— Что ж ты, Абрамчик, таких тюфяков нанимаешь? Все денег жалеешь? Зря! Эдак тебя еще раз ограбят, а у тебя, как поговаривают, и так делишки идут ни шатко, ни валко…
Эдуард Петрович смерил трясущегося антиквара брезгливым взглядом, потом обратился к одному из своих парней:
— Марат, отведи этого героя, — дернул двойным подбородком в сторону охранника, — в подсобку, проследи, чтоб не рыпался…
— Вы его не убьете? — взволнованно спросил Шац.
— Я даже тебя не убью, если будешь хорошо себя вести… Но в последнее время ты ведешь себя плохо, так что ничего не могу обещать…
— Эдуард Петрович, что вы такое говорите!? Я все делаю, как вы велели! После последнего разговора с вашими мальчиками, — он потрогал синеватое подглазье, — я о вас даже с мамой родной не разговариваю, не то что с ментами…
— А нет ли чего такого, что ты от меня скрываешь? — прищурившись, спросил Вульф.
Шац захлопал своими выпуклыми светло-карими глазами: то ли не понимал, к чему Эдик клонит, то ли на «дурочку играл» (с этого хитрожопого станется).
— Что зенки на меня пялишь? — осерчал Эдуард Петрович. — Я тебе не красна девица…
— Я просто вас не понимаю, — пролепетал Шац, опуская очи в пол.
— Не понимаешь, значит… Ладно сейчас объясню, — с этими словами Вульф полез в карман своей дубленки и небрежно, как другие вынимают зажигалки, достал из него золотой, утыканный каменьями, браслет. — Узнаешь?
Антиквар подался вперед и, сощурившись, уставился на украшение.
— Это османский браслет, — нервно проговорил он. — Тот самый, который я отдал взамен вашего кинжала… Но я по-прежнему не понимаю…
— Давай, чтобы тебе лишний раз не повторять «я не понимаю», я тебе все по полочкам разложу, растолкую, а ты потом ответишь на один мой вопрос… Всего на один. Лады?
Шац нервно сглотнул, в глазах вместо наигранной растерянности появилась паника. Эдуард Петрович, заметивший эту метаморфозу, многозначительно хмыкнул и заговорил:
— Два месяца назад я сказал тебе, что собираюсь свой дамасский кинжал, тот самый из гробницы Эль-Саладина, подарить послу Сирии. Через пару дней ты звонишь мне и сообщаешь, что в ваших кругах ходят слухи о том, что мой ножичек всего лишь копия того легендарного. Старинная, искусная, но копия, и лет ему всего лишь триста, а не семьсот, как мне говорили. Ты предлагаешь мне провести экспертизу, я соглашаюсь, привожу кинжал тебе и, спустя три дня, его похищают из твоего магазина вместе с другими ценностями… Я правильно излагаю? — Шац кивнул, Эдик продолжил. — Я был крайне рассержен, но ты успокоил меня, заверив, что такая приметная вещь (подлинная, как оказалось) обязательно всплывет, и мы вернем ее, а чтобы компенсировать мою потерю, ты подарил мне браслет из набора… Ты был прав — кинжал всплыл! Им убили мою мать…
Из глаз Шаца брызнули слезы, он поднял очки на лоб, вытер рукавом затертого пиджака капли влаги, скатившиеся на щеки, шмыгнул, опустил голову, а очки на место так и не вернул, забыл, наверное.
— Когда я узнал, что маю мать убили моим кинжалом, я сделал два вывода. Первый: пулю про копию пустили не случайно, кому-то нужно было, чтобы я отдал кинжал на экспертизу, потому что выкрасть его из моего дома не было никакой возможности. И второй: выкрали его для того, чтобы совершить им убийство. Как я понимаю, некто вздумал свалить свое преступление на меня. Мать мая, кинжал мой, все ясно. Только одного этот человек не учел: кинжал я покупал нелегально, то есть, документального подтверждения факту владения нет. Конечно, есть еще антиквар, поспособствующий приобретению, но антиквар этот, после убедительной просьбы, — Эдуард ткнул пальцем в фингал под глазом Шаца, — решил этот факт скрыть. Отсюда еще вывод: некто просчитался! Перемудрил! На этом я до поры успокоился…
Услышав последнее предложение, Шац вздрогнул всем своим тщедушным телом.
