Стало быть, разговор-то у вас интересный намечается. Как бы мне изловчиться и подобраться к вам поближе? Бросился в офис, схватил куртку и — на улицу. Там, на моё счастье, стемнело уже. Я огляделся и полез в кустики, что рядом со входом растут. Думаю: если они на крылечке будут разговаривать, я тут все услышу, ну а если подальше отойдут, значит, не судьба.
Вышло ни так, ни эдак. На крылечке они стоять не стали, но и далеко не ушли. Ходили туда-сюда перед входом: дойдут до дороги и обратно поворачивают, потом до забора и снова к дороге. Так что я разговор по кусочкам слушал. Но и кусочки эти, ох, какие интересные оказались!
— …Ты же знаешь, я, когда задумаюсь, плохо соображаю, что делаю. Вышла из комнаты в тамбур, дверь в холл открыла, смотрю, а пачка — пустая. Тут глаза упали на ксерокс, и я вспомнила, что обещала Полине копию с отчёта снять, если долго провожусь…
— …голос незнакомый. Молодой. Я не вслушивалась, но у меня сложилось впечатление, что он в ночные сторожа себя предлагал. Что-то говорил про первый этаж, про ненадёжность решёток, рассказывал, как у кого-то сейф через окно вытащили, прямо так, не вскрывая…
— …не обратила внимания. Подумала, опять вам что-то привезли. Ваши незадолго до этого календари разгружали, тоже пачки волоком по холлу перетаскивали. Даже не то чтобы подумала, а так, мысль мелькнула. Я же в себя была погружена, брела, как сомнамбула…
— …Ирен, ты сошла с ума! Это же опасно! Немедленно звони в милицию! Погоди, у меня где-то записан телефон этого оперативника… Позвони прямо сейчас, из конторы.
— Как ты не понимаешь, Эдик! Именно этого я делать не хочу…
А закончили разговор на крылечке. Так что последнюю часть я слышал целиком.
— Не крути, Ирен! Я же принял твои доводы и отчасти с ними согласен. Мне-то ты можешь сказать, что там увидела?
— Ни-че-го. Честное слово. И именно это обстоятельство даёт пищу для размышлений. Но я не хочу размышлять, не хочу дознаваться. Пусть все остаётся, как есть. Только вот… если со мной что-нибудь случится, запомни: убийца — один из четырех человек. Точнее, из четырех мужчин. Из наших. Один из них — ты. А кто остальные, поймёшь, если подумаешь над тем, что я тебе рассказала. Ты умный, ты догадаешься. Но пока, прошу тебя, Эдик, запихни наш разговор в самый дальний уголок памяти.
Ну и как вам это, а? Хороша штучка наша Ирен? Пусть не убийца, но почти сообщница. Слышала, как убивали, знает что-то такое, что сужает круг подозреваемых до четырех человек, и намерена молчать в тряпочку! Ну ничего, я это дело поправлю. Все Витьку доложу.
А может, не надо? Вон, я ему сегодня на Ирен уже настучал, а он и ухом не повёл. Может, я сначала сам додумаюсь, кто качка порешил? Я, конечно, не такой шибко умный, как Эдик с Ирен, и не врубаюсь, как это можно НИ-ЧЕ-ГО не увидеть и сделать из этого вывод, что убийца — мужчина, да не просто, а один из четырех человек. Но поверим Ирен на слово. И хотя я не Эдик, но мозги у меня имеются.
Сколько у нас мужиков? Я, Эдик, Базиль, Эжен, Жоржик, Джованни, Чезаре, Игнат, да сэры — Джон с Гарри. Всего десять. Меня, понятно, исключаем. Сэров тоже можно смело отбросить. По словам Ирен, все это произошло после разгрузки календарей. Так вот, после разгрузки сэры сразу укатили за рекламными листовками. Кстати, когда они разгружали, я с ними немного покалякал за сигареткой, и пока мы в курилке стояли, подошёл Жоржик, подымил с нами и пожаловался, что его к клиенту с образцами посылают куда-то к черту на рога. После я его уже не видел. Значит, Жоржика тоже долой. Остаются шестеро. И всего-то делов — присмотреться к ним повнимательнее, понаблюдать. Убийца всегда себя чем-нибудь да выдаст.
