— В половине пятого света было ещё достаточно. И это означает, что убийца успел спрятаться либо в конференц-зале, либо наверху. Последнее маловероятно, потому что снизу действительно хорошо слышны шаги на лестнице. А в холле — палас, по нему можно пройти бесшумно. Ты не помнишь, дверь конференц-зала не скрипит?
— По-моему, нет. — Эдик провёл пятернёй по волосам и нахмурился, вспоминая. И замок там магнитный, открывается с тихим щелчком, Ирен могла и не услышать… Но кто тогда четвёртый? И причём здесь скрип?
— Скрип заставил Ирен поднять голову и посмотреть на стенд, благодаря ему она узнала, что там никто не прятался. Но труп за стендом лежал, вряд ли убийца таскал его туда-сюда по зданию, полному народа. Под самой лестницей есть тёмный угол, при ярком солнце ещё можно рассмотреть, что там лежит, а в хмурый день или ближе к вечеру — нет. Туда убийца и положил жертву…
— А почему сам не спрятался там же?
— Но, Эдик, это же очевидно! Он ведь не монстр какой, чтобы сидеть на трупе только что приконченной им жертвы! Естественно, ему хотелось оказаться как можно дальше… Слушай, мы так и будем стоять в прихожей? Пошли на кухню, я проголодалась.
Неописуемая гримаса ясно выразила отношение Эдика к пище, но на кухню он пошёл и даже помог накрыть на стол.
— А что скрипело? Рассохшаяся стойка?
— Скорее всего.
— И убийца — кто-то из директоров?
— Да.
— Невозможно.
— Почему? Из-за того, что Ирен говорила о четырех мужчинах? Знаешь, я думаю, она могла оговориться. Думала одновременно о том, что ключи есть только у четырех человек, и о том, что убийца — мужчина.
— Откуда она могла знать, что это мужчина? Конечно, покойник был габаритный, такого нелегко протащить через весь холл, но известен случай, когда женщина во время пожара в состоянии аффекта вынесла на себе сундук, который потом двое мужиков даже приподнять не смогли. А убили этого качка вполне по-женски — ядом.
— Кто тебе сказал?
— Опер. Не мне, он по телефону говорил, а я вошёл не вовремя. Отравленная сигарета. Чуешь запашок мелодрамы?
— И тем не менее убийца — мужчина. Помнишь, ты сам обратил моё внимание на такой факт: с незнакомой женщиной мужчина всегда говорит иначе, чем с незнакомым же мужчиной. Другие интонации, другой выбор слов. Ирен не вслушивалась в монолог жертвы, но общее впечатление у неё сложилось. Достаточное, что бы определить пол его безмолвного собеседника.
— Хм, спорное утверждение, но, допустим, ты права. Допустим, Ирен действительно услышала достаточно, чтобы определить пол. Судя по внешности этого парня он вполне мог использовать обороты, типа «Слышь, мужик?» или «Эй, кореш!» Пусть все было так, как ты говоришь: Ирен вышла в холл, услышала скрип, увидела пустоту за стендом, а когда обнаружили труп, поняла, что убийца мог прятаться только в конференц-зале. Ключей от зала всего четыре, Полину Ирен отбросила из-за неподходящего пола, но, говоря со мной, обмолвилась и сказала про четырех мужчин. Я верно изложил твою теорию?
— Ну… в общем, да. Только тон мне не нравится. Не вижу оснований для скепсиса.
— А между тем, их целых два. Первое: Ирен была уверена, что убийца видел её в холле. И её гибель доказывает, что она не ошиблась. Ты убедилась, что от двери конференц-зала не видно скамью для курящих?
— Не успела. Курильщики помешали. Но даже если так! Убийца мог видеть её, когда она шла через холл. Или вообще узнал по голосу. Может, она закашлялась или мурлыкала какой-нибудь мотивчик. Что там у тебя на второе?
Эдик с озадаченным видом обернулся к плите и посмотрел на кастрюльку.
