Однако до пункта назначения не дошел, завернув за поворот (кухня располагалась в отдельном крыле квартиры вместе с санузлом), он приостановился, и, воспользовавшись тем, что из прихожей его теперь не видно, стал прислушиваться к разговорам оперов.
— Ну что, Калиныч, скажешь? — послышался сиплый голос лысого бородача.
— Чего говорить-то? — раздался в ответ приятный баритон, принадлежащий, скорее всего, эксперту. — Сам же видишь… Трупец свеженький… Дай бог час прошел, как ее пришили.
— Здорово ее покромсали.
— Да-а… На ремни, видать, хотели порезать…
— Пытали что ли?
— Похоже… — Калиныч горько покряхтел. — Жалко бабку, все равно ведь, раскололась, а сколько мучилась…
— Думаешь, раскололась?
— Раз ее убили, значит, все, что нужно узнали. — Он поцокал языком. — А удар точнейший. В самое сердце.
Тут их диалог был прерван кем-то третьим.
— Жека, ты гвоздики на стенах видел?
— Ничего я еще не видел, — ответил бородач, оказавшийся Жекой.
— Сразу ясно, что на них картины висели, а теперь их нет. Уж не из-за них ли бабуську грохнули?
— Зачем тогда квартиру перерыли?
— Другие ценности искали, — незнакомец пошуршал чем-то, наверное, бумагой и продолжил. — Тут полно квитанций из ломбарда, судя по всему, старуха имела старинные вещички…
— Думаешь, по наводке могли придти? Зная, что у старухи имеется антикварное барахлишко?
— Скорее всего… — Опять шуршание. — Тем более что, если верить чекам, она всегда сдавала вещи в один и тот же ломбард… Ты помнишь, у нас в том году два случая были: старичка-коллекционера в марте пришили, он еще шкатулки китайские собирал, и бабку, типа этой, в июле?
— Да, к обоим пришли по наводке эксперта из ломбарда… Грабанули, потом задушили… Нашу старушку могли по той же причине кокнуть.
— Еще из-за квартиры могли, вон какие хоромы, — подал голос Калиныч.
— Нет, хата, судя по документам, не приватизирована, и прописан в ней только один человек, вон счет за газ какой маленький, а мне с моими двумя спиногрызами и одной спиногрызкой, аж на двух листах приходит…
На этом, к сожалению, их беседа прервалась, потому что в квартиру ввалился еще кто-то, и бородач, он же Жека, приказал своему коллеге Александру:
— Санек, давай дуй в кухню, тут без тебя справятся…
Как только эта фраза прозвучала, в кухню дунул сам Петр. По этому, когда Саня туда вошел, адвокат Моисеев чинно сидел за столом, сложив руки перед собой.
Следующие пятнадцать минут Петр посвятил общению с младшим опером Александром Соколовым, еще четверть часа с прибывшим на место преступление следователем Станиславом Гороховым. Его расспрашивали, он подробно отвечал, еще он поделился с милицией своими наблюдениями насчет замков и прочего, однако они ментов не заинтересовали, их больше волновало: пропало что-то из квартиры или нет, но на этот вопрос Петр ответа дать не мог.
Спустя еще десять минут его отпустили на все четыре стороны.
Когда он распахнул дверь машины, то увидел, что Аня сидит в той же позе, что и час назад, и по-прежнему дрожит — фляжка, лежащая у нее на коленях чуть заметно подпрыгивала.
— Вы выпили? — спросил он, бухаясь на сидение.
— Нет, я не люблю алкоголя…
— Надо выпить, — настаивал он, отбирая у нее фляжку. — Вот я сейчас ее открою… Вот так… — Петр подсунул коньяк ей под нос. — Глоток. Один большой глоток.
Аня попыталась отстраниться, но Петр был настойчив.
— Пейте, вам говорят.
Девушке ничего не оставалось, как подчиниться.
— Какая гадость, — прохрипела она, проглотив напиток. — Как это можно пить…
— Заешьте, — Он протянул Ане конфету. — Вот так… На самом деле, к коньяку надо привыкнуть, даже к самому хорошему…
— Как можно привыкнуть к гадости? — передернулась Аня. — Фу!
Он хмыкнул и завел мотор. Минуты две они ехали молча — девушка приходила в себя, а Петр напряженно размышлял — в итоге первой заговорила Аня.