6
Разговор с Эдиком не то чтобы успокоил Ирен, но снял с её души изрядную долю тяжести. И хотя вылазка определённо не пошла ей на пользу, — по правде говоря, Ирен чувствовала себя совсем скверно, — она была рада, что нашла в себе силы приехать. Силы не только физические, но и душевные. Бог знает, каких мучений ей стоило решиться на этот шаг! Признаться человеку, которого ценишь и уважаешь, в том, что не исключаешь его причастности к убийству, — не шутка. Если Эдик невиновен, то подозрения Ирен и её готовность закрыть на них глаза могли оскорбить его в лучших чувствах. Лёгкий налёт цинизма, который он демонстрировал, не мог её обмануть. Как правило, люди, бряцающие своим пофигизмом и насмешливой снисходительностью к нормам морали, по сути, весьма уязвимы и добропорядочны.
С другой стороны, если убил все же Эдик, то неопределённость для него мучительна, как изощрённая пытка. Он знает, что Ирен была там, в холле. Заметила ли она что-нибудь? Если да, то что собирается предпринять? Вот уж, без преувеличения, вопрос жизни и смерти. Ирен не могла оставить этот вопрос без ответа, понадеявшись, что Эдик примет её молчание за неведение. С его страстью к лицедейству, воспринимая мир, как подмостки, сколоченные для его бенефиса, он обладал невероятно чутким ухом, потрясающей способностью чувствовать реакцию публики. Попробуй Ирен вести себя так, будто ничего не произошло, и он, моментально распознав фальшь, пришёл бы к очевидному выводу: она ЗНАЕТ. Она стала бы для него воплощением смертельной опасности, бомбой со скрытым часовым механизмом. А Ирен вовсе не хотела ни мучить Эдика, ни подвергать их дружбу такому непосильному испытанию.
Что ж, теперь ему известно то немногое, что она знает. Известно, что она не собирается ничего предпринимать… Честно говоря, и после разговора с Эдиком сомнения не покинули Ирен. Не покинули, хотя его поведение самым убедительным образом свидетельствовало о его невиновности, хотя его лицо, каждое его слово дышали искренностью. Если бы она не знала о лицедейском даре, об актёрском чутьё Эдика, ему невозможно было бы не поверить. Но знание оставляло лазейку для сомнения. Во-первых, пресловутый Эдиков дар, а во-вторых… Во-вторых, три прочих претендента годились на роль убийцы ещё меньше Эдика. Сама мысль о том, что кто-то из них способен лишить человека жизни, казалась смехотворной.
«И все же убил кто-то из четверых… Кто?»
Ирен помотала головой, отгоняя навязчивый вопрос, и, почувствовав озноб, поплотнее запахнула пальто. Все, она решила больше не думать об этом! С Эдиком она поговорила, главную заботу сняла, а дела остальных её не касаются. Нет, остальные трое ей тоже симпатичны, Ирен охотно развеяла бы их тревогу, но не настолько она с ними накоротке, чтобы затеять такой деликатный разговор. «Знаешь, я предполагаю, что ты можешь оказаться убийцей, но ты не волнуйся, я не собираюсь поднимать по этому поводу переполох». Хорошенькое признание. И между прочим, от него за версту несёт провокацией.
«Провокация? Почему мне пришло в голову это слово? На что может спровоцировать такой разговор? На новое убийство? Почему мои мысли постоянно возвращаются на этот путь? Почему со вчерашнего вечера меня не покидает ощущение опасности, предчувствие беды? Вот и сегодня, в разговоре с Эдиком ляпнула: „если со мной что-нибудь случится…“ Ведь не думаю же я, в самом деле, что один из этих четверых способен меня убить? Бог мой, они же не кровавые злодеи, а милые, славные люди, они прекрасно ко мне относятся… Пусть кто-то из них убил того субъекта, но тот наверняка был бандитом, он даже мёртвый напоминал опасного хищника. Столкнёшься с таким на узкой дорожке, и станет уже не до интеллигентских заморочек. Тут или ты, или он. Но я-то — другое дело…»
Подойдя к метро, Ирен по лёгкому головокружению и сердцебиению поняла, что у неё опять подскочила температура. «Пожалуй, за тридцать девять будет. Ещё сорок минут тряски в набитом вагоне, и я — труп. Лучше возьму такси». Но поймать такси в час пик, да ещё у вокзала, оказалось непросто. Через десять минут Ирен сдалась и побрела к ближайшему кафе, чтобы выпить аспирина, горячего кофе и подождать, пока ей не полегчает.