— Почему до поры? Эдуард Петрович, что вы такое гово…
— Я был уверен, что ты не имеешь к пропаже кинжала никакого отношения. Я знаю, какой ты трус, и считал, что против меня ты не попрешь… Даже когда ты болтнул лишнего ментовскому майоришке я не заподозрил тебя в соучастии…
— Я никогда… никогда бы не посмел…
— Вот и я так думал, — радостно сообщил Вульф. — До сегодняшнего дня. Но сегодня мне сорока на хвосте одну новость принесла… Говорят, ты активно ищешь покупателей на старинные украшения: сережечки, кольешки, браслетики… Откуда дровишки?
— Появился новый к-к-клиент… — стуча зубами, проговорил Шац. — Из провинции…
— А еще есть сведения, что ты на историческую родину намылился… Правильно, конечно, там я тебя достал бы не так скоро…
— Наговорили, наговорили на меня! Не собираюсь я, богом клянусь…
— Раскусил я тебя, Абрашка, — жестко процедил Эдуард. — В тебе жадность сильнее страха. Тот, кто подговорил тебя мой ножичек притырить, пообещал продавать сокровища моей матери через тебя. Сколько ты, иуда, процентов выторговал? Десять или двадцать?
— Эдуард Петрович, миленький, сжальтесь… — в голос зарыдал Шац, глотая слезы. — Запугали меня… Заставили…
— Сказок мне рассказывать не надо, соплями брылять тоже…
— Не убивайте! — выкрикнул антиквар, сползая со стула на пол.
— Я ж тебе говорил, что не убью, чего развопился? Только завтра чтобы духу твоего в моем городе не было…
— Завтра? Но как я смогу…
— Если в десять утра мои ребята застанут тебя здесь или на квартире, пеняй на себя. Фонарем под глазом и треснутым ребрышком не отделаешься… Две пули, как минимум: в сердце и в голову. Может и больше: они у меня любят сначала яйца отстреливать…
Эдуард Петрович поднялся с кресла, подошел к скрючившемуся на полу Шацу, взял его за шиворот, без усилий поднял, швырнул на диван. Потом склонился над ним и сказал только одно слово:
— Имя.
Антиквар поднял на Вульфа полубезумные глаза и прошептал не только имя но и фамилию.
И Эдуард Петрович все понял.
Теперь он знал, кто убил его мать.
День третий
Сергей
Тихонько, стараясь не шуметь, Сергей вошел в гостевую спальню. Аккуратно прикрыл за собой дверь. Подошел к окну, раздвинул тяжелые, не пропускающие ни единого солнечного лучика, портьеры. Тут же большое, не очень уютное помещение, озарившись светом ясного утра, преобразилось: предметы мебели заиграли, посверкивая своими никелированными ручками, фарфоровые вазы, стоящие в нише напротив окна, засветились, золотые кисти на покрывалах кресел начали переливаться…
Девушка, лежащая на круглой кровати, недовольно сморщилась, прикрыла глаза ладонью, перевернулась на другой бок. Ее короткие рыжеватые волосы, попав под солнечный луч, вспыхнули ярким пламенем.
Сергей подошел к кровати, присел на краешек. Стакан с соком, который держал все это время в руке, поставил на тумбочку.
— Анечка, уже одиннадцать, — тихо проговорил он, склоняясь к торчащему из-под щипаных бачков уху. — Пора вставать…
Девушка шумно вздохнула, потянулась, перевернулась на спину, открыла сонные глаза… и, испуганно пискнув, села на кровати.
— Что я здесь делаю? — прошептала Аня, озираясь по сторонам. — Где я?
— Вы у меня дома. Не бойтесь…
Аня подтянула одеяло к самому подбородку. Жест трогательный, но неуместный: на ней была фланелевая пижама с глухим воротом.
— Это вы меня вчера похитили? — спросила она, с ужасом глядя на Сергея.
— Бог с вами, Анечка! Я вас не похищал. Это вы бросились под колеса моего автомобиля…
— Но мне что-то вкололи, когда я оказалась в салоне…
— Успокоительное. Я всегда вожу в аптечке успокоительное. А вы были на грани…
— Как вы оказались у моего дома? — продолжала допрос насмерть перепуганная Анюта.
— Мы приехали к вам вместе с Пером Моисеевым. Я попросил его, показать мне, где вы живете…
— Он убийца! — вскричала Аня, вскакивая с кровати и зачем-то отбегая в дальний угол комнаты.
— Что за бред?