— Как все прошло? — уже вполне спокойно спросила она.
— Нормально.
— Я видела, как милицейская машина подъехала. Я так испугалась, что они меня заметят, что легла на пол.
— Зря боялись, окна тонированные, в темноте они бы вас не увидели. — Петр остановился на светофоре, ожидая «зеленого» пристально смотрел на Аню, наконец, не выдержал. — Вы скажите мне, зачем приехали к Голицыной?
— Чтобы узнать правду, — ответила она чуть слышно.
— Какую?
— Обо мне.
— А адрес Эдуарда Петровича вам по этой же причине понадобился?
— Да.
— Можно узнать, о какой правде идет речь?
— Сегодня я узнала, что Элеонора Георгиевна была моей бабушкой. — Она глянула на него исподлобья. — Вы можете в это поверить?
Он бросил на девушку испытывающий взгляд, как бы раздумывая над тем, стоит ли принимать ее заявление всерьез, и мгновением позже сказал:
— Могу. И знаете, почему? Потому что ее забота о вас была больше, чем благодарность за хорошее отношение. Ведь она не просто завещала вам квартиру, нет, она позаботилась о том, чтобы никаких проблем с ее получением у вас не было, чтобы вы точно стали ее владелицей. Для этого ей пришлось нанять меня, а мои услуги стоят приличных денег. — Петр скупо улыбнулся. — Наверное, Элеоноре Григорьевне пришлось продать одно из двух имеющихся в наличии антикварных колье… Для чужого человека такое не делают.
— Но я не знаю, кто мои родители!
— Скорее всего, Эдуард Петрович, больше некому…
— Он не мог! В тот год, когда меня зачали, он сидел в тюрьме!
— Елена Бергман? — очень удивился Петр. — Но она, если верить ей же самой, бесплодна.
— Мне и Эдуард Петрович так сказал. И я ему верю, но тогда… — Она растеряно на него посмотрела. — Тогда я ничего не понимаю…
— Значит, у Элеоноры Григорьевны был внебрачный ребенок, о котором никто не знает.
— Ой, я об этом не подумала…
— Она могла родить его в тайне от всех — Элеонора Георгиевна была женщиной обеспеченной, значит, могла себе позволить разъезжать по стране. Наверное, она сказала всем, что отправляется в длительное путешествие, а сама уехала подальше от столицы, чтобы родить ребенка под чужим именем.
— Но почему? Зачем все это?
— Причин может быть несколько. Например, такая: ребенок не от мужа…
— Но она могла бы обмануть мужа!
— Значит, не могла. Допустим, ее супруг был бесплоден. Или ее изнасиловали, а оставлять ребенка от насильника не всякая решиться.
— Сделала бы аборт!
— В те времена трудно было найти подпольный абортарий. А в районную больницу она идти побоялась. Либо беременность обнаружила на поздних сроках… Да мало ли! Причин, по которым женщины не избавляются от нежелательного ребенка, а рожают его и потом отказываются — море! Иначе не было бы у нас столько отказников в доме малютки…
— Значит, вы считаете, что Элеонора Георгиевна родила ребенка, бросила его…
— Отказалась, — поправил ее Петр, — то есть, отдала на воспитание. Поручив заботу о нем либо какой-то конкретной личности, либо государству. К первому я склоняюсь больше.
— А дальше? — со жгучим любопытством спросила Аня.
— История могла развиваться по-разному. Например, ребенок вырос, каким-то образом узнал о матери, явился к ней, она его приняла… Либо у Элеоноры Григорьевны проснулась совесть и она сама отыскала свое чадо, но это не суть важно!
— А потом? — никак не могла успокоиться она.
— Дальнейшее зависит от пола незаконнорожденного. Если он был парнем, то мог соблазнить твою мать, Александру Железнову, в результате появилась ты…
— А если ребенок был женского пола?
— Тогда она просто пришла к Элеоноре Григорьевне с новорожденной дочкой и сказала, маманя, ты меня не растила, так вырасти хоть мою дитятку, так я сама не в состоянии… Либо она просто умерла при родах, и Элеоноре Григорьевне ничего не оставалось, как пристроить малышку…
— Тогда Шура Железнова, которую я всю жизнь считала матерью, мне вовсе не мать!
— Это же просто гипотеза, — с упреком проговорил Петр. — Не надо принимать ее близко к сердцу…
— А знаете, Петр Алексеевич, я в этом нисколько не сомневаюсь!