«Ну вот, думала обернуться за два часа, и застряла неизвестно на сколько. Как бы меня Лиска не хватилась! Конечно, она думает, что я сплю, но может и заглянуть, проверить… Не дай Бог, позвонит Петеньке!» Мысль о Петеньке вызвала чувство вины, нежность и смутное, не передаваемое словами ощущение — будто сердца коснулась мягкая и пушистая тёплая лапка. «Бедный Петенька! Как он не хотел уезжать! Какого труда мне стоило убедить его, что за мной прекрасно поухаживает Лиска, что мы должны уберечь от заразы малыша. Как они там справляются вдвоём?»
Наконец Ирен почувствовала себя сносно и без опаски рассталась с неудобным пластиковым стулом и убогим кафе, где нашла временное пристанище. Людской поток уже схлынул, и ей удалось быстро остановить машину.
В салоне она задремала, но вскоре мерное покачивание и запах бензина спровоцировали приступ дурноты. Ирен часто укачивало в машинах, потому она и предпочитала метро, несмотря на все его неудобства. Иногда ей удавалось побороть тошноту, пососав леденец, но сегодня номер не прошёл — с каждой минутой потребность в пакетике становилась все настоятельнее. Не дотерпев до дома каких-нибудь пяти минут, Ирен сдавленно попросила водителя остановиться, быстро сунула ему в руку сотенную бумажку и выскочила, прижимая к лицу платок.
Остаток пути, минут двадцать неспешным шагом, она решила одолеть пешком. В этот час её любимая аллея была пуста. Ранняя темнота и холод разогнали моционствующих пенсионеров и родителей с колясками. Даже компании подростков и влюблённые парочки предпочли тёплые подъезды. А Ирен нравились холод и темнота. Нравилась пустынность аллеи. Нравилось одиночество. Да, теперь, когда у неё появились Петенька и малыш, одиночество больше не вызывало у неё протеста. Оно манило её, как манит прохладное море в жаркий день.
«А умный в одиночестве ходит кругами, он ценит одиночество превыше всего», — тихонько пропела Ирен и свернула с аллеи к параллельной улице. До дома оставалось метров сто, но перейти через дорогу было удобнее здесь, чтобы не месить грязь на газоне. Ирен ступила на проезжую часть и наискосок двинулась к дому. Она услышала шум мотора, но даже не обернулась. Дорога была пуста, места хватало, а она уже пересекла разделительную линию и шла по встречной полосе. И только в последний миг, когда полу её пальто уже толкнул воздушный поток, почувствовала неладное.
Но было уже поздно.
7
Виктор Бекушев не любил понедельники. Не из суеверия — как человек сугубо прагматический, он не верил в приметы, гороскопы, счастливые числа и прочую каббалистику, — а на основании личного опыта. Подметив когда-то, что по понедельникам безрезультатной беготни и суеты выпадает больше, чем в другие дни, Виктор не поленился изучить свои рабочие блокноты и собрать статистику, убедительно подтвердившую его субъективное ощущение. Так под иррациональную неприязнь к первому дню недели была подведена рациональная база, хотя природа понедельничного феномена так и осталась нераскрытой.
Но, какими бы бесплодными ни были прошлые понедельники, нынешний затмил все. Целый день Виктор провёл в тщетных попытках выудить из работников трех проклятых фирм проклятого особняка хоть какую-то полезную информацию, но так и не получил ни единой зацепки. А ведь поначалу казалось, что обстоятельства ему благоприятствуют. Оказаться на месте сбора всех подозреваемых в ту минуту, когда им сообщают о новом убийстве, — редкая удача для сыщика. Испуг, ошеломление, растерянность, шок выбивают людей из колеи, они забывают о присутствии постороннего, о самоконтроле, бросают неосторожные реплики, а то и вовсе пускаются в откровения, каких при иных обстоятельствах от окружения жертвы не дождёшься. Да и убийца может ненароком себя обозначить. Казалось бы, наблюдай за присутствующими, слушай, анализируй, и обязательно получишь подсказку.
Ан нет! Понедельник и тут подгадил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Вышло ни так, ни эдак. На крылечке они стоять не стали, но и далеко не ушли. Ходили туда-сюда перед входом: дойдут до дороги и обратно поворачивают, потом до забора и снова к дороге. Так что я разговор по кусочкам слушал. Но и кусочки эти, ох, какие интересные оказались!
— …Ты же знаешь, я, когда задумаюсь, плохо соображаю, что делаю. Вышла из комнаты в тамбур, дверь в холл открыла, смотрю, а пачка — пустая. Тут глаза упали на ксерокс, и я вспомнила, что обещала Полине копию с отчёта снять, если долго провожусь…
— …голос незнакомый. Молодой. Я не вслушивалась, но у меня сложилось впечатление, что он в ночные сторожа себя предлагал. Что-то говорил про первый этаж, про ненадёжность решёток, рассказывал, как у кого-то сейф через окно вытащили, прямо так, не вскрывая…
— …не обратила внимания. Подумала, опять вам что-то привезли. Ваши незадолго до этого календари разгружали, тоже пачки волоком по холлу перетаскивали. Даже не то чтобы подумала, а так, мысль мелькнула. Я же в себя была погружена, брела, как сомнамбула…
— …Ирен, ты сошла с ума! Это же опасно! Немедленно звони в милицию! Погоди, у меня где-то записан телефон этого оперативника… Позвони прямо сейчас, из конторы.
— Как ты не понимаешь, Эдик! Именно этого я делать не хочу…
А закончили разговор на крылечке. Так что последнюю часть я слышал целиком.
— Не крути, Ирен! Я же принял твои доводы и отчасти с ними согласен. Мне-то ты можешь сказать, что там увидела?
— Ни-че-го. Честное слово. И именно это обстоятельство даёт пищу для размышлений. Но я не хочу размышлять, не хочу дознаваться. Пусть все остаётся, как есть. Только вот… если со мной что-нибудь случится, запомни: убийца — один из четырех человек. Точнее, из четырех мужчин. Из наших. Один из них — ты. А кто остальные, поймёшь, если подумаешь над тем, что я тебе рассказала. Ты умный, ты догадаешься. Но пока, прошу тебя, Эдик, запихни наш разговор в самый дальний уголок памяти.
Ну и как вам это, а? Хороша штучка наша Ирен? Пусть не убийца, но почти сообщница. Слышала, как убивали, знает что-то такое, что сужает круг подозреваемых до четырех человек, и намерена молчать в тряпочку! Ну ничего, я это дело поправлю. Все Витьку доложу.
А может, не надо? Вон, я ему сегодня на Ирен уже настучал, а он и ухом не повёл. Может, я сначала сам додумаюсь, кто качка порешил? Я, конечно, не такой шибко умный, как Эдик с Ирен, и не врубаюсь, как это можно НИ-ЧЕ-ГО не увидеть и сделать из этого вывод, что убийца — мужчина, да не просто, а один из четырех человек. Но поверим Ирен на слово. И хотя я не Эдик, но мозги у меня имеются.
Сколько у нас мужиков? Я, Эдик, Базиль, Эжен, Жоржик, Джованни, Чезаре, Игнат, да сэры — Джон с Гарри. Всего десять. Меня, понятно, исключаем. Сэров тоже можно смело отбросить. По словам Ирен, все это произошло после разгрузки календарей. Так вот, после разгрузки сэры сразу укатили за рекламными листовками. Кстати, когда они разгружали, я с ними немного покалякал за сигареткой, и пока мы в курилке стояли, подошёл Жоржик, подымил с нами и пожаловался, что его к клиенту с образцами посылают куда-то к черту на рога. После я его уже не видел. Значит, Жоржика тоже долой. Остаются шестеро. И всего-то делов — присмотреться к ним повнимательнее, понаблюдать. Убийца всегда себя чем-нибудь да выдаст.
