Желанный выход предстал перед ней во всей красе — чудесный квадрат, размером сорок на сорок сантиметров, зияющий холодной чернотой в метре с лишком над подоконником. Людмила скинула узкую юбку. Спасибо, бабушка настояла, чтобы она поддела вниз лосины. «Ах, бабушка, скольким же я тебе обязана! И в первую очередь — гибким, сильным телом. Если бы не йоговская гимнастика, которой ты меня заставляла заниматься, я бы ни за что не решилась на этот акробатический трюк».
Она влезла на подоконник и, держась одной рукой за форточку, а другой — за оконный шпингалет, поочерёдно перекинула ноги через раму форточки. Потом, извиваясь всем телом, начала протискивать их вперёд. Чтобы протолкнуть бедра, ей пришлось сложиться вдоль. Когда нижняя половина тела повисла с той стороны окна, у Людмилы от страха перехватило дыхание — ей показалось, что она сейчас не удержится и полетит вниз. Но вот ноги нащупали опору — скользкую, узкую, ненадёжную, но опору, — и дело пошло веселее. До тех пор, пока не пришло время перехватить руки, чтобы вытащить плечи и голову. Тут Людмилу обуял такой ужас, что она минуты на три превратилась в тряпичную куклу со стальными кистями, приваренными намертво к шпингалетам. Потом босые ступни начали цепенеть от холода, и она решилась. Одна нога в процессе этого упражнения едва не соскользнула с карниза, но плечи сыграли роль тормоза, а потом руки уцепились за верхнюю раму, и кризис миновал.
Стоя на полусогнутых по ту сторону окна, судорожно цепляясь поднятыми за спиной руками за верхнюю раму, Людмила боялась пошевельнуться. Ступни словно примёрзли к карнизу. И казалось, не было на свете такой силы, что заставила бы её прыгнуть. Она уговаривала себя, сосчитала до десяти, потом до шестидесяти. На счёт «сорок шесть» где-то наверху открылось другое окно, и неведомый кретин выплеснул на улицу галлон жидкости неизвестного происхождения. Несколько капель попали беглянке на голову и переполнили чашу терпения.
Резко выдохнув, она разжала руки, оттолкнулась от карниза и полетела — вперёд и вниз. Ветка ободрала ладони и тут же обломилась, что-то хлестнуло по лицу, ударило в грудь, и в следующий миг Людмиле удалось поймать руками крепкий сук.
Все хорошо. Она осталась жива. Она спаслась.
21
Надежда проснулась от далёкого крика Мишутки. Крик был радостным, но она все равно подскочила в постели как ужаленная. Посмотрела на часы: так и есть! Второй час. Ребёнку обедать пора, а его наверняка и завтраком не покормили. Балда, не догадалась поставить будильник! Нужно было сообразить, что Мишутка, который, в отличие от них, сладко проспал всю ночь, не станет валяться в постели до полудня.
Радостный вопль повторился, и Надежда поняла, что он доносится из-за окна. Значит, кто-то уже встал, одел ребёнка и повёл гулять. И покормил, вероятно. Как нехорошо получилось. Этот кто-то, конечно, спал ничуть не больше Надежды, но тем не менее ему хватило совести не оставлять без присмотра полуторагодовалого мальчишку.
Она набросила на плечи коричневый махровый халат, выданный вчера гостеприимным хозяином, и подошла к окну. Во дворе, у кирпичной стены, защищавшей загородные владения Вовчика, стоял свежеслепленный снеговик с новеньким оцинкованным ведром на голове. Крохотный Мишутка и человек-гора с трогательным именем Геша обстреливали истукана снежками, стараясь сбить с него головной убор. Оба исправно лупили мимо цели, Мишутка — по малолетству, Геша, вероятно, из солидарности.
Надежда отправилась в ванную, примыкавшую к её комнате, торопливо приняла душ, почистила зубы, причесалась, оделась и спустилась на первый этаж, в просторный зал, объединяющий в себе гостиную, столовую и кухню, отделённую от остальной территории бамбуковым занавесом. В огромном, похожем на орган камине горели берёзовые полешки — не ради тепла (газовое отопление работало выше всяких похвал), а ради уюта. Напротив камина, метрах в трех, стоял обеденный стол, за которым сидела Лиска и уплетала клубнику со сливками.
— Привет! — сказала она, оторвав взгляд от пламени. — Этот Геша — просто чудо какое-то! В холодильнике — целый супермаркет. И когда успел затариться? Мы приехали в семь, а в восемь уже просыпается Микки. Чего ты хочешь на завтрак? Выбирай, что душа пожелает. Там даже молочная каша в горшочке имеется. Только яичницу с беконом и тосты придётся готовить самим — их в микроволновке разогревать не принято.
— Я, пожалуй, последую твоему примеру, — решила Надежда. — Твой завтрак выглядит ужасно аппетитно.
Минут десять спустя к ним присоединился Вязников. Сначала они наслаждались едой, кофе и пустым трёпом о благах, сопряжённых с богатством, потом Эдик перевёл разговор на события минувшей ночи.
— Как ты думаешь, — спросил он Надежду, — им не удалось нас выследить?
— Почти наверняка нет. Зря, что ли, Вовчик велел Геше ехать следом на другой машине? Уж Геша-то заметил бы «хвост»! Но в любом случае волноваться нам нечего. Наш суперрэмбо нас защитит. Видел, какой у него автомат?
Эдик пожал плечами.
— Обыкновенный. «Узи» называется. Мы ещё не знаем, как вооружён противник. И какой у него численный перевес. Может, они в состоянии развязать небольшую победоносную войну против Монако или Ватикана.
— Не говори глупостей! Откуда у твоего Базиля — или Джованни, или Эжена — деньги на содержание целой армии?
— Ты забыл о Вовчике, — вставила Лиска. — Разве он не обещал разобраться с ними? А раз обещал, значит, разберётся. Я почему-то уверена, что он без особого напряжения навербует себе хоть две армии. (Доставив гостей в свою загородную резиденцию и разместив их со всеми удобствами, Вовчик немедленно отбыл в Москву «наводить порядок».)
— Возможно, с наёмниками он и разберётся, — не желал униматься Вязников, — хотя для начала их нужно найти. Но чтобы добраться до заказчика, придётся пошевелить извилинами, а Вовчик, при всех его достоинствах, не производит впечатления человека, обременённого излишком интеллекта.
— Если он выйдет на наёмников, то уж как-нибудь сумеет убедить их назвать заказчика, — возразила Надежда. — История показывает, что наёмники редко хранят верность нанимателю, когда запахнет жареным.
— Спорим, они заказчика в глаза не видели? Нужно быть последним кретином, чтобы светиться перед бандитами. Они потом так за жабры прихватят — узлом завяжешься. В общем, если мы хотим вернуться к нормальной жизни, шевелить извилинами придётся самим.
— Ладно, пошевелим, — согласилась Надежда со вздохом. — Только давай чуть попозже, когда у Мишутки будет тихий час. А то перед Гешей неудобно, он и так возится с парнем целый день. Пойду его сменю.
Однако до мозгового штурма они дозрели только вечером, после того как уложили Мишутку на ночь. Сумасшедшая жизнь последних дней всех изрядно вымотала, а чувство безопасности, внушаемое двухметровым кирпичным забором и присутствием Геши с автоматом, действовало так расслабляюще, что думать о страшном и неприятном совершенно не хотелось. Надя и Лиска втайне надеялись, что, если они потянут время ещё немного, приедет Вовчик, и все разрешится само собой. Но Эдик не разделял их безоглядной веры во всемогущество хозяина этих ленных владений и теребил своих дам до тех пор, пока они не уступили его напору.
Поначалу «штурм» больше напоминал вялотекущую осаду с редкими выстрелами наугад в сторону неприятельской цитадели. Потом Лиска заметно оживила процесс.
— Ох, совсем из головы вылетело! Прошлой ночью, ещё до этой кошмарной газовой атаки, я вспомнила во сне фразу, которую сказала тогда Ирен. Ну, в бреду, помните? Она так отчётливо прозвучала у меня в мозгу, что я даже проснулась и записала её, чтобы снова не забыть. Листочек, конечно, остался там, в квартире, но, по-моему, я смогу её воспроизвести. Сейчас, подождите. Перестаньте есть меня глазами, вы меня сбиваете… Да, похоже, это звучало так: «Они все туда забежали, все! — я сама видела. Смотрю, а их нет. Все есть, а их нет. Но этого же не может быть? Нет, только не чёрные ноги!» — Лиска перевела взгляд с Эдика, на Надежду и обратно. — Я почти уверена, что это точные её слова. Как по вашему, в них есть какой-нибудь смысл?
— Да, — глухо сказал Эдик. — Есть. Ирен говорила про тот вечер, когда обнаружили труп. Катрин стояла за стендом и выла как сирена. Все побежали на крик и набились в этот закуток. А Ирен, видимо, осталась стоять с другой стороны. Она видела ноги. Все ноги, кроме «чёрных». Потом кто-то принёс лампу, и мы разглядели труп. Ирен вспомнила звук падения чего-то тяжёлого на пол, шорох груза, который волокли по паласу двумя часами раньше, и догадалась, что перетаскивали тело. За минуту до того, как она вышла в холл. В холле никого не было, но почему-то скрипнул стенд. Ирен посмотрела туда и ничего не увидела — точно так же, как не увидела «чёрных» ног, когда мы столпились за стендом. Вывод напрашивается сам собой. Убийца был в чёрном. В тот день в чёрное были одеты только четыре человека. Я, Базиль, Эжен и Джованни. Ирен не хотела верить в то, что один из нас — убийца.
— Я все-таки не могу понять… — задумчиво начала Лиска. — Почему она решила, что убийца — непременно из ваших? Помните, вы говорили: Эжен в пятницу предположил, что покойник разговаривал с киллером, который специально его поджидал и просто сделал вид, будто работает в вашем здании? Конечно, все последующие события доказывают, что Эжен неправ, но ведь Ирен таким доказательством не располагала! Так откуда взялась её уверенность? Может, она все-таки ошиблась?
— Я сам над этим думал, — вздохнул Эдик. — Особенно после того, как у всех «чёрных ног» обнаружилось алиби на четверг, когда стреляли в Петю. Тогда получается, что смерть Ирен, исчезновение Мыколы, покушение на Петю и охота на нас никак не связаны с первым убийством… Но это же бред! Какое всему этому ещё можно придумать объяснение?
— Эдик, Ирен была очень умной, да? — вдруг спросила Надежда.
— Очень. Собственно, другой такой умной женщины я не встречал… да и не женщины тоже. Хотя ты, наверное, могла бы составить ей конкуренцию… Нет, вряд ли — вы умные совсем по-разному. У тебя ум быстрый и блестящий, как сабля грузинского танцора, у неё — острый и точный, как скальпель хирурга.
— Сабля тоже бывает острая, — обиделась Надя.
— Да я и не спорю, — смутился Эдик. — Я совсем не то имел в виду. Понимаешь, если у танцора отнять саблю, он все равно останется танцором. А хирург без скальпеля хирургом быть перестанет. Ты, если бы вдруг поглупела, все равно осталась бы собой, а она — нет. Ум был сутью Ирен, понимаешь? Неотъемлемой частью её личности. Я прав, Лиска?
— Не то слово! Точно и образно сформулированная истина.
— Тогда скажи мне вот что, — снова заговорила Надежда. — Насколько хорошо Ирен относилась к вам четверым — к тебе, Базилю, Эжену и Джованни?
— Я бы сказал — очень хорошо. Джованни ты видела, к нему по-другому относиться невозможно. Базиль… Ну, мы всегда любим тех, кому делаем добро, правда? А Базиль на неё молился, как на икону. Эжена она ужасно жалела. Говорила, что он похож на игрушку, у которой сломана главная пружина. Игрушка ещё шевелится, делает какие-то движения, но они больше напоминают судороги мёртвой лягушки под током. Ирен говорила, что сама когда-то прошла через такое состояние, и, если бы Лиска её не «починила», не миновать бы ей свалки — это её собственные слова. Поэтому Ирен от души сочувствовала Эжену и старалась, как могла, вытащить его из депрессии.
— А с тобой она дружила, — закончила за Эдика Надежда. — В общем, мысль о том, что кто-то из вас четверых — убийца, была ей не просто неприятна — отвратительна. Как умный человек, Ирен не могла не додуматься до версии Эжена насчёт постороннего киллера. И она бы ухватилась за неё руками и ногами — если бы только могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Она влезла на подоконник и, держась одной рукой за форточку, а другой — за оконный шпингалет, поочерёдно перекинула ноги через раму форточки. Потом, извиваясь всем телом, начала протискивать их вперёд. Чтобы протолкнуть бедра, ей пришлось сложиться вдоль. Когда нижняя половина тела повисла с той стороны окна, у Людмилы от страха перехватило дыхание — ей показалось, что она сейчас не удержится и полетит вниз. Но вот ноги нащупали опору — скользкую, узкую, ненадёжную, но опору, — и дело пошло веселее. До тех пор, пока не пришло время перехватить руки, чтобы вытащить плечи и голову. Тут Людмилу обуял такой ужас, что она минуты на три превратилась в тряпичную куклу со стальными кистями, приваренными намертво к шпингалетам. Потом босые ступни начали цепенеть от холода, и она решилась. Одна нога в процессе этого упражнения едва не соскользнула с карниза, но плечи сыграли роль тормоза, а потом руки уцепились за верхнюю раму, и кризис миновал.
Стоя на полусогнутых по ту сторону окна, судорожно цепляясь поднятыми за спиной руками за верхнюю раму, Людмила боялась пошевельнуться. Ступни словно примёрзли к карнизу. И казалось, не было на свете такой силы, что заставила бы её прыгнуть. Она уговаривала себя, сосчитала до десяти, потом до шестидесяти. На счёт «сорок шесть» где-то наверху открылось другое окно, и неведомый кретин выплеснул на улицу галлон жидкости неизвестного происхождения. Несколько капель попали беглянке на голову и переполнили чашу терпения.
Резко выдохнув, она разжала руки, оттолкнулась от карниза и полетела — вперёд и вниз. Ветка ободрала ладони и тут же обломилась, что-то хлестнуло по лицу, ударило в грудь, и в следующий миг Людмиле удалось поймать руками крепкий сук.
Все хорошо. Она осталась жива. Она спаслась.
21
Надежда проснулась от далёкого крика Мишутки. Крик был радостным, но она все равно подскочила в постели как ужаленная. Посмотрела на часы: так и есть! Второй час. Ребёнку обедать пора, а его наверняка и завтраком не покормили. Балда, не догадалась поставить будильник! Нужно было сообразить, что Мишутка, который, в отличие от них, сладко проспал всю ночь, не станет валяться в постели до полудня.
Радостный вопль повторился, и Надежда поняла, что он доносится из-за окна. Значит, кто-то уже встал, одел ребёнка и повёл гулять. И покормил, вероятно. Как нехорошо получилось. Этот кто-то, конечно, спал ничуть не больше Надежды, но тем не менее ему хватило совести не оставлять без присмотра полуторагодовалого мальчишку.
Она набросила на плечи коричневый махровый халат, выданный вчера гостеприимным хозяином, и подошла к окну. Во дворе, у кирпичной стены, защищавшей загородные владения Вовчика, стоял свежеслепленный снеговик с новеньким оцинкованным ведром на голове. Крохотный Мишутка и человек-гора с трогательным именем Геша обстреливали истукана снежками, стараясь сбить с него головной убор. Оба исправно лупили мимо цели, Мишутка — по малолетству, Геша, вероятно, из солидарности.
Надежда отправилась в ванную, примыкавшую к её комнате, торопливо приняла душ, почистила зубы, причесалась, оделась и спустилась на первый этаж, в просторный зал, объединяющий в себе гостиную, столовую и кухню, отделённую от остальной территории бамбуковым занавесом. В огромном, похожем на орган камине горели берёзовые полешки — не ради тепла (газовое отопление работало выше всяких похвал), а ради уюта. Напротив камина, метрах в трех, стоял обеденный стол, за которым сидела Лиска и уплетала клубнику со сливками.
— Привет! — сказала она, оторвав взгляд от пламени. — Этот Геша — просто чудо какое-то! В холодильнике — целый супермаркет. И когда успел затариться? Мы приехали в семь, а в восемь уже просыпается Микки. Чего ты хочешь на завтрак? Выбирай, что душа пожелает. Там даже молочная каша в горшочке имеется. Только яичницу с беконом и тосты придётся готовить самим — их в микроволновке разогревать не принято.
— Я, пожалуй, последую твоему примеру, — решила Надежда. — Твой завтрак выглядит ужасно аппетитно.
Минут десять спустя к ним присоединился Вязников. Сначала они наслаждались едой, кофе и пустым трёпом о благах, сопряжённых с богатством, потом Эдик перевёл разговор на события минувшей ночи.
— Как ты думаешь, — спросил он Надежду, — им не удалось нас выследить?
— Почти наверняка нет. Зря, что ли, Вовчик велел Геше ехать следом на другой машине? Уж Геша-то заметил бы «хвост»! Но в любом случае волноваться нам нечего. Наш суперрэмбо нас защитит. Видел, какой у него автомат?
Эдик пожал плечами.
— Обыкновенный. «Узи» называется. Мы ещё не знаем, как вооружён противник. И какой у него численный перевес. Может, они в состоянии развязать небольшую победоносную войну против Монако или Ватикана.
— Не говори глупостей! Откуда у твоего Базиля — или Джованни, или Эжена — деньги на содержание целой армии?
— Ты забыл о Вовчике, — вставила Лиска. — Разве он не обещал разобраться с ними? А раз обещал, значит, разберётся. Я почему-то уверена, что он без особого напряжения навербует себе хоть две армии. (Доставив гостей в свою загородную резиденцию и разместив их со всеми удобствами, Вовчик немедленно отбыл в Москву «наводить порядок».)
— Возможно, с наёмниками он и разберётся, — не желал униматься Вязников, — хотя для начала их нужно найти. Но чтобы добраться до заказчика, придётся пошевелить извилинами, а Вовчик, при всех его достоинствах, не производит впечатления человека, обременённого излишком интеллекта.
— Если он выйдет на наёмников, то уж как-нибудь сумеет убедить их назвать заказчика, — возразила Надежда. — История показывает, что наёмники редко хранят верность нанимателю, когда запахнет жареным.
— Спорим, они заказчика в глаза не видели? Нужно быть последним кретином, чтобы светиться перед бандитами. Они потом так за жабры прихватят — узлом завяжешься. В общем, если мы хотим вернуться к нормальной жизни, шевелить извилинами придётся самим.
— Ладно, пошевелим, — согласилась Надежда со вздохом. — Только давай чуть попозже, когда у Мишутки будет тихий час. А то перед Гешей неудобно, он и так возится с парнем целый день. Пойду его сменю.
Однако до мозгового штурма они дозрели только вечером, после того как уложили Мишутку на ночь. Сумасшедшая жизнь последних дней всех изрядно вымотала, а чувство безопасности, внушаемое двухметровым кирпичным забором и присутствием Геши с автоматом, действовало так расслабляюще, что думать о страшном и неприятном совершенно не хотелось. Надя и Лиска втайне надеялись, что, если они потянут время ещё немного, приедет Вовчик, и все разрешится само собой. Но Эдик не разделял их безоглядной веры во всемогущество хозяина этих ленных владений и теребил своих дам до тех пор, пока они не уступили его напору.
Поначалу «штурм» больше напоминал вялотекущую осаду с редкими выстрелами наугад в сторону неприятельской цитадели. Потом Лиска заметно оживила процесс.
— Ох, совсем из головы вылетело! Прошлой ночью, ещё до этой кошмарной газовой атаки, я вспомнила во сне фразу, которую сказала тогда Ирен. Ну, в бреду, помните? Она так отчётливо прозвучала у меня в мозгу, что я даже проснулась и записала её, чтобы снова не забыть. Листочек, конечно, остался там, в квартире, но, по-моему, я смогу её воспроизвести. Сейчас, подождите. Перестаньте есть меня глазами, вы меня сбиваете… Да, похоже, это звучало так: «Они все туда забежали, все! — я сама видела. Смотрю, а их нет. Все есть, а их нет. Но этого же не может быть? Нет, только не чёрные ноги!» — Лиска перевела взгляд с Эдика, на Надежду и обратно. — Я почти уверена, что это точные её слова. Как по вашему, в них есть какой-нибудь смысл?
— Да, — глухо сказал Эдик. — Есть. Ирен говорила про тот вечер, когда обнаружили труп. Катрин стояла за стендом и выла как сирена. Все побежали на крик и набились в этот закуток. А Ирен, видимо, осталась стоять с другой стороны. Она видела ноги. Все ноги, кроме «чёрных». Потом кто-то принёс лампу, и мы разглядели труп. Ирен вспомнила звук падения чего-то тяжёлого на пол, шорох груза, который волокли по паласу двумя часами раньше, и догадалась, что перетаскивали тело. За минуту до того, как она вышла в холл. В холле никого не было, но почему-то скрипнул стенд. Ирен посмотрела туда и ничего не увидела — точно так же, как не увидела «чёрных» ног, когда мы столпились за стендом. Вывод напрашивается сам собой. Убийца был в чёрном. В тот день в чёрное были одеты только четыре человека. Я, Базиль, Эжен и Джованни. Ирен не хотела верить в то, что один из нас — убийца.
— Я все-таки не могу понять… — задумчиво начала Лиска. — Почему она решила, что убийца — непременно из ваших? Помните, вы говорили: Эжен в пятницу предположил, что покойник разговаривал с киллером, который специально его поджидал и просто сделал вид, будто работает в вашем здании? Конечно, все последующие события доказывают, что Эжен неправ, но ведь Ирен таким доказательством не располагала! Так откуда взялась её уверенность? Может, она все-таки ошиблась?
— Я сам над этим думал, — вздохнул Эдик. — Особенно после того, как у всех «чёрных ног» обнаружилось алиби на четверг, когда стреляли в Петю. Тогда получается, что смерть Ирен, исчезновение Мыколы, покушение на Петю и охота на нас никак не связаны с первым убийством… Но это же бред! Какое всему этому ещё можно придумать объяснение?
— Эдик, Ирен была очень умной, да? — вдруг спросила Надежда.
— Очень. Собственно, другой такой умной женщины я не встречал… да и не женщины тоже. Хотя ты, наверное, могла бы составить ей конкуренцию… Нет, вряд ли — вы умные совсем по-разному. У тебя ум быстрый и блестящий, как сабля грузинского танцора, у неё — острый и точный, как скальпель хирурга.
— Сабля тоже бывает острая, — обиделась Надя.
— Да я и не спорю, — смутился Эдик. — Я совсем не то имел в виду. Понимаешь, если у танцора отнять саблю, он все равно останется танцором. А хирург без скальпеля хирургом быть перестанет. Ты, если бы вдруг поглупела, все равно осталась бы собой, а она — нет. Ум был сутью Ирен, понимаешь? Неотъемлемой частью её личности. Я прав, Лиска?
— Не то слово! Точно и образно сформулированная истина.
— Тогда скажи мне вот что, — снова заговорила Надежда. — Насколько хорошо Ирен относилась к вам четверым — к тебе, Базилю, Эжену и Джованни?
— Я бы сказал — очень хорошо. Джованни ты видела, к нему по-другому относиться невозможно. Базиль… Ну, мы всегда любим тех, кому делаем добро, правда? А Базиль на неё молился, как на икону. Эжена она ужасно жалела. Говорила, что он похож на игрушку, у которой сломана главная пружина. Игрушка ещё шевелится, делает какие-то движения, но они больше напоминают судороги мёртвой лягушки под током. Ирен говорила, что сама когда-то прошла через такое состояние, и, если бы Лиска её не «починила», не миновать бы ей свалки — это её собственные слова. Поэтому Ирен от души сочувствовала Эжену и старалась, как могла, вытащить его из депрессии.
— А с тобой она дружила, — закончила за Эдика Надежда. — В общем, мысль о том, что кто-то из вас четверых — убийца, была ей не просто неприятна — отвратительна. Как умный человек, Ирен не могла не додуматься до версии Эжена насчёт постороннего киллера. И она бы ухватилась за неё руками и ногами — если бы только могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51