— В чем?
— В том, что я не родная дочь Шуры Железновой. Я всегда это чувствовала! Причем, теперь я уверена, что удочерила она меня не по зову сердца, а, купившись на деньги, предложенный бабусей… Тем более, что Элеонора Георгиевна ей еще и комнату в коммуналке выхлопотала.
— Откуда вам известны такие подробности? — Он с возросшим интересом глянул на нее. — Из письма?
— Да.
— И что там было еще?
Аня собралась рассказать о странном шифре и зарытой собаке, но, вспомнив предостережения бабуси, смолчала.
— Вы мне не доверяете? — по своему расценил ее безмолвие Петр.
— Нет, что вы! Только вам я и доверяю! — поспешно заверила его Аня. — Просто больше там ничего интересного, в смысле для нашего с вами расследования, не было…
— О! — развеселился Петр. — Мы уже ведем расследование!
— А вы мне разве не поможете? — ее голос дрогнул. — А я так надеялась…
Он нахмурился и, несколько секунд молчал, сосредоточившись на дороге, потом спросил:
— Что, конкретно, вы хотите знать?
— Кто мои родители. Или хотя бы один из них.
— Для вас это так важно?
— Очень.
— Это трудно.
— Я понимаю! — взволнованно воскликнула она. — Понимаю! Тем более что все, кто мог нам помочь, мертвы!
— Кто мертв? — опешил Петр.
— И Элеонора Георгиевна, и Лизавет Петровна, и мая мать, Шура Железнова. А больше никто не знает правды.
— Глупости. На этот счет даже пословица есть «Знают двое — знают все!». В нашем случае, конечно, все не знают, но несколько человек, думаю, в курсе… Только как их найти?
— Давайте частного детектива наймем, — выпалила Аня.
Петр с жалостью на нее посмотрел, криво улыбнулся и сказал:
— Анечка, вы представляете себе, сколько стоят услуги частного детектива?
— Нет. А что очень дорого?
— Очень.
— У меня есть три тысячи долларов, этого хватит? — не отступала Аня.
— На какого-нибудь заштатного сыщиришку, но на профессионала… Стоп! — Он так резко крутанул руль, поворачиваясь к ней, что машина чуть не вылетели на встречную полосу. — Что вы там про три тысячи говорили?
— Я меня есть…
— Откуда?
— Комнату свою сдала, — ляпнула первое, что пришло на ум.
— Комнату значит… — Петр уставился ей в лицо, Аня тут же опустила глаза, а когда через какое-то время подняла их, он сверлил взглядом лейбл на ее пуховике. — Телефон покажите, — буркнул он, насмотревшись на этикетку.
— Зачем?
— Покажите, покажите…
Аня нехотя полезла в карман, достала из него телефон. Петр не стал брать его в руки, он лишь бросил на него мимолетный взгляд, которого было достаточно, чтобы понять, что девчонка завралась.
— «Панасоник» последней модели, — пробурчал Петр, — Новенький, даже защитная пленка на месте… И пуховик с иголочки… Хм… Сколько за комнату выручили?
— Сто пятьдесят в месяц, — отрапортовала Аня, но тут же поняла свою ошибку и добавила. — Взяла за год вперед…
— Неувязочка, — широко улыбнулся он. — Не получается трех тысяч.
— Ну… Еще отпускные получила…
— Один ваш телефон стоит триста долларов, — разозлился Петр — ему до смерти надоело, что эта птаха пытается его обдурить. — Пуховик двести. Джинсы семьдесят пять, так что перестаньте мне врать!
Ее глаза увлажнились, губы задрожали, но плакать она не стала, просто шмыгнула носом, с силой потерла кулачком глаза и затихла.
— Вы ничего не хотите мне сказать? — прервал молчание Петр.
— Вы будите ругаться, — буркнула Аня себе под нос.
— Господи! Что за детский сад! — воскликнул он в сердцах. — Говорите же!
— Я бабушкины подстаканники продала, — собравшись с духом, выпалила Аня.
— Что вы продали? — не понял Петр.
— Подстаканники. Они серебряные. А еще яичко Фаберже и бронзовую вазочку с какой-то патиной…
— Где вы это взяли?
— Нашла в кухонном ящике.