6
Разговор с Эдиком не то чтобы успокоил Ирен, но снял с её души изрядную долю тяжести. И хотя вылазка определённо не пошла ей на пользу, — по правде говоря, Ирен чувствовала себя совсем скверно, — она была рада, что нашла в себе силы приехать. Силы не только физические, но и душевные. Бог знает, каких мучений ей стоило решиться на этот шаг! Признаться человеку, которого ценишь и уважаешь, в том, что не исключаешь его причастности к убийству, — не шутка. Если Эдик невиновен, то подозрения Ирен и её готовность закрыть на них глаза могли оскорбить его в лучших чувствах. Лёгкий налёт цинизма, который он демонстрировал, не мог её обмануть. Как правило, люди, бряцающие своим пофигизмом и насмешливой снисходительностью к нормам морали, по сути, весьма уязвимы и добропорядочны.
С другой стороны, если убил все же Эдик, то неопределённость для него мучительна, как изощрённая пытка. Он знает, что Ирен была там, в холле. Заметила ли она что-нибудь? Если да, то что собирается предпринять? Вот уж, без преувеличения, вопрос жизни и смерти. Ирен не могла оставить этот вопрос без ответа, понадеявшись, что Эдик примет её молчание за неведение. С его страстью к лицедейству, воспринимая мир, как подмостки, сколоченные для его бенефиса, он обладал невероятно чутким ухом, потрясающей способностью чувствовать реакцию публики. Попробуй Ирен вести себя так, будто ничего не произошло, и он, моментально распознав фальшь, пришёл бы к очевидному выводу: она ЗНАЕТ. Она стала бы для него воплощением смертельной опасности, бомбой со скрытым часовым механизмом. А Ирен вовсе не хотела ни мучить Эдика, ни подвергать их дружбу такому непосильному испытанию.
Что ж, теперь ему известно то немногое, что она знает. Известно, что она не собирается ничего предпринимать… Честно говоря, и после разговора с Эдиком сомнения не покинули Ирен. Не покинули, хотя его поведение самым убедительным образом свидетельствовало о его невиновности, хотя его лицо, каждое его слово дышали искренностью. Если бы она не знала о лицедейском даре, об актёрском чутьё Эдика, ему невозможно было бы не поверить. Но знание оставляло лазейку для сомнения. Во-первых, пресловутый Эдиков дар, а во-вторых… Во-вторых, три прочих претендента годились на роль убийцы ещё меньше Эдика. Сама мысль о том, что кто-то из них способен лишить человека жизни, казалась смехотворной.
«И все же убил кто-то из четверых… Кто?»
Ирен помотала головой, отгоняя навязчивый вопрос, и, почувствовав озноб, поплотнее запахнула пальто. Все, она решила больше не думать об этом! С Эдиком она поговорила, главную заботу сняла, а дела остальных её не касаются. Нет, остальные трое ей тоже симпатичны, Ирен охотно развеяла бы их тревогу, но не настолько она с ними накоротке, чтобы затеять такой деликатный разговор. «Знаешь, я предполагаю, что ты можешь оказаться убийцей, но ты не волнуйся, я не собираюсь поднимать по этому поводу переполох». Хорошенькое признание. И между прочим, от него за версту несёт провокацией.
«Провокация? Почему мне пришло в голову это слово? На что может спровоцировать такой разговор? На новое убийство? Почему мои мысли постоянно возвращаются на этот путь? Почему со вчерашнего вечера меня не покидает ощущение опасности, предчувствие беды? Вот и сегодня, в разговоре с Эдиком ляпнула: „если со мной что-нибудь случится…“ Ведь не думаю же я, в самом деле, что один из этих четверых способен меня убить? Бог мой, они же не кровавые злодеи, а милые, славные люди, они прекрасно ко мне относятся… Пусть кто-то из них убил того субъекта, но тот наверняка был бандитом, он даже мёртвый напоминал опасного хищника. Столкнёшься с таким на узкой дорожке, и станет уже не до интеллигентских заморочек. Тут или ты, или он. Но я-то — другое дело…»
Подойдя к метро, Ирен по лёгкому головокружению и сердцебиению поняла, что у неё опять подскочила температура. «Пожалуй, за тридцать девять будет. Ещё сорок минут тряски в набитом вагоне, и я — труп. Лучше возьму такси». Но поймать такси в час пик, да ещё у вокзала, оказалось непросто. Через десять минут Ирен сдалась и побрела к ближайшему кафе, чтобы выпить аспирина, горячего кофе и подождать, пока ей не полегчает.
«Ну вот, думала обернуться за два часа, и застряла неизвестно на сколько. Как бы меня Лиска не хватилась! Конечно, она думает, что я сплю, но может и заглянуть, проверить… Не дай Бог, позвонит Петеньке!» Мысль о Петеньке вызвала чувство вины, нежность и смутное, не передаваемое словами ощущение — будто сердца коснулась мягкая и пушистая тёплая лапка. «Бедный Петенька! Как он не хотел уезжать! Какого труда мне стоило убедить его, что за мной прекрасно поухаживает Лиска, что мы должны уберечь от заразы малыша. Как они там справляются вдвоём?»
Наконец Ирен почувствовала себя сносно и без опаски рассталась с неудобным пластиковым стулом и убогим кафе, где нашла временное пристанище. Людской поток уже схлынул, и ей удалось быстро остановить машину.
В салоне она задремала, но вскоре мерное покачивание и запах бензина спровоцировали приступ дурноты. Ирен часто укачивало в машинах, потому она и предпочитала метро, несмотря на все его неудобства. Иногда ей удавалось побороть тошноту, пососав леденец, но сегодня номер не прошёл — с каждой минутой потребность в пакетике становилась все настоятельнее. Не дотерпев до дома каких-нибудь пяти минут, Ирен сдавленно попросила водителя остановиться, быстро сунула ему в руку сотенную бумажку и выскочила, прижимая к лицу платок.
Остаток пути, минут двадцать неспешным шагом, она решила одолеть пешком. В этот час её любимая аллея была пуста. Ранняя темнота и холод разогнали моционствующих пенсионеров и родителей с колясками. Даже компании подростков и влюблённые парочки предпочли тёплые подъезды. А Ирен нравились холод и темнота. Нравилась пустынность аллеи. Нравилось одиночество. Да, теперь, когда у неё появились Петенька и малыш, одиночество больше не вызывало у неё протеста. Оно манило её, как манит прохладное море в жаркий день.
«А умный в одиночестве ходит кругами, он ценит одиночество превыше всего», — тихонько пропела Ирен и свернула с аллеи к параллельной улице. До дома оставалось метров сто, но перейти через дорогу было удобнее здесь, чтобы не месить грязь на газоне. Ирен ступила на проезжую часть и наискосок двинулась к дому. Она услышала шум мотора, но даже не обернулась. Дорога была пуста, места хватало, а она уже пересекла разделительную линию и шла по встречной полосе. И только в последний миг, когда полу её пальто уже толкнул воздушный поток, почувствовала неладное.
Но было уже поздно.
7
Виктор Бекушев не любил понедельники. Не из суеверия — как человек сугубо прагматический, он не верил в приметы, гороскопы, счастливые числа и прочую каббалистику, — а на основании личного опыта. Подметив когда-то, что по понедельникам безрезультатной беготни и суеты выпадает больше, чем в другие дни, Виктор не поленился изучить свои рабочие блокноты и собрать статистику, убедительно подтвердившую его субъективное ощущение. Так под иррациональную неприязнь к первому дню недели была подведена рациональная база, хотя природа понедельничного феномена так и осталась нераскрытой.
Но, какими бы бесплодными ни были прошлые понедельники, нынешний затмил все. Целый день Виктор провёл в тщетных попытках выудить из работников трех проклятых фирм проклятого особняка хоть какую-то полезную информацию, но так и не получил ни единой зацепки. А ведь поначалу казалось, что обстоятельства ему благоприятствуют. Оказаться на месте сбора всех подозреваемых в ту минуту, когда им сообщают о новом убийстве, — редкая удача для сыщика. Испуг, ошеломление, растерянность, шок выбивают людей из колеи, они забывают о присутствии постороннего, о самоконтроле, бросают неосторожные реплики, а то и вовсе пускаются в откровения, каких при иных обстоятельствах от окружения жертвы не дождёшься. Да и убийца может ненароком себя обозначить. Казалось бы, наблюдай за присутствующими, слушай, анализируй, и обязательно получишь подсказку.
Ан нет! Понедельник и тут подгадил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51