— Не знаю, я не открывал.
— Балда! Я не про рагу спрашиваю — кстати, выключи, а то пригорит, — а про второе основание для скептицизма.
— А! Для филолога ты слишком туманно изъясняешься. Не знаю, сочтёшь ли ты это основанием… У тебя выходит, что подозреваемых всего трое: я, Джованни и Базиль. Так вот, это невозможно.
— Этого не может быть, потому что не может быть никогда? Похоже, филологическое образование вообще не блестяще сказывается на умственных способностях. Но продолжай.
— А ты предпочитаешь «credo quia absurdum»? Джованни — добрейшее в мире существо. Если бы не Альбинка, его секретарша, он бы пустил свою дизайн-студию по миру — вкалывал бы за бесплатно, лишь бы делать людям приятное. Ему обидеть человека — мука смертная. Он чуть не повесился однажды, когда на него предъявили претензии сразу две бабы — ведь, по крайней мере, одной пришлось бы отказать! Чезаре клянётся, что застал его за написанием предсмертной записки. Конечно, Чезаре соврёт — недорого возьмёт, но я сам слышал, как он — Чезаре, не Джованни — орал на одну из этих баб по телефону. Если мне железно докажут, что убил один из нас двоих: я или Джованни, я попрошу надеть на меня смирительную рубашку.
— Ну, а Базиль?
— Базиль, конечно, пожестче. Но он — неофит. Кто-то подсадил его на восточную религиозную философию, причём я толком так и не разобрал, на какую именно. Он и Веды цитирует от Ригавед до Упанишад, и сутры упоминает — то есть, вроде, убеждённый индуист, а с другой стороны, выражается — махаяна, говорит, ваджраяна, дхарм, ахинса. Что уже несомненный буддизм. Ладно, не суть. Главное, что Базиль, если не считать работы, занимается исключительно своим духовным совершенствованием — дхьяны, йога, чань — в общем, полный вертолёт. И больше его ничего не интересует, я готов поклясться. Слава богу, уже два года за ним наблюдаю. Мясо-рыбу не кушает — на силос перешёл, курить бросил, вот-вот бросит пить и начнёт дорожку перед собой мести, чтоб какую букашку ненароком не задавить. Я ещё мог бы, поднапрягшись, представить, как он, охваченный негодованием новообращённого фанатика, душит негодяя, осквернившего святыню, хотя буддизм, в принципе, не поощряет страсти. Но чтобы отравить незнакомого человека сигаретой?! Да у Базиля и сигарет-то полгода как нет. А уж Ирен он и пальцем бы не тронул. Ни при каких обстоятельствах. Базиль с неё пылинки сдувал. Я рассказывал тебе?..
— Рассказывал, — поспешно заверила Надежда, напуганная перспективой повторного вечера воспоминаний. — Значит, Ирен не оговорилась. Должен быть кто-то четвёртый. Подумай хорошенько, Эдик, у кого ещё мог оказаться ключ от конференц-зала?
— Не знаю. — Он пожал плечами. — По идее, любой может попросить ключ у директора, если дело требует. Например, чтобы принять клиента. Но по правилам, сразу после ухода клиента положено закрывать зал и возвращать ключ владельцу. Мне не верится, что убийца заранее все предвидел и заказал дубликат. Убил он, вне всяких сомнений, под влиянием минуты. Принимая во внимание время и место, смешно предполагать заранее обдуманный умысел.
— Зато способ указывает на преднамеренность. Человек, не помышляющий об убийстве, не станет держать при себе отравленные сигареты.
Битых три часа Эдик с Надей обсуждали мотивы, возможности, характеры действующих лиц, пытались найти другие решения задачи, заданной Ирен, придумать, какая тайна могла связывать убийцу и жертву, если они даже не были знакомы. В конце концов ресурсы были исчерпаны.