Сначала он ей не поверил, уж очень неправдоподобной выглядела история с находкой антикварной утвари в подвесном шкафу убогой бабкиной квартирки, но, понаблюдав за девушкой, пришел к выводу, что на этот раз она не врет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Ну что, Калиныч, скажешь? — послышался сиплый голос лысого бородача.
— Чего говорить-то? — раздался в ответ приятный баритон, принадлежащий, скорее всего, эксперту. — Сам же видишь… Трупец свеженький… Дай бог час прошел, как ее пришили.
— Здорово ее покромсали.
— Да-а… На ремни, видать, хотели порезать…
— Пытали что ли?
— Похоже… — Калиныч горько покряхтел. — Жалко бабку, все равно ведь, раскололась, а сколько мучилась…
— Думаешь, раскололась?
— Раз ее убили, значит, все, что нужно узнали. — Он поцокал языком. — А удар точнейший. В самое сердце.
Тут их диалог был прерван кем-то третьим.
— Жека, ты гвоздики на стенах видел?
— Ничего я еще не видел, — ответил бородач, оказавшийся Жекой.
— Сразу ясно, что на них картины висели, а теперь их нет. Уж не из-за них ли бабуську грохнули?
— Зачем тогда квартиру перерыли?
— Другие ценности искали, — незнакомец пошуршал чем-то, наверное, бумагой и продолжил. — Тут полно квитанций из ломбарда, судя по всему, старуха имела старинные вещички…
— Думаешь, по наводке могли придти? Зная, что у старухи имеется антикварное барахлишко?
— Скорее всего… — Опять шуршание. — Тем более что, если верить чекам, она всегда сдавала вещи в один и тот же ломбард… Ты помнишь, у нас в том году два случая были: старичка-коллекционера в марте пришили, он еще шкатулки китайские собирал, и бабку, типа этой, в июле?
— Да, к обоим пришли по наводке эксперта из ломбарда… Грабанули, потом задушили… Нашу старушку могли по той же причине кокнуть.
— Еще из-за квартиры могли, вон какие хоромы, — подал голос Калиныч.
— Нет, хата, судя по документам, не приватизирована, и прописан в ней только один человек, вон счет за газ какой маленький, а мне с моими двумя спиногрызами и одной спиногрызкой, аж на двух листах приходит…
На этом, к сожалению, их беседа прервалась, потому что в квартиру ввалился еще кто-то, и бородач, он же Жека, приказал своему коллеге Александру:
— Санек, давай дуй в кухню, тут без тебя справятся…
Как только эта фраза прозвучала, в кухню дунул сам Петр. По этому, когда Саня туда вошел, адвокат Моисеев чинно сидел за столом, сложив руки перед собой.
Следующие пятнадцать минут Петр посвятил общению с младшим опером Александром Соколовым, еще четверть часа с прибывшим на место преступление следователем Станиславом Гороховым. Его расспрашивали, он подробно отвечал, еще он поделился с милицией своими наблюдениями насчет замков и прочего, однако они ментов не заинтересовали, их больше волновало: пропало что-то из квартиры или нет, но на этот вопрос Петр ответа дать не мог.
Спустя еще десять минут его отпустили на все четыре стороны.
Когда он распахнул дверь машины, то увидел, что Аня сидит в той же позе, что и час назад, и по-прежнему дрожит — фляжка, лежащая у нее на коленях чуть заметно подпрыгивала.
— Вы выпили? — спросил он, бухаясь на сидение.
— Нет, я не люблю алкоголя…
— Надо выпить, — настаивал он, отбирая у нее фляжку. — Вот я сейчас ее открою… Вот так… — Петр подсунул коньяк ей под нос. — Глоток. Один большой глоток.
Аня попыталась отстраниться, но Петр был настойчив.
— Пейте, вам говорят.
Девушке ничего не оставалось, как подчиниться.
— Какая гадость, — прохрипела она, проглотив напиток. — Как это можно пить…
— Заешьте, — Он протянул Ане конфету. — Вот так… На самом деле, к коньяку надо привыкнуть, даже к самому хорошему…
— Как можно привыкнуть к гадости? — передернулась Аня. — Фу!
Он хмыкнул и завел мотор. Минуты две они ехали молча — девушка приходила в себя, а Петр напряженно размышлял — в итоге первой заговорила Аня.
— Как все прошло? — уже вполне спокойно спросила она.
— Нормально.
— Я видела, как милицейская машина подъехала. Я так испугалась, что они меня заметят, что легла на пол.
— Зря боялись, окна тонированные, в темноте они бы вас не увидели. — Петр остановился на светофоре, ожидая «зеленого» пристально смотрел на Аню, наконец, не выдержал. — Вы скажите мне, зачем приехали к Голицыной?
— Чтобы узнать правду, — ответила она чуть слышно.
— Какую?
— Обо мне.
— А адрес Эдуарда Петровича вам по этой же причине понадобился?
— Да.
— Можно узнать, о какой правде идет речь?
— Сегодня я узнала, что Элеонора Георгиевна была моей бабушкой. — Она глянула на него исподлобья. — Вы можете в это поверить?
Он бросил на девушку испытывающий взгляд, как бы раздумывая над тем, стоит ли принимать ее заявление всерьез, и мгновением позже сказал:
— Могу. И знаете, почему? Потому что ее забота о вас была больше, чем благодарность за хорошее отношение. Ведь она не просто завещала вам квартиру, нет, она позаботилась о том, чтобы никаких проблем с ее получением у вас не было, чтобы вы точно стали ее владелицей. Для этого ей пришлось нанять меня, а мои услуги стоят приличных денег. — Петр скупо улыбнулся. — Наверное, Элеоноре Григорьевне пришлось продать одно из двух имеющихся в наличии антикварных колье… Для чужого человека такое не делают.
— Но я не знаю, кто мои родители!
— Скорее всего, Эдуард Петрович, больше некому…
— Он не мог! В тот год, когда меня зачали, он сидел в тюрьме!
— Елена Бергман? — очень удивился Петр. — Но она, если верить ей же самой, бесплодна.
— Мне и Эдуард Петрович так сказал. И я ему верю, но тогда… — Она растеряно на него посмотрела. — Тогда я ничего не понимаю…
— Значит, у Элеоноры Григорьевны был внебрачный ребенок, о котором никто не знает.
— Ой, я об этом не подумала…
— Она могла родить его в тайне от всех — Элеонора Георгиевна была женщиной обеспеченной, значит, могла себе позволить разъезжать по стране. Наверное, она сказала всем, что отправляется в длительное путешествие, а сама уехала подальше от столицы, чтобы родить ребенка под чужим именем.
— Но почему? Зачем все это?
— Причин может быть несколько. Например, такая: ребенок не от мужа…
— Но она могла бы обмануть мужа!
— Значит, не могла. Допустим, ее супруг был бесплоден. Или ее изнасиловали, а оставлять ребенка от насильника не всякая решиться.
— Сделала бы аборт!
— В те времена трудно было найти подпольный абортарий. А в районную больницу она идти побоялась. Либо беременность обнаружила на поздних сроках… Да мало ли! Причин, по которым женщины не избавляются от нежелательного ребенка, а рожают его и потом отказываются — море! Иначе не было бы у нас столько отказников в доме малютки…
— Значит, вы считаете, что Элеонора Георгиевна родила ребенка, бросила его…
— Отказалась, — поправил ее Петр, — то есть, отдала на воспитание. Поручив заботу о нем либо какой-то конкретной личности, либо государству. К первому я склоняюсь больше.
— А дальше? — со жгучим любопытством спросила Аня.
— История могла развиваться по-разному. Например, ребенок вырос, каким-то образом узнал о матери, явился к ней, она его приняла… Либо у Элеоноры Григорьевны проснулась совесть и она сама отыскала свое чадо, но это не суть важно!
— А потом? — никак не могла успокоиться она.
— Дальнейшее зависит от пола незаконнорожденного. Если он был парнем, то мог соблазнить твою мать, Александру Железнову, в результате появилась ты…
— А если ребенок был женского пола?
— Тогда она просто пришла к Элеоноре Григорьевне с новорожденной дочкой и сказала, маманя, ты меня не растила, так вырасти хоть мою дитятку, так я сама не в состоянии… Либо она просто умерла при родах, и Элеоноре Григорьевне ничего не оставалось, как пристроить малышку…
— Тогда Шура Железнова, которую я всю жизнь считала матерью, мне вовсе не мать!
— Это же просто гипотеза, — с упреком проговорил Петр. — Не надо принимать ее близко к сердцу…
— А знаете, Петр Алексеевич, я в этом нисколько не сомневаюсь!
— В чем?
— В том, что я не родная дочь Шуры Железновой. Я всегда это чувствовала! Причем, теперь я уверена, что удочерила она меня не по зову сердца, а, купившись на деньги, предложенный бабусей… Тем более, что Элеонора Георгиевна ей еще и комнату в коммуналке выхлопотала.
— Откуда вам известны такие подробности? — Он с возросшим интересом глянул на нее. — Из письма?
— Да.
— И что там было еще?
Аня собралась рассказать о странном шифре и зарытой собаке, но, вспомнив предостережения бабуси, смолчала.
— Вы мне не доверяете? — по своему расценил ее безмолвие Петр.
— Нет, что вы! Только вам я и доверяю! — поспешно заверила его Аня. — Просто больше там ничего интересного, в смысле для нашего с вами расследования, не было…
— О! — развеселился Петр. — Мы уже ведем расследование!
— А вы мне разве не поможете? — ее голос дрогнул. — А я так надеялась…
Он нахмурился и, несколько секунд молчал, сосредоточившись на дороге, потом спросил:
— Что, конкретно, вы хотите знать?
— Кто мои родители. Или хотя бы один из них.
— Для вас это так важно?
— Очень.
— Это трудно.
— Я понимаю! — взволнованно воскликнула она. — Понимаю! Тем более что все, кто мог нам помочь, мертвы!
— Кто мертв? — опешил Петр.
— И Элеонора Георгиевна, и Лизавет Петровна, и мая мать, Шура Железнова. А больше никто не знает правды.
— Глупости. На этот счет даже пословица есть «Знают двое — знают все!». В нашем случае, конечно, все не знают, но несколько человек, думаю, в курсе… Только как их найти?
— Давайте частного детектива наймем, — выпалила Аня.
Петр с жалостью на нее посмотрел, криво улыбнулся и сказал:
— Анечка, вы представляете себе, сколько стоят услуги частного детектива?
— Нет. А что очень дорого?
— Очень.
— У меня есть три тысячи долларов, этого хватит? — не отступала Аня.
— На какого-нибудь заштатного сыщиришку, но на профессионала… Стоп! — Он так резко крутанул руль, поворачиваясь к ней, что машина чуть не вылетели на встречную полосу. — Что вы там про три тысячи говорили?
— Я меня есть…
— Откуда?
— Комнату свою сдала, — ляпнула первое, что пришло на ум.
— Комнату значит… — Петр уставился ей в лицо, Аня тут же опустила глаза, а когда через какое-то время подняла их, он сверлил взглядом лейбл на ее пуховике. — Телефон покажите, — буркнул он, насмотревшись на этикетку.
— Зачем?
— Покажите, покажите…
Аня нехотя полезла в карман, достала из него телефон. Петр не стал брать его в руки, он лишь бросил на него мимолетный взгляд, которого было достаточно, чтобы понять, что девчонка завралась.
— «Панасоник» последней модели, — пробурчал Петр, — Новенький, даже защитная пленка на месте… И пуховик с иголочки… Хм… Сколько за комнату выручили?
— Сто пятьдесят в месяц, — отрапортовала Аня, но тут же поняла свою ошибку и добавила. — Взяла за год вперед…
— Неувязочка, — широко улыбнулся он. — Не получается трех тысяч.
— Ну… Еще отпускные получила…
— Один ваш телефон стоит триста долларов, — разозлился Петр — ему до смерти надоело, что эта птаха пытается его обдурить. — Пуховик двести. Джинсы семьдесят пять, так что перестаньте мне врать!
Ее глаза увлажнились, губы задрожали, но плакать она не стала, просто шмыгнула носом, с силой потерла кулачком глаза и затихла.
— Вы ничего не хотите мне сказать? — прервал молчание Петр.
— Вы будите ругаться, — буркнула Аня себе под нос.
— Господи! Что за детский сад! — воскликнул он в сердцах. — Говорите же!
— Я бабушкины подстаканники продала, — собравшись с духом, выпалила Аня.
— Что вы продали? — не понял Петр.
— Подстаканники. Они серебряные. А еще яичко Фаберже и бронзовую вазочку с какой-то патиной…
— Где вы это взяли?
— Нашла в кухонном ящике.
Сначала он ей не поверил, уж очень неправдоподобной выглядела история с находкой антикварной утвари в подвесном шкафу убогой бабкиной квартирки, но, понаблюдав за девушкой, пришел к выводу, что на этот раз она не врет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41