— Но записная книжка при мне, — медленно произнёс Эдик. — Не мог же он скопировать её заранее, он же не знал, что я планирую исчезнуть!
— Она у тебя единственная? — спросила Надежда.
— Дома есть другая, стационарная. Ты хочешь сказать, что он влез в мою квартиру?
— Не исключено.
Эдик криво усмехнулся.
— Ни фига себе целеустремлённость! Вот это, я понимаю, жажда убивать! Нет, он точно псих. А баба откуда взялась? Маньяк с сообщницей — это что-то новенькое.
— Баба может ни о чем не догадываться. Мало ли под каким предлогом он попросил её помочь!
— И что мы теперь будем делать? Не ровен час, этот одержимый по квартирам пойдёт, станет соседей расспрашивать, подслушивать под дверью со стетоскопом.
— Мы должны перейти в наступление! — бесстрашно заявила Лиска. — Давайте сами подстережём вашего Эжена, скрутим его и поговорим начистоту.
— Вообще-то, мысль интересная, — одобрила Надежда. — Если застичь его врасплох, то вполне можно скрутить. Особенно вдвоём; втроём, к сожалению, не получится — кому-то из нас придётся остаться с Мишуткой. Но вот на похороны я вас завтра не пущу. Иначе неизвестно, кто кого застигнет врасплох. Он наверняка будет вас там поджидать.
15
Разумеется, из-за этих самых похорон они проспорили полночи. Надежда убеждала, урезонивала, заклинала, кричала и даже всплакнула под конец. Эдик, со своей стороны, устроил целое драматическое представление. Другая на её месте десять раз почувствовала бы себя трусливой подлой тварью, подзуживающей благородных героев плюнуть на честь и верность живота ради, и отступила бы, но Надя только воодушевилась: раз в ход пошли котурны, стало быть, рана, вызванная утратой Ирен, не смертельна. Накануне, например, Эдик не играл — слишком уж жалким и некрасивым выглядело его горе. А когда горе выглядит жалким и некрасивым, это значит, что оно всепоглощающее, что у человека просто не остаётся сил и желания думать, как он выглядит в глазах других. В случае Эдика это тревожнейший симптом, сравнимый разве что с появлением трупных пятен. И когда он, завернувшись в тогу благородного негодования, наэлектризовал атмосферу до появления эльмовых огней, у Надежды настолько отлегло от сердца, что она исполнила свою партию едва ли не с большим блеском, чем сам маэстро. Елизавета только хлопала своими серыми глазищами, на них глядючи. Но в конце концов именно она произнесла решающее слово, и это слово, к Надиному удовлетворению, склонило чашу весов к здравому смыслу.
— Знаешь, Эдик, когда умерла Анна Сергеевна, Таська — тогда ещё Таська, не Ирен — не хотела идти на похороны. Я её чуть ли не силой заставила. Помню, она говорила: «Моя мама где угодно, только не в этой напомаженной ледышке». Мне тогда её слова чуть ли не кощунством показались, а сейчас я её понимаю. Тася у меня здесь. И здесь. — Лиска коснулась сначала груди, потом виска. — А там, — она неопределённо махнула рукой, — произведение морговских визажистов. Оно даже не похоже будет на Ирен. Я собиралась на похороны только из чувства долга. Из чувства долга перед Ирен, перед её памятью. Но, если бы мы могли спросить её саму, она поддержала бы Надю. И весьма энергично. Мне кажется, я даже голос её слышу. — И она произнесла неожиданно низко, с хрипотцой: «С ума сошли, братцы-кролики? Только попробуйте у меня! Надо же — подставлять свои глупые головы под пули благопристойности ради!»
Судя по тому, как дёрнулось лицо Эдика, имитация была убедительной. Надежда поспешила закрепить преимущество.
— Мы же не станем ей перечить, правда?
Вот так и вышло, что в пятницу они вместо кладбища отправились к Эжену устраивать засаду. То есть отправились Эдик с Надеждой, а Елизавета осталась дома присматривать за Мишуткой и выполнять роль страхового полиса. Нельзя сказать, что такое распределение ролей её обрадовало, но здравый смысл, безусловно, был Лискиной сильной стороной, поэтому она не спорила.
План операции принадлежал Эдику.