— Да, для решения этой задачки наших маленьких серых клеточек недостаточно, — печально подвела итог Надежда. — Так что классический детектив отменяется. Придётся действовать по канонам крутого. Вышибая ногой дверь, вламываться на бандитские малины с двумя наганами наперевес и вытряхивать из бандитов правду вместе с выбитыми зубами. В общем, я переквалифицируюсь в филёры. Или лучше в «казачки»? Как ты думаешь, какой способ эффективнее: ходить за подозреваемыми по пятами или втереться к ним в доверие и после совместной пьяной оргии вытянуть всю подноготную?
Эдик не поддержал шутку. Видно совсем его укатало, беднягу.
— Брось, Надька. Ты не будешь мозолить убийце глаза. Dixi. Я не вынесу, если ещё и с тобой что-нибудь случится.
Польщённая этим признанием, Надежда ринулась в бой:
— Но не можем же мы просто сидеть и ждать! За тобой охотятся убийца, милиция…
— Милиция пока не охотится. Они не знают про Мыколину тетрадку.
— Ну так заохотится! Когда поймёт, что ты скрываешься. Нам нужна информация, черт побери! А от кого ещё можно её получить, как не от твоих коллег?
— От кого ещё? Хм! А знаешь, можно попытаться. У Ирен были два близких человека — муж и подруга. Вдруг она им что-нибудь говорила…
— Адрес! — потребовала Надежда, бросаясь в прихожую.
— Я поеду с тобой.
— Нет!
— Да! Чего мне бояться? Они-то, уж точно, не убийцы.
— А если убийца караулит под дверью?
— Тогда тем более я не могу отпустить тебя одну.
После недолгих препирательств поехали вместе. Эдик поймал такси и назвал водителю адрес. Через полчаса машина остановилась у подъезда «сталинской» восьмиэтажки. Когда они вошли внутрь, лифт — мастодонт с металлической дверью, открываемой вручную, — только что стартовал с первого этажа.
— Нам на какой? — спросила Надежда.
— На четвёртый.
— Давай пешком, — предложила она.
И, вспомнив, как в юности они бегали по лестницам наперегонки, рванула наверх. Эдик, ослабленный переживаниями последних дней, быстро отстал.
— Стой! — кричал он снизу. — Подожди меня, ненормальная!
Надя, задыхаясь от смеха и непривычной нагрузки, поднажала ещё. Когда она взлетела на площадку между третьим и четвёртым этажами, раздался хлопок, и в ту же секунду из ниши перед квартирами, скрытой от глаз стеной, выскочила и метнулась к лифту чёрная фигура. Грохнула решётчатая дверь, лифт поехал вниз. Не успев ничего понять, Надежда пробежала по инерции последний пролёт и увидела распахнутую дверь квартиры.
На полу прихожей лежал незнакомец с простреленной грудью. Глаза его были открыты, губы шевелились. Надя шагнула вперёд и склонилась над ним.
— Сан! Майсан! — прошептал незнакомец и закрыл глаза.
12
Злополучный понедельник, навсегда оставшийся в памяти Виктора Бекушева днём-чемпионом по бестолковости, абсурдности и безрезультатности, ознаменовал начало самой неудачной рабочей недели за всю его милицейскую карьеру. Во вторник Виктор ехал на Петровку, полный решимости вытряхнуть душу из коллег покойной Морозовой, устроивших накануне коллективную пьяную истерику с элементами то ли безобразного фарса, то ли высокой трагедии. Однако на «летучке», традиционно проводимой Песичем по утрам, выяснилось, что на их многострадальный отдел свалилась новая напасть в виде убийцы-маньяка. Не лишённый своеобразной художественной жилки, изувер облачал зверски умерщвлённых мужчин и женщин в яркие искусственные шелка и оставлял на берегу какого-либо водоёма, придав мёртвому телу позу глубокой задумчивости.
