Как и выскочить во входную дверь, что, впрочем, совсем нереально, её, уж точно, беззвучно не открыть. Нет, у меня сложилось впечатление, что убийца был в холле, что Ирен ощутила его присутствие.
— Ощутила? Тогда — дуновение сквозняка? Или запах? Может быть, эти четверо пользуются одним и тем же дезодорантом?
— За кого ты меня принимаешь, Надежда? — обиделся Эдик. — По-твоему, я обливаюсь какой-нибудь ширпотребовской дрянью? Мою туалетную воду здесь не купишь. Её производят и продают в одном-единственном городке на юге Франции.
— Пижоном ты был, пижоном и остался, — прокомментировала подруга. — Ну да ладно, сейчас не время обсуждать твои барские замашки. Значит, думаешь, запах исключается?
— Во всяком случае, мой. Его бы Ирен ни с чем не перепутала.
Это бестактное замечание задело Надежду, но она не подала виду. Впрочем, Эдик, деморализованный то ли горем, то ли алкогольным отравлением, то ли и тем и другим, демонстрировал сегодня совершенно несвойственную ему бесчувственность.
— Кстати, по-моему, это невозможно, — продолжал он. — Я имею в виду, невозможно, сидя на этой лавке, учуять запах человека, стоящего за стендом, если только он не вылил на себя весь ассортимент парфюмерного магазина. Слишком большое расстояние. И табачный дым все перебивает.
— Знаешь что? Мне нужно поехать и посмотреть на вашу контору своими глазами, — решила Надежда. — Может, тогда я до чего-нибудь додумаюсь.
— Исключено! — отрезал Эдик. — Если убийца заметит, как ты там шастаешь и что-то вынюхиваешь…
— Я не буду вынюхивать. Имею я право прийти на приём к зубному врачу и немного поглазеть по сторонам?
— Не имеешь. После всего случившегося каждый новый человек обязательно привлечёт к себе внимание.
— Ну и что? Чем мне может грозить посещение дантиста? У меня же не написано на лбу: «Сыщик-любитель. Под фальшивым предлогом осматриваю место преступления».
— Надька!..
— Эдик! Ты зачем ко мне пришёл? Чтобы я утирала тебе слезы или чтобы помогла найти убийцу? Единственная зацепка, которая у нас есть, — это рассказ Ирен. Чтобы разгадать её шараду, я должна увидеть ваш офис.
— Тогда я поеду с тобой.
— А вот это лишнее. Совершенно ни к чему, чтобы нас видели вместе. Никто из твоих нынешних коллег не знает о моем существовании. Ты можешь спокойно переждать здесь, пока мы не проясним обстановку, и ни милиция, ни убийца до тебя не доберутся. Позвонишь жене, скажешь, что вынужден уехать на несколько дней, отпросишься на работе…
— У кого? Я же директор. И бросить агентство на произвол судьбы не могу. Мало того, что там кружит убийца, так у нас ещё самая страда.
— Ничего, подчинённые несколько дней перебьются без тебя. Думаю, это обойдётся твоему агентству дешевле, чем гроб по индивидуальному проекту и похороны по высшему разряду, а на другие ты ни за что не согласишься. Решено: ты остаёшься у меня, а я…
— А что скажет твой муж? Кстати, где он? — спохватился Эдик.
— Муж объелся груш, — мрачно изрекла Надежда. — Кстати, он давно уже не мой.
Небольшой особняк она нашла без труда. Собственно, это было единственное достойное внимания здание на всей улице, застроенной унылыми невзрачными «коробками». На их фоне особнячок выглядел подгулявшим франтом, что по ошибке забрёл на профсоюзное собрание грузчиков. Одолев шесть ступенек, новоявленная сыщица оказалась под крышей крохотного портика, обрамлённого завитушками чугунной решётки. Тяжёлая металлическая дверь подалась лишь с третьей попытки. За ней открылся маленький тамбур и ещё одна дверь, полегче. Услышав, как лязгнули пружины, Надежда мысленно согласилась с Эдиком: да, потихоньку удрать из здания не вышло бы.