— По-моему, устраивать западню лучше в логове зверя, — решил он. — Эффект неожиданности сильнее. Там мы уж точно застигнем его врасплох. Эжен снимает комнату у двух алкоголиков. Жуткая берлога, но ему плевать. После развода ему на все плевать. За бутылку водки хозяева примут нас с распростёртыми объятиями, а двумя мы их загипнотизируем, словно факир учёную кобру. С рук будут есть. Эжен непременно поедет и на похороны, и на поминки. Если он убийца, то караулить нас, если нет, то из доброго отношения к Ирен. А дальше — трезвым с поминок не уедешь, это будет выглядеть слишком вызывающе. Стало быть, Эжен вернётся домой подшофе. Мы приедем заранее, подружимся с алкашами и возьмём его тёпленьким. Скрутим вмиг, он и пикнуть не успеет.
Первая фаза операции прошла без сучка, без задоринки. При виде литровой бутыли «Абсолюта» у супругов-алкоголиков в зобу дыханье спёрло. А когда отпустило, они моментально сервировали стол — алюминиевые приборы, гранёные стаканы, две банки кильки в томате, чёрствый ржаной хлеб.
— Женечка скоро придёт, — сипло щебетала неопрятная хозяйка с опухшим лицом и плотоядно облизывалась на бутылку. — Вы пока посидите с нами, закусите чем бог послал.
— Чего ты привязалась, Любаня? — фальшиво протестовал супруг. — С таким горючим наша закусь не конает. Может, Женька их чёрной икрой будет кормить…
— Мы чёрной икры не едим, — успокоил его Эдик. — У нас на неё идиосинкразия. Открывай свою кильку, хозяйка. Вздрогнем за знакомство.
Водка пошла легко, как песня. Сначала хозяева ещё пытались следить, чтобы гости от них не отставали, потом сообразили, что им же больше достанется, и расслабились.
— Уймись, Любаня, им ещё с Женькой сидеть! — одёрнул супругу глава застолья, и скользкий вопрос: «Почему не пьём до дна, молодёжь?» больше не возникал.
На второй фазе план работать перестал. Неизвестно, много ли пил Эжен на поминках, но домой он явился совсем не таким тёпленьким, какими к тому времени стали Надежда и Эдик. И не они застигли его врасплох, а он — их. Ни хозяева, ни гости даже не слышали, как он вошёл в квартиру.
— Женька! — пьяно взвизгнула Любаня, когда он бесшумным призраком появился на пороге кухни. Она, кажется, намеревалась броситься постояльцу на шею, но запуталась в ножках стола и табуретки, и распласталась в земном поклоне, что, впрочем, совершенно её не смутило. — К нам приехал, к нам при-е-эхал Евгений Петрович да-арагой!
Однако столь радушный приём не произвёл на Эжена никакого впечатления. Если он и испытал какие-то чувства при виде компании, пирующей на кухне, то никак их не проявил. Разве что слегка приподнял правую бровь.
— Эдик? — произнёс он с умеренно вопросительной интонацией, не обращая внимания на валявшуюся в его ногах хозяйку. — Ты ко мне? Тогда пойдём в комнату.
Эдик не слишком уверенно встал из-за стола, следом за ним поднялась Надежда. Эжен перевёл на неё вопрошающий взгляд. По нему совершенно невозможно было определить, узнал ли он давешнюю посетительницу дантиста.
— Это Надя, — представил её Эдик. — Она со мной.
Эжен кивнул. На лице его по-прежнему ничего не отражалось. «Тоже мне, индеец Джо, чёртов! — подумала Надежда. — Чингачгук Большой Змей, Монтигомо Ястребиный Коготь, Виннету, сын Инчучуна. Надо же, как это я вчера не разглядела в нем черты монголоидных предков? Скуластая физиономия, антрацитовые треугольные глаза… Только волосы подкачали. Вместо смоляных кос или вороного конского хвоста — невыразительный куцый хаер мышастой масти».
Он повёл их в комнату, открыл дверь. Надя едва не поперхнулась от немыслимого букета — застарелая табачная вонь, смешанная с запахом пыли, мокрой ржавчины подтекающих батарей и несвежего белья. Эжен щёлкнул выключателем, и их глазам открылась картина «Мерзость запустения». Сальные лохмотья обоев на стенах, паутина по углам, мутное оконное стекло в потёках и разводах, одежда, беспорядочно сваленная где попало. «И правда, логово, — подумала Надежда, судорожно цепляясь за Эдиков рукав. — Настоящее звериное логово». Эжен, словно прочитав её мысли, криво усмехнулся.
— Прошу прощения за беспорядок, я не ждал гостей. — И закрыл за ними дверь. Потом сгрёб одежду с двух стульев и табуретки, швырнул охапку на диван и пригласил с оттенком иронии в голосе: — Садитесь, пожалуйста.
Кажется, обстановка в комнате и Эдику подействовала на нервы. Во всяком случае, начал он с того, что показал краешек их с Надеждой страхового полиса.
— Мы ненадолго. У нас сегодня ещё одна встреча. Не удивляйся, если сюда позвонят и попросят кого-нибудь из нас к телефону. Мы ждали тебя дольше, чем рассчитывали, и наш друг, возможно, уже нервничает.
Понял Эжен, что это предупреждение, или нет, но на этот раз он и бровью не повёл. Сел к столу, достал из кармана красочную пачку табака, придвинул к себе машинку для скручивания папирос, стопку папиросной бумаги, свернул тонкую пахитоску, прикурил, затянулся, закрыл глаза и спросил без выражения:
— Почему ты не пришёл на похороны? Я считал тебя другом Ирен.
Надя посмотрела на Эдика и с удовольствием убедилась, что он протрезвел и взял себя в руки. А когда он вынул из кармана платок, неторопливо отряхнул стул и придвинул его Надежде со словами: «Присаживайся, дорогая», стало ясно, что предложенные Эженом вариант сценария и трактовка роли пришлись ему по душе. Эдик увидел достойного партнёра. Игра началась.
— Возможно, мои слова покажутся тебе параноидальным бредом, Эжен, — сказал он скучающим тоном, так что не оставалось сомнений: ему абсолютно все равно, как будет воспринято его признание, — но я не пришёл на похороны, потому что боялся схлопотать пулю.
Эжен открыл глаза и посмотрел на гостя не то чтобы с удивлением, а так, с интересом. Надежда едва сдержала улыбку. Эти двое стоили друг друга.
Эдик закинул ногу на ногу и достал сигарету.
— Не знаю, известно ли тебе, но в прошлую пятницу Ирен приезжала ко мне. Вечером, в конце рабочего дня. За два часа до своей гибели. — Он помолчал. — Видишь ли, дело в том, что она слышала, как произошло убийство. Да-да, то самое. Правда, Ирен не сразу поняла, что именно она слышала. А когда поняла, сопоставила все, что ей было известно, и пришла к выводу, что убил один из наших. Она не сказала мне кто. Не хотела подводить под монастырь человека, к которому хорошо относилась. Но убийца знал, что она вышла в холл буквально через минуту после того, как он закончил своё чёрное дело, и Ирен опасалась его… скажем так, неблагоразумного поведения. Поэтому она дала мне ниточку. На случай, если убийца не поверит в её умение держать язык за зубами и предпримет свои шаги. К стыду своему, я долго не мог разгадать её загадку. Похоже, моё тугомыслие стоило жизни несчастному Мыколе, который имел неосторожность сунуть нос не в своё дело — он подслушал наш с Ирен разговор. После его исчезновения я решил не дразнить гусей и спрятался. Потом ещё много чего произошло, но главное — сегодня ночью я наконец нашёл разгадку. Я вычислил убийцу, Эжен. Это ты.
На этот раз Виннету все-таки проняло. На его лице явственно отобразилось изумление. Целую секунду он взирал на Эдика, точно на пляшущего лилового крокодила. Потом скуластая физиономия снова обратилась в камень.
— Значит, неправильно вычислил, Эдик. Придётся тебе поломать голову ещё.
— Брось, Эжен, тебе не отвертеться. Не мог ты убить — раз, два, три… — четырех человек и не оставить следов. Милиция без труда установит, какую угрозу представлял для тебя тот криминального вида бугай, выяснит, что у тебя ни в одном из четырех случаев нет алиби…
— Очень хорошо, что ты заговорил об алиби, Эдик. Вообще-то в вечернее и ночное время суток с алиби у меня напряжённо, местные алкаши перестают вязать лыко задолго до моего возвращения с работы, а другого общества у меня здесь нет. Но конкретно в прошлую пятницу у моих родителей был юбилей — сорок лет со дня свадьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51