— Он прислал мне отравленные конфеты… Он убил тетю Симу…
— Ах вот о чем речь… Теперь понятно… — кивнул головой Сергей. — Про смерть вашей соседки я знаю…
— Откуда? Вы с ним заодно?
— Мы созванивались с Пером несколько раз. Последний наш разговор состоялся пол часа назад. Он спрашивал, как вы себя чувствуете и готовы ли к разговору…
— Я с ним разговаривать не буду!
— А с милицией поговорите?
— Обязательно! — горячо заверила его Аня.
— Вот и хорошо… И что вы расскажите?
— Что Петр прислал мне кота с мудями и коробку с отравой!
— Муди опустим, — против воли улыбнулся Сергей, — поговорим о конфетах… Почему вы решили, что их прислал Петр?
— А кто ж еще?
— Их мог прислать кто угодно, почему вы решили, что это он?
— Потому что… Потому что он прислал кота…
— Так, значит, кота мы зря опустили… Тогда возвращаемся к нему и его … м… половым органам…
— Вот они как раз и не при чем! Просто у него хвост пистолетом, а из-за этого яйца видно, мне еще тетя Сима сказала, что это неприлично…
— Стоп-стоп-стоп! Я ничего не понял. Что за кот? Живой?
— Нет, нарисованный… — Аня зашарила глазами по комнате. — Где мои вещи? Я вам сейчас покажу…
Сергей показал глазами на стул, стоящий рядом с кроватью, на его ручке висела Анина кожаная сумка. Схватив ее, девушка достала из кармашка помятую открыточку.
— Вот, смотрите, кот! И надпись: «Держи хвост пистолетом!».
— Ага. И что?
— Тот, кто прислал эту открытку, хотел меня подбодрить, ведь так?
— Если закрыть глаза на содержимое конфет, то да…
Аня вцепилась Сергею в руку, приблизила свое лицо к его уху и протяжно прошептала:
— Только Петр знал, что мне именно в то утро нужна была поддержка!
— Почему только он и почему именно в то утро?
— Потому что позавчера я узнала, кто моя мать. Узнал и он, но не поверил, вернее, сделал вид, что не поверил, и успокаивал меня… — бессвязно забормотала она.
Сергей слегка встряхнул Аню за плечи.
— А теперь еще раз, но четко и ясно. Итак.
Сначала девушка не хотела ничего рассказывать, потом попыталась, но четко и ясно у нее не получалось, скорее сумбурно, бессвязно, очень эмоционально. Однако с Божьей и Сергеевой помощью Аня поведала таки свою историю…
Прослушав ее до конца, Сергей сухо спросил:
— Зачем ты все это придумала?
— Что «все это»?
— Все! История от начала до конца кажется мне бредом не совсем нормальной бабы…
— Я ничего не придумала… — начала оправдываться Аня, но Сергей не стал ее слушать:
— Моя дочь умерла в младенчестве!
— Сочувствую… — пробормотала она.
— Полина моя дочь! И она умерла в возрасте двух месяцев…
— Она жива. Вы сами можете в этом убедиться… Езжайте в Васильковский Дом инвалидов…
Сергей зло отмахнулся, пропуская мимо ушей доводы ненормальной фантазерки.
— А что за идиотская история с письмом? Ни за что не поверю, что Лина оставила тебе…
Аня не дослушала его тираду — отвернулась и полезла в свою сумку. Тут же достала потрепанную толстую книжку с такой затертой обложкой, что не возможно было прочесть названия, подлезла пальцем под дерматиновый корешок, после чего выудила оттуда сложенный в несколько раз лист. Развернула и протянула Сергею со словами:
— Хорошо, что я книгу взяла, чтобы в метро почитать, а то вы бы мне так и не поверили… Теперь смотрите сами…
Сергей взял протянутый лист. Глянул на испещренную убористым почерком первую страницу, пробежал глазами по абзацам. Письмо явно было написано Лииной рукой, уж кому, как не Сергею знать: как-никак двадцать пять лет он получал от нее открытки. Значит, девчонка не соврала. Что ж, получается, его обнули не сейчас, а почти пол века назад…
Он успел прочесть лишь первую страницу, когда Аня подала голос:
— Выходит, вы мой дедушка? — тихо спросила она.
— Что? — удивленно переспросил Сергей, отрывая взгляд от письма.
— Раз Полина ваша дочь, то я…
— Анечка, Поля никак не может быть вашей мамой. Она ненормальная…
— Я знаю, я видела… — запинаясь, проговорила Аня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Эдуард Петрович смерил трясущегося антиквара брезгливым взглядом, потом обратился к одному из своих парней:
— Марат, отведи этого героя, — дернул двойным подбородком в сторону охранника, — в подсобку, проследи, чтоб не рыпался…
— Вы его не убьете? — взволнованно спросил Шац.
— Я даже тебя не убью, если будешь хорошо себя вести… Но в последнее время ты ведешь себя плохо, так что ничего не могу обещать…
— Эдуард Петрович, что вы такое говорите!? Я все делаю, как вы велели! После последнего разговора с вашими мальчиками, — он потрогал синеватое подглазье, — я о вас даже с мамой родной не разговариваю, не то что с ментами…
— А нет ли чего такого, что ты от меня скрываешь? — прищурившись, спросил Вульф.
Шац захлопал своими выпуклыми светло-карими глазами: то ли не понимал, к чему Эдик клонит, то ли на «дурочку играл» (с этого хитрожопого станется).
— Что зенки на меня пялишь? — осерчал Эдуард Петрович. — Я тебе не красна девица…
— Я просто вас не понимаю, — пролепетал Шац, опуская очи в пол.
— Не понимаешь, значит… Ладно сейчас объясню, — с этими словами Вульф полез в карман своей дубленки и небрежно, как другие вынимают зажигалки, достал из него золотой, утыканный каменьями, браслет. — Узнаешь?
Антиквар подался вперед и, сощурившись, уставился на украшение.
— Это османский браслет, — нервно проговорил он. — Тот самый, который я отдал взамен вашего кинжала… Но я по-прежнему не понимаю…
— Давай, чтобы тебе лишний раз не повторять «я не понимаю», я тебе все по полочкам разложу, растолкую, а ты потом ответишь на один мой вопрос… Всего на один. Лады?
Шац нервно сглотнул, в глазах вместо наигранной растерянности появилась паника. Эдуард Петрович, заметивший эту метаморфозу, многозначительно хмыкнул и заговорил:
— Два месяца назад я сказал тебе, что собираюсь свой дамасский кинжал, тот самый из гробницы Эль-Саладина, подарить послу Сирии. Через пару дней ты звонишь мне и сообщаешь, что в ваших кругах ходят слухи о том, что мой ножичек всего лишь копия того легендарного. Старинная, искусная, но копия, и лет ему всего лишь триста, а не семьсот, как мне говорили. Ты предлагаешь мне провести экспертизу, я соглашаюсь, привожу кинжал тебе и, спустя три дня, его похищают из твоего магазина вместе с другими ценностями… Я правильно излагаю? — Шац кивнул, Эдик продолжил. — Я был крайне рассержен, но ты успокоил меня, заверив, что такая приметная вещь (подлинная, как оказалось) обязательно всплывет, и мы вернем ее, а чтобы компенсировать мою потерю, ты подарил мне браслет из набора… Ты был прав — кинжал всплыл! Им убили мою мать…
Из глаз Шаца брызнули слезы, он поднял очки на лоб, вытер рукавом затертого пиджака капли влаги, скатившиеся на щеки, шмыгнул, опустил голову, а очки на место так и не вернул, забыл, наверное.
— Когда я узнал, что маю мать убили моим кинжалом, я сделал два вывода. Первый: пулю про копию пустили не случайно, кому-то нужно было, чтобы я отдал кинжал на экспертизу, потому что выкрасть его из моего дома не было никакой возможности. И второй: выкрали его для того, чтобы совершить им убийство. Как я понимаю, некто вздумал свалить свое преступление на меня. Мать мая, кинжал мой, все ясно. Только одного этот человек не учел: кинжал я покупал нелегально, то есть, документального подтверждения факту владения нет. Конечно, есть еще антиквар, поспособствующий приобретению, но антиквар этот, после убедительной просьбы, — Эдуард ткнул пальцем в фингал под глазом Шаца, — решил этот факт скрыть. Отсюда еще вывод: некто просчитался! Перемудрил! На этом я до поры успокоился…
Услышав последнее предложение, Шац вздрогнул всем своим тщедушным телом.
— Почему до поры? Эдуард Петрович, что вы такое гово…
— Я был уверен, что ты не имеешь к пропаже кинжала никакого отношения. Я знаю, какой ты трус, и считал, что против меня ты не попрешь… Даже когда ты болтнул лишнего ментовскому майоришке я не заподозрил тебя в соучастии…
— Я никогда… никогда бы не посмел…
— Вот и я так думал, — радостно сообщил Вульф. — До сегодняшнего дня. Но сегодня мне сорока на хвосте одну новость принесла… Говорят, ты активно ищешь покупателей на старинные украшения: сережечки, кольешки, браслетики… Откуда дровишки?
— Появился новый к-к-клиент… — стуча зубами, проговорил Шац. — Из провинции…
— А еще есть сведения, что ты на историческую родину намылился… Правильно, конечно, там я тебя достал бы не так скоро…
— Наговорили, наговорили на меня! Не собираюсь я, богом клянусь…
— Раскусил я тебя, Абрашка, — жестко процедил Эдуард. — В тебе жадность сильнее страха. Тот, кто подговорил тебя мой ножичек притырить, пообещал продавать сокровища моей матери через тебя. Сколько ты, иуда, процентов выторговал? Десять или двадцать?
— Эдуард Петрович, миленький, сжальтесь… — в голос зарыдал Шац, глотая слезы. — Запугали меня… Заставили…
— Сказок мне рассказывать не надо, соплями брылять тоже…
— Не убивайте! — выкрикнул антиквар, сползая со стула на пол.
— Я ж тебе говорил, что не убью, чего развопился? Только завтра чтобы духу твоего в моем городе не было…
— Завтра? Но как я смогу…
— Если в десять утра мои ребята застанут тебя здесь или на квартире, пеняй на себя. Фонарем под глазом и треснутым ребрышком не отделаешься… Две пули, как минимум: в сердце и в голову. Может и больше: они у меня любят сначала яйца отстреливать…
Эдуард Петрович поднялся с кресла, подошел к скрючившемуся на полу Шацу, взял его за шиворот, без усилий поднял, швырнул на диван. Потом склонился над ним и сказал только одно слово:
— Имя.
Антиквар поднял на Вульфа полубезумные глаза и прошептал не только имя но и фамилию.
И Эдуард Петрович все понял.
Теперь он знал, кто убил его мать.
День третий
Сергей
Тихонько, стараясь не шуметь, Сергей вошел в гостевую спальню. Аккуратно прикрыл за собой дверь. Подошел к окну, раздвинул тяжелые, не пропускающие ни единого солнечного лучика, портьеры. Тут же большое, не очень уютное помещение, озарившись светом ясного утра, преобразилось: предметы мебели заиграли, посверкивая своими никелированными ручками, фарфоровые вазы, стоящие в нише напротив окна, засветились, золотые кисти на покрывалах кресел начали переливаться…
Девушка, лежащая на круглой кровати, недовольно сморщилась, прикрыла глаза ладонью, перевернулась на другой бок. Ее короткие рыжеватые волосы, попав под солнечный луч, вспыхнули ярким пламенем.
Сергей подошел к кровати, присел на краешек. Стакан с соком, который держал все это время в руке, поставил на тумбочку.
— Анечка, уже одиннадцать, — тихо проговорил он, склоняясь к торчащему из-под щипаных бачков уху. — Пора вставать…
Девушка шумно вздохнула, потянулась, перевернулась на спину, открыла сонные глаза… и, испуганно пискнув, села на кровати.
— Что я здесь делаю? — прошептала Аня, озираясь по сторонам. — Где я?
— Вы у меня дома. Не бойтесь…
Аня подтянула одеяло к самому подбородку. Жест трогательный, но неуместный: на ней была фланелевая пижама с глухим воротом.
— Это вы меня вчера похитили? — спросила она, с ужасом глядя на Сергея.
— Бог с вами, Анечка! Я вас не похищал. Это вы бросились под колеса моего автомобиля…
— Но мне что-то вкололи, когда я оказалась в салоне…
— Успокоительное. Я всегда вожу в аптечке успокоительное. А вы были на грани…
— Как вы оказались у моего дома? — продолжала допрос насмерть перепуганная Анюта.
— Мы приехали к вам вместе с Пером Моисеевым. Я попросил его, показать мне, где вы живете…
— Он убийца! — вскричала Аня, вскакивая с кровати и зачем-то отбегая в дальний угол комнаты.
— Что за бред?
— Он прислал мне отравленные конфеты… Он убил тетю Симу…
— Ах вот о чем речь… Теперь понятно… — кивнул головой Сергей. — Про смерть вашей соседки я знаю…
— Откуда? Вы с ним заодно?
— Мы созванивались с Пером несколько раз. Последний наш разговор состоялся пол часа назад. Он спрашивал, как вы себя чувствуете и готовы ли к разговору…
— Я с ним разговаривать не буду!
— А с милицией поговорите?
— Обязательно! — горячо заверила его Аня.
— Вот и хорошо… И что вы расскажите?
— Что Петр прислал мне кота с мудями и коробку с отравой!
— Муди опустим, — против воли улыбнулся Сергей, — поговорим о конфетах… Почему вы решили, что их прислал Петр?
— А кто ж еще?
— Их мог прислать кто угодно, почему вы решили, что это он?
— Потому что… Потому что он прислал кота…
— Так, значит, кота мы зря опустили… Тогда возвращаемся к нему и его … м… половым органам…
— Вот они как раз и не при чем! Просто у него хвост пистолетом, а из-за этого яйца видно, мне еще тетя Сима сказала, что это неприлично…
— Стоп-стоп-стоп! Я ничего не понял. Что за кот? Живой?
— Нет, нарисованный… — Аня зашарила глазами по комнате. — Где мои вещи? Я вам сейчас покажу…
Сергей показал глазами на стул, стоящий рядом с кроватью, на его ручке висела Анина кожаная сумка. Схватив ее, девушка достала из кармашка помятую открыточку.
— Вот, смотрите, кот! И надпись: «Держи хвост пистолетом!».
— Ага. И что?
— Тот, кто прислал эту открытку, хотел меня подбодрить, ведь так?
— Если закрыть глаза на содержимое конфет, то да…
Аня вцепилась Сергею в руку, приблизила свое лицо к его уху и протяжно прошептала:
— Только Петр знал, что мне именно в то утро нужна была поддержка!
— Почему только он и почему именно в то утро?
— Потому что позавчера я узнала, кто моя мать. Узнал и он, но не поверил, вернее, сделал вид, что не поверил, и успокаивал меня… — бессвязно забормотала она.
Сергей слегка встряхнул Аню за плечи.
— А теперь еще раз, но четко и ясно. Итак.
Сначала девушка не хотела ничего рассказывать, потом попыталась, но четко и ясно у нее не получалось, скорее сумбурно, бессвязно, очень эмоционально. Однако с Божьей и Сергеевой помощью Аня поведала таки свою историю…
Прослушав ее до конца, Сергей сухо спросил:
— Зачем ты все это придумала?
— Что «все это»?
— Все! История от начала до конца кажется мне бредом не совсем нормальной бабы…
— Я ничего не придумала… — начала оправдываться Аня, но Сергей не стал ее слушать:
— Моя дочь умерла в младенчестве!
— Сочувствую… — пробормотала она.
— Полина моя дочь! И она умерла в возрасте двух месяцев…
— Она жива. Вы сами можете в этом убедиться… Езжайте в Васильковский Дом инвалидов…
Сергей зло отмахнулся, пропуская мимо ушей доводы ненормальной фантазерки.
— А что за идиотская история с письмом? Ни за что не поверю, что Лина оставила тебе…
Аня не дослушала его тираду — отвернулась и полезла в свою сумку. Тут же достала потрепанную толстую книжку с такой затертой обложкой, что не возможно было прочесть названия, подлезла пальцем под дерматиновый корешок, после чего выудила оттуда сложенный в несколько раз лист. Развернула и протянула Сергею со словами:
— Хорошо, что я книгу взяла, чтобы в метро почитать, а то вы бы мне так и не поверили… Теперь смотрите сами…
Сергей взял протянутый лист. Глянул на испещренную убористым почерком первую страницу, пробежал глазами по абзацам. Письмо явно было написано Лииной рукой, уж кому, как не Сергею знать: как-никак двадцать пять лет он получал от нее открытки. Значит, девчонка не соврала. Что ж, получается, его обнули не сейчас, а почти пол века назад…
Он успел прочесть лишь первую страницу, когда Аня подала голос:
— Выходит, вы мой дедушка? — тихо спросила она.
— Что? — удивленно переспросил Сергей, отрывая взгляд от письма.
— Раз Полина ваша дочь, то я…
— Анечка, Поля никак не может быть вашей мамой. Она ненормальная…
— Я знаю, я видела… — запинаясь, проговорила Аня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41