Первую жертву маньяка, мужчину, нашли чуть больше месяца назад на северо-востоке Москвы, под горбатым пешеходным мостиком через Яузу. Мертвец глядел на воду, сидя на камне в позе роденовского «Мыслителя». Поскольку было ещё неизвестно, единичное это убийство или начало серии, дело оставили в окружной прокуратуре. Вторая жертва, женщина, встретила свою злую судьбу две недели спустя, но в столичные сводки не попала — на сей раз маньяк художественно разместил фигуру наподобие микеланджеловской «Ночи» под ивой, над текучими водами подмосковной речки Уча. Третий несчастный, снова мужчина, угодил в лапы садиста вечером вчерашнего проклятого понедельника и был обнаружен ранним утром тоже под мостом, рядом с кладбищем ржавых речных посудин, неподалёку от платформы «Москворечье». Покойник стоял, опираясь на трость, и прозревал пространство и время, в точности как его великий прототип — церетелиевский «Пётр». Как и в первых двух случаях, все одеяние жертвы состояло из несуразной женской ночной рубашки ацетатного шелка, ярко-оранжевый цвет которой следователь районной прокуратуры, выезжавшая на первый труп, поэтично обозвала в протоколе «шафранным».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— По-моему, нет. — Эдик провёл пятернёй по волосам и нахмурился, вспоминая. И замок там магнитный, открывается с тихим щелчком, Ирен могла и не услышать… Но кто тогда четвёртый? И причём здесь скрип?
— Скрип заставил Ирен поднять голову и посмотреть на стенд, благодаря ему она узнала, что там никто не прятался. Но труп за стендом лежал, вряд ли убийца таскал его туда-сюда по зданию, полному народа. Под самой лестницей есть тёмный угол, при ярком солнце ещё можно рассмотреть, что там лежит, а в хмурый день или ближе к вечеру — нет. Туда убийца и положил жертву…
— А почему сам не спрятался там же?
— Но, Эдик, это же очевидно! Он ведь не монстр какой, чтобы сидеть на трупе только что приконченной им жертвы! Естественно, ему хотелось оказаться как можно дальше… Слушай, мы так и будем стоять в прихожей? Пошли на кухню, я проголодалась.
Неописуемая гримаса ясно выразила отношение Эдика к пище, но на кухню он пошёл и даже помог накрыть на стол.
— А что скрипело? Рассохшаяся стойка?
— Скорее всего.
— И убийца — кто-то из директоров?
— Да.
— Невозможно.
— Почему? Из-за того, что Ирен говорила о четырех мужчинах? Знаешь, я думаю, она могла оговориться. Думала одновременно о том, что ключи есть только у четырех человек, и о том, что убийца — мужчина.
— Откуда она могла знать, что это мужчина? Конечно, покойник был габаритный, такого нелегко протащить через весь холл, но известен случай, когда женщина во время пожара в состоянии аффекта вынесла на себе сундук, который потом двое мужиков даже приподнять не смогли. А убили этого качка вполне по-женски — ядом.
— Кто тебе сказал?
— Опер. Не мне, он по телефону говорил, а я вошёл не вовремя. Отравленная сигарета. Чуешь запашок мелодрамы?
— И тем не менее убийца — мужчина. Помнишь, ты сам обратил моё внимание на такой факт: с незнакомой женщиной мужчина всегда говорит иначе, чем с незнакомым же мужчиной. Другие интонации, другой выбор слов. Ирен не вслушивалась в монолог жертвы, но общее впечатление у неё сложилось. Достаточное, что бы определить пол его безмолвного собеседника.
— Хм, спорное утверждение, но, допустим, ты права. Допустим, Ирен действительно услышала достаточно, чтобы определить пол. Судя по внешности этого парня он вполне мог использовать обороты, типа «Слышь, мужик?» или «Эй, кореш!» Пусть все было так, как ты говоришь: Ирен вышла в холл, услышала скрип, увидела пустоту за стендом, а когда обнаружили труп, поняла, что убийца мог прятаться только в конференц-зале. Ключей от зала всего четыре, Полину Ирен отбросила из-за неподходящего пола, но, говоря со мной, обмолвилась и сказала про четырех мужчин. Я верно изложил твою теорию?
— Ну… в общем, да. Только тон мне не нравится. Не вижу оснований для скепсиса.
— А между тем, их целых два. Первое: Ирен была уверена, что убийца видел её в холле. И её гибель доказывает, что она не ошиблась. Ты убедилась, что от двери конференц-зала не видно скамью для курящих?
— Не успела. Курильщики помешали. Но даже если так! Убийца мог видеть её, когда она шла через холл. Или вообще узнал по голосу. Может, она закашлялась или мурлыкала какой-нибудь мотивчик. Что там у тебя на второе?
Эдик с озадаченным видом обернулся к плите и посмотрел на кастрюльку.
— Не знаю, я не открывал.
— Балда! Я не про рагу спрашиваю — кстати, выключи, а то пригорит, — а про второе основание для скептицизма.
— А! Для филолога ты слишком туманно изъясняешься. Не знаю, сочтёшь ли ты это основанием… У тебя выходит, что подозреваемых всего трое: я, Джованни и Базиль. Так вот, это невозможно.
— Этого не может быть, потому что не может быть никогда? Похоже, филологическое образование вообще не блестяще сказывается на умственных способностях. Но продолжай.
— А ты предпочитаешь «credo quia absurdum»? Джованни — добрейшее в мире существо. Если бы не Альбинка, его секретарша, он бы пустил свою дизайн-студию по миру — вкалывал бы за бесплатно, лишь бы делать людям приятное. Ему обидеть человека — мука смертная. Он чуть не повесился однажды, когда на него предъявили претензии сразу две бабы — ведь, по крайней мере, одной пришлось бы отказать! Чезаре клянётся, что застал его за написанием предсмертной записки. Конечно, Чезаре соврёт — недорого возьмёт, но я сам слышал, как он — Чезаре, не Джованни — орал на одну из этих баб по телефону. Если мне железно докажут, что убил один из нас двоих: я или Джованни, я попрошу надеть на меня смирительную рубашку.
— Ну, а Базиль?
— Базиль, конечно, пожестче. Но он — неофит. Кто-то подсадил его на восточную религиозную философию, причём я толком так и не разобрал, на какую именно. Он и Веды цитирует от Ригавед до Упанишад, и сутры упоминает — то есть, вроде, убеждённый индуист, а с другой стороны, выражается — махаяна, говорит, ваджраяна, дхарм, ахинса. Что уже несомненный буддизм. Ладно, не суть. Главное, что Базиль, если не считать работы, занимается исключительно своим духовным совершенствованием — дхьяны, йога, чань — в общем, полный вертолёт. И больше его ничего не интересует, я готов поклясться. Слава богу, уже два года за ним наблюдаю. Мясо-рыбу не кушает — на силос перешёл, курить бросил, вот-вот бросит пить и начнёт дорожку перед собой мести, чтоб какую букашку ненароком не задавить. Я ещё мог бы, поднапрягшись, представить, как он, охваченный негодованием новообращённого фанатика, душит негодяя, осквернившего святыню, хотя буддизм, в принципе, не поощряет страсти. Но чтобы отравить незнакомого человека сигаретой?! Да у Базиля и сигарет-то полгода как нет. А уж Ирен он и пальцем бы не тронул. Ни при каких обстоятельствах. Базиль с неё пылинки сдувал. Я рассказывал тебе?..
— Рассказывал, — поспешно заверила Надежда, напуганная перспективой повторного вечера воспоминаний. — Значит, Ирен не оговорилась. Должен быть кто-то четвёртый. Подумай хорошенько, Эдик, у кого ещё мог оказаться ключ от конференц-зала?
— Не знаю. — Он пожал плечами. — По идее, любой может попросить ключ у директора, если дело требует. Например, чтобы принять клиента. Но по правилам, сразу после ухода клиента положено закрывать зал и возвращать ключ владельцу. Мне не верится, что убийца заранее все предвидел и заказал дубликат. Убил он, вне всяких сомнений, под влиянием минуты. Принимая во внимание время и место, смешно предполагать заранее обдуманный умысел.
— Зато способ указывает на преднамеренность. Человек, не помышляющий об убийстве, не станет держать при себе отравленные сигареты.
Битых три часа Эдик с Надей обсуждали мотивы, возможности, характеры действующих лиц, пытались найти другие решения задачи, заданной Ирен, придумать, какая тайна могла связывать убийцу и жертву, если они даже не были знакомы. В конце концов ресурсы были исчерпаны.
— Да, для решения этой задачки наших маленьких серых клеточек недостаточно, — печально подвела итог Надежда. — Так что классический детектив отменяется. Придётся действовать по канонам крутого. Вышибая ногой дверь, вламываться на бандитские малины с двумя наганами наперевес и вытряхивать из бандитов правду вместе с выбитыми зубами. В общем, я переквалифицируюсь в филёры. Или лучше в «казачки»? Как ты думаешь, какой способ эффективнее: ходить за подозреваемыми по пятами или втереться к ним в доверие и после совместной пьяной оргии вытянуть всю подноготную?
Эдик не поддержал шутку. Видно совсем его укатало, беднягу.
— Брось, Надька. Ты не будешь мозолить убийце глаза. Dixi. Я не вынесу, если ещё и с тобой что-нибудь случится.
Польщённая этим признанием, Надежда ринулась в бой:
— Но не можем же мы просто сидеть и ждать! За тобой охотятся убийца, милиция…
— Милиция пока не охотится. Они не знают про Мыколину тетрадку.
— Ну так заохотится! Когда поймёт, что ты скрываешься. Нам нужна информация, черт побери! А от кого ещё можно её получить, как не от твоих коллег?
— От кого ещё? Хм! А знаешь, можно попытаться. У Ирен были два близких человека — муж и подруга. Вдруг она им что-нибудь говорила…
— Адрес! — потребовала Надежда, бросаясь в прихожую.
— Я поеду с тобой.
— Нет!
— Да! Чего мне бояться? Они-то, уж точно, не убийцы.
— А если убийца караулит под дверью?
— Тогда тем более я не могу отпустить тебя одну.
После недолгих препирательств поехали вместе. Эдик поймал такси и назвал водителю адрес. Через полчаса машина остановилась у подъезда «сталинской» восьмиэтажки. Когда они вошли внутрь, лифт — мастодонт с металлической дверью, открываемой вручную, — только что стартовал с первого этажа.
— Нам на какой? — спросила Надежда.
— На четвёртый.
— Давай пешком, — предложила она.
И, вспомнив, как в юности они бегали по лестницам наперегонки, рванула наверх. Эдик, ослабленный переживаниями последних дней, быстро отстал.
— Стой! — кричал он снизу. — Подожди меня, ненормальная!
Надя, задыхаясь от смеха и непривычной нагрузки, поднажала ещё. Когда она взлетела на площадку между третьим и четвёртым этажами, раздался хлопок, и в ту же секунду из ниши перед квартирами, скрытой от глаз стеной, выскочила и метнулась к лифту чёрная фигура. Грохнула решётчатая дверь, лифт поехал вниз. Не успев ничего понять, Надежда пробежала по инерции последний пролёт и увидела распахнутую дверь квартиры.
На полу прихожей лежал незнакомец с простреленной грудью. Глаза его были открыты, губы шевелились. Надя шагнула вперёд и склонилась над ним.
— Сан! Майсан! — прошептал незнакомец и закрыл глаза.
12
Злополучный понедельник, навсегда оставшийся в памяти Виктора Бекушева днём-чемпионом по бестолковости, абсурдности и безрезультатности, ознаменовал начало самой неудачной рабочей недели за всю его милицейскую карьеру. Во вторник Виктор ехал на Петровку, полный решