— Квартиру вычислим с пол пинка: самая облезлая дверь — Голицынская. — Эдуард Петрович побарабанил пальцами по столу, пожевал нижнюю губу — раздумывал, в итоге принял решение. — Давай-ка отвези меня туда. Только «Линкольн» не бери, лучше что-нибудь поскромнее, «Фордик» что ли… И свистни там Тимоху с Панцырем, пусть тоже собираются. Все, через двадцать минут будь готов.
Шурик понимающе кивнул и быстрым шагом вышел из кабинета.
Анна
Адрес старухи Голицыной Аня нашла в ящике кухонного стола. На клетчатом листе, вырванном из школьной тетради, было написано: «Волоколамское шоссе, дом 10, кв. 86 — Вета». Сунув бумажку с адресом в задний карман джинсов, Аня выбежала из квартиры.
Добралась до «Сокола» за сорок пять минут. От метро доехала три остановки на трамвае. Нужный дом нашла сразу. Это было добротное каменное строение в девять этажей, из тех, в которые во времена «развитого социализма» селили военных в чинах и партийцев средней руки. Аня чудом справилась с кодовым замком на двери (ткнула наугад, оказалось верно), вошла в просторный холл. Поднялась на одном из двух лифтов на четвертый этаж.
Дверь квартиры восемьдесят шесть была, не в пример соседним, обшарпанной, хлипкой, с покосившимся номерком, даже коврик на полу поражал ветхостью. Аня аккуратно вытерла об него ноги, надеясь, что он не рассыплется под толстыми подошвами ее ботинок, и позвонила. Раздалась оглушительная птичья трель (в самый раз для глухой старухи, такой звонок не проигнорируешь), но никто не открыл. Подождав минуту, Аня позвонила еще раз.
К ее удивлению никаких звуков из-за двери не послышалось. Странно… Куда могла податься больная старуха на ночь глядя? В магазин, аптеку? Что-то не верится, что в такую темень и гололед, Голицына рискнет выходить из дома…
Аня перестала терзать звонок — постучала. Никакого ответа. Только дверь, на которую она обрушила свой кулак неожиданно отошла. Открыто? Открыто, это стало ясно, когда Аня толкнула дверь посильнее и она, повинуясь ее толчку, распахнулась настежь.
Сначала Аня ничего не увидела — в большой прихожей было темно. Но потом, когда глаза немного привыкли к мраку, она разглядела очертания мебели, двери в комнаты, большой мешок на полу, наверное, с картошкой. В квартире пахло любимыми духами Голицыной, а еще какой-то сушеной травой, подгоревшей картошкой, сыростью и… кровью.
Аня медленно подняла руку, щелкнула выключателем. Помещение осветилось тусклым желтым светом. Теперь можно было разглядеть не только очертания, но и сами предметы: шкаф, зеркало, висящий справа от него светильник в форме уличного фонаря, кресло под потертым пледом, оленьи рога над комнатной дверью… Еще стало ясно, что то, что лежит в углу прихожей, не мешок с картошкой, это сама Лизавета Петровна.
Мертвая Лизавет Петровна!
И из ее груди торчит огромная деревянная рукоятка кухонного ножа.
Старуху убили! Зарезали!
Дежа вю! Дежа вю! Дежа вю! Дежа вю!
Боже! Еще одна старая женщина убита ножом… Только ее убили не в стиле «ретро». Нет, эту зарезали по всем законам жанра «экшн». Жестоко, грязно!
Аня с ужасом разглядывала труп несчастной женщины. Он был не таким чистеньким, как бабусин. Тело Голицыной походило на месиво: залитое кровью, израненное, истерзанное — было ясно, что убийца сначала нанес старушке несколько ударов, и только потом всадил нож в сердце.
Как, оказывается, одуряюще, отвратительно, мерзко пахнет кровь!
Зажав нос рукой, Аня начала пятиться.
Перешагнув через порог, развернулась, толкнула свободной рукой дверь и, не медля ни секунды, помчалась вниз по лестнице — про лифт она даже не вспомнила.
Она выбежала из подъезда. Ничего не видя вокруг, пронеслась по тротуару. Свернула к шоссе. Добежав до подземного перехода, нырнула в него, но не пошла на другую сторону дороги к остановке, а опустилась на грязную ступеньку лестницы — ноги перестали ее держать. Ее трясло, руки были ледяными, как и ноги, и нос, только слезы были горячими, они бежали двумя ручейками по лицу, скатывались на шею и впитывались в пушистую шерсть шарфа.
За что? — этот вопрос бился в Аниной голове, как попавшая в паутину муха. — За что убили бедную старуху? И почему именно сегодня?
Аня уткнула свой холодный нос в ладони и шмыгнула. И что ей теперь делать? Звонить в милицию? Да, конечно, поставить в известность стражей правопорядка просто необходимо, но пусть это сделает кто-то другой… Она ни за что не вернется в квартиру, умрет, но не вернется! И показаний давать она больше не будет — все рано сказать ей ничего, но менты так просто не отстанут. Прилипнут с вопросами, да еще скажут: «Что ты, девонька, слишком часто нам стала подбрасывать трупы убитых старух. Очень это странно!». И будут правы, это чертовски странно, только Аня тут не при чем…
Что же делать? Боже! Тут Аню осенило. Петр Алексеевич, вот кто ей нужен! Во-первых, он ее адвокат, значит, должен улаживать ее проблемы, во-вторых, он мужчина, а на кого, как не на мужчину можно положиться в такую трудную минуту, и, в-третьих, он сможет лучше нее объясниться с ментами.
Трясущимися от нетерпения руками она достала из кармана сотовый телефон. Немного помудрив с меню, нашла в телефонном справочнике номер адвоката (всего номеров было четыре: домашний, Моисеевский, Стасов и операторский, чтобы баланс узнавать), нажала клавишу дозвона. После четвертого гудка ответили:
— Ало.
— Петр Алексеевич, — закричала Аня в трубку. — Вы меня слышите?
— Прекрасно слышу. Кто это?
— Это Аня Железнова.
— Я слушаю вас, Аня, — приветливо, но немного удивленно проговорил Петр.
— Голицыну убили! Зарезали! Я нашла ее! И я не знаю, что делать…
— Где вы? — деловито осведомился он.
— Я в переходе. Рядом с ее домом. Это Волоколамское шоссе…
— Я знаю ее адрес. Ждите, через двадцать минут буду, — бросил он и отключился.
Аня убрала телефон, уткнула голову в колени, закрыла глаза и стала считать до тысячи двухсот, по ее подсчетам именно через тысяча двести секунд должен приехать ее спаситель — Петр Моисеев.
Петр
Он опоздал на какие-то пять минут, но, когда прибежал к переходу, девушка уже была на грани истерики. Она, скрючившись, сидела на грязных ступеньках лестницы, тряслась, как осиновый лист, икала, бормотала какие-то цифры. Его она даже не заметила.
— Аня, — позвал ее Петр, легонько тронув за плечо.
— Тысяча пятьсот, тысяча пятьсот один, ты…
— Аня, Аня, вставайте, — строго сказал он и сильно встряхнул ее.
— Вы опоздали.
— Да, я не рассчитал времени, извините.
— Она там. — Аня махнула рукой в сторону домов. — Лежит в прихожей. Вся в крови…
— Вставайте, — мягко сказал он, подхватывая ее под локоть.
— Я туда не пойду, — панически выкрикнула она, отстраняясь. — Там пахнет кровью!
— Я вас и не заставляю. Просто вы должны встать, потому что на холодном сидеть вредно…
— Я могу ехать домой?
— Нет, вы посидите в моей машине, успокоитесь. Потом я отвезу вас.
— А вы? — Она вцепилась в его руку. — Куда вы сейчас?
— Я поднимусь в квартиру и вызову милицию.
— Не ходите! Там страшно… — Ее опять начало трясти. — Давайте лучше вызовем милицию отсюда. У меня телефон есть…
— Аня, пойдемте к моей машине, — Петр силой поднял ее со ступенек. — Я пробуду там недолго. А вы за это время успокоитесь.
— Не долго… Знаю я, как недолго… Они прицепятся, как клещи… — Бормотала девушка, когда Петр вел ее к своему «Пежо 607».
Когда дошли до машины, он открыл переднюю дверь, усадил ее на сиденье, вынул из бардачка купленную по пути фляжку с коньяком, из кармана конфетку «Красный мак» (любимый конфеты, ими были набиты все Петины карманы), протянул ей и то и другое.
— Выпейте пару глотков. Вам надо согреться и успокоиться.
Девушка безропотно взяла фляжку, но от конфеты отказалась — наверняка, от вида пищи, пусть даже такой несерьезной, ее мутило.
Петр больше не стал с ней препираться, он молча кивнул ей, закрыл дверь и побежал к подъезду.
Дверь Галицынской квартиры он узнал сразу, еще не видя ее номера, потому что все остальные были новыми, крепкими, с большими оптическими глазками (дом престижный, всех бедняков отсюда отселили более удачливые соотечественники) и только ее поражала своим затрапезным видом. Петр подошел к ней, несколько раз позвонил, на случай если соседи подглядывают в свои глазки, после чего вошел, но дверь оставил приоткрытой.
Прихожая была освещена запыленной семидесяти ватной лампочкой. Но даже при таком скудном освещении Петр смог разглядеть все: и труп Голицыной, и орудие убийства, и беспорядок, царящий в помещении. Насчет первого он мог сказать вот что: тело окровавлено, изранено, но, судя по характеру ран, а они были не глубокими, можно было сделать вывод, что старуху пугали или пытали, и только потом убили, нанеся ей точный удар в сердце. Насчет второго: нож самый обычный, кухонный, скорее всего, его взяли здесь же. Насчет третьего: в квартире явно что-то искали, потому что ящики были выдвинуты, вещи свалены на полу, книги выброшены из шкафа…
Петр обернулся на дверь, согнувшись, стал рассматривать замки. На первый взгляд следов взлома нет, значит, Лизавета Петровна впустила убийцу сама. Это говорит о том, что она знала его и не боялась. Либо действовали настоящие мошенники, которые специализируются на обмане легковерных старух, они так искусно заморачивают им головы, что бабки их впускают в свои халупы с радостью. Правда, Петр ни разу не слышал, чтобы аферисты шли на «мокруху», но от этой версии все же отказываться не стоит, мало ли какие отморозки сейчас этим промышляют…
Пройдя в комнату, Петр нашел телефон (он стоял на широком подлокотнике дивана), взял его в руки, набрал знакомый с детства номер «02», сообщил о трупе, заверил дежурного, что будет послушно ждать приезда милиции и с места не сдвинется, потом, когда разговор был закончен, достал из кармана сотовый и, немного подумав, набрал еще один номер.
После десятого гудка, ему ответили.
— Ало, — раздался в трубке хриплый голос.
— Станислав Павлович?
— Черт, кто это? Я сплю.
— Это адвокат Моисеев.
— Кто? — все еще не понимал Стас, наверное, Петр его и вправду разбудил.
— Адвокат Моисеев. Дело Новицкой, помните?
— Да, да… Извините, я плохо соображаю… Сутки не спал… Так что вы хотели?
— Я сейчас нахожусь в квартире Елизаветы Петровны Голицыной. Ее убили. Зарезали кухонным ножом. В квартире следы обыска, думаю, вам стоит это знать.
— Милиция вызвали?
— Да, они скоро будут, но, как я понимаю, приедут ребята из другого отделения, а вам, как мне кажется, стоит посмотреть на место преступления своими глазами…
— Все, еду.
Закончив разговор, Петр убрал телефон в карман и приготовился ждать, но ждать не пришлось, так как менты уже подходили к двери квартиры — их грубые голоса и топот ног были слышны даже из комнаты.
— Оперативно вы добрались, — заметил он, выходя им навстречу.
— Документы, — буркнул один из оперов, высокий лысоватый мужчина с неопрятной эспаньолкой.
Петр предъявил.
— Адвокат Моисеев? — опер присвистнул. — И что вам тут понадобилось?
— Лизавета Петровна, — Петр показал глазами на окровавленный труп. — Наследница одной из моих клиенток.
— Наследница? Это интересно…
— Нет, это совсем не интересно, потому что унаследовала она пачку писем, вот они, — Он достал из-за пазухи пачку пожелтевших писем, обвязанную атласной голубой ленточкой. — Я как раз привез их госпоже Голицыной…
— Уху, — пробурчал опер, возвращая Петру документы. — Сейчас вас допросят по всей форме, показания запишут, а пока пройдите в кухню что ли… — Он позвал одного из коллег, который сидел на корточках рядом с трупом. — Сань, закончишь, допроси свидетеля. И письма изыми, вдруг пригодятся…
Петр убрал паспорт в карман, мельком глянул на часы, отметил, что пробыл здесь уже четверть часа, затем направился в кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41