По замыслу архитектора, холл первоначально представлял собой полукруглый зал высотой в два этажа, с выгнутой внешней стеной, застеклённой от пола до потолка. Широкая лестница, основание которой занимало центр зала, полого поднималась наверх и заканчивалась ещё более широкой площадкой, прилегающей к противоположной, плоской стене холла.
Получив в аренду такое нефункциональное помещение, владелец всех трех фирм — рекламного агентства, дизайн-студии и агентства почтовой рассылки — распорядился о перепланировке. Справа от лестницы, практически вплотную к ней, выгородили помещение под офис рекламного агентства — почти правильный прямоугольник большой общей комнаты и две смежные комнатки для начальства, трапециевидную и треугольную. Общую и директорскую части офиса разделял крошечный тамбур — «предбанник», где стоял единственный на все три фирмы копировальный аппарат. Попасть из любой комнаты «Пульсара» в холл можно было только через предбанник, наружная дверь которого пряталась в небольшой нише сразу за лестницей.
Часть холла слева от лестницы отвели под конференц-зал, но по какой-то причине — возможно, из опасения, что экзотическая форма зала будет отвлекать участников деловых переговоров — нарушили симметрию холла, возведя вместо одной длинной зигзагообразной стены две не слишком длинные и оставив закуток между продольной стеной и лестницей.
Лестничную площадку наверху расширили и удлинили, получив солидный довесок к помещениям второго этажа, расположенным за холлом. На полученной таким образом новой площади по обе стороны от лестницы отгородили ещё по комнате. Прежде их занимало агентство «Голубь», в одной была контора, в другой — склад. Потом склад переехал в другое здание, офис устроили на его месте, а освободившуюся комнату сдали в субаренду дантисту. Остальную территорию второго этажа занимали две комнаты дизайн-студии — офис и мастерская, коридор и туалет.
Все это Надежда узнала от Эдика, полагавшего, что ему удастся отговорить её от экскурсии на место преступления, если он представит самую подробную информацию о планировке здания. Он даже план не поленился нарисовать, но Надя все-таки настояла на своём. Известно же: лучше одни раз увидеть, чем сто раз услышать.
Народная мудрость не обманула. Едва Надежда вошла в холл, как сразу заметила несоответствие между тем, что увидела, и тем, что услышала от Эдика. По его словам, стенд стоял в глубокой тени, и увидеть что-либо в просвете между полом и фанерным щитом было трудно. Надя даже застыла в растерянности, поняв, насколько далеко от истины это утверждение. Верхняя, стеклянная часть выгнутой стены обеспечивала великолепное освещение. Свет свободно проникал под фанерное полотно стенда и добивал почти до стены. Только самый дальний угол под лестницей оставался тёмным, но и там при желании можно было разглядеть очертания полотёра. «Неужели он намеренно мне солгал? — гадала Надежда. — Какая глупость! Зачем?!»
Только через минуту до неё дошло, в чем дело. Эдик разговаривал с Ирен около семи вечера, когда на улице уже стемнело, и обследовал холл только после её ухода.
Надя подняла голову и внимательно осмотрела люстру. На первый взгляд, лампочек в ней хватало, чтобы осветить холл до последнего уголка. До перепланировки так оно, наверное, и было. Но тогда козырёк площадки второго этажа ещё не нависал над холлом и не перекрывал доступ верхнему свету. А теперь по вечерам в закутке между лестницей и конференц-залом действительно должно быть совсем темно. Потому, наверное, его и загородили стендом, превратив в подобие чулана для щёток, тряпок и полотёра.
Слева от входа стоял стол с двумя пепельницами и длинная деревянная лавка — уголок курильщика. Надежда села на лавку спиной к столу и лицом к стенду, достала сигарету и закурила. В прошлый четверг, ровно неделю назад на этом самом месте сидела Ирен. Надя закрыла глаза и словно увидела высокую сутулую женщину с вытянутым желтоватым лицом. Вот она выходит из-за лестницы, уткнувшись в свои листочки, садится на скамью — именно так, спиной к столу, перелезать через лавку ей было недосуг — и, не отрывая взгляда от странички с текстом, закуривает. Делает две-три затяжки, и тут её внимание отвлекает скрип, непонятный и неожиданный — в пустом-то холле. Ирен поднимает голову на звук и видит… Что же она видит? Надя открыла глаза и посмотрела в сторону стенда. При теперешнем освещении было ясно видно, что за ним никого нет. По словам Эдика, Ирен вышла в холл около половины пятого. В это время на улице ещё достаточно светло, стало быть…
Из-за лестницы донёсся звук открываемой двери. Повернув голову, Надежда увидела миниатюрную брюнетку с миловидным, но хмурым лицом и необыкновенно мрачного молодого человека, с ног до головы упакованного в чёрную кожу. «Полин и, вероятно, Эжен», — догадалась Надежда. Увидев её, парочка на миг придержала шаг, потом брюнетка решительно направилась к столу.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — поинтересовалась она вежливо.
— Благодарю вас, нет. — Надежда виновато улыбнулась. — Я пришла к зубному и немножко нервничаю. — Она показала наполовину выкуренную сигарету. — Решила оттянуть экзекуцию.
Полин улыбнулась в ответ, правда, несколько натянуто. Она и её спутник сели на другом конце лавки и молча закурили. Их напряжённые позы и нервные затяжки утвердили Надежду в мысли, что парочка вышла для серьёзного разговора и присутствие третьего лица их не устраивает. Пришлось подниматься на Голгофу — к дантисту.
Дантист и его медсестра составляли занятную пару. Она — русская красавица, каких рисуют на палехских шкатулках. Синие глазищи в пол-лица, нежный румянец на щеках, толстая русая коса. Он — типичный армянин, смуглый, носатый, с чёрными глазами, полуприкрытыми неправдоподобно большими веками, и широкими чёрными бровями, сросшимися у переносицы. Несмотря на эти зловещие брови, характерные морщинки у рта и глаз выдавали балагура и шутника, любителя от души посмеяться. У Надежды был знакомый зубной врач с такими же морщинками. Пациенты выходили из его кабинета трясясь и всхлипывая. «Ужасно! — отвечали они на вопросы перепуганной очереди. — Попробуйте сами смеяться с широко разинутым ртом!»
Но армянин, против ожидания, не стал забавлять Надежду анекдотами и байками. То ли физиогномика её подвела, то ли события последних дней поумерили смешливость дантиста. Он быстро и без лишних слов обработал сверлом маленькую дырочку, поставил пломбу, посоветовал удалить дефектный зуб мудрости, пожелал всего доброго и ушёл за ширму мыть руки. Надежда расплатилась с медсестрой и вышла.
Полина и Эжен все ещё сидели в курилке и разговаривали. Надя расслышала обрывок фразы: «…знает, что похороны завтра». Она замерла, надеясь услышать продолжение, но её выдал хлопок закрывшейся двери и внизу замолчали. «Ждут, пока я уйду. Может быть, сделать вид, что я иду в туалет, а потом потихоньку прокрасться назад?»
Её замысел расстроило появление бородатого кучерявого брюнета, который вышел из дальней комнаты, вынул из кармана линялой штормовки трубку, а из кармана непонятного происхождения штанов — пачку табака и, распечатывая её на ходу, двинулся к лестнице. Заметив Надежду, он окинул её заинтересованным взглядом, остановился, неожиданно отвесил поклон и молча последовал прежним курсом. «Это, скорее всего, Игнат, — решила Надежда. — Человек со странностями».
— Вы что, сегодня вообще из курилки решили не вылезать? — громко удивился бородач ещё с лестницы.
— Да вот так как-то получилось, — ответил ему глухой мужской голос. — А ты, как я погляжу, все в трудах, папа Карло. Все в трудах.
«Теперь можно смело уходить, — поняла Надежда. — При нем эта парочка не станет обсуждать свои дела».
— Эдик! Я все поняла! — закричала Надежда с порога.
Эдик вылетел в прихожую, как будто им выстрелили из пушки — помятый, всклокоченный, с красным пятном, оставленным на щеке складкой подушки.
— Что?!
— Ты ошибся. Ирен ясно видела, что за стендом никого нет. — Надежда поделилась своим открытием об особенностях дневного и вечернего освещения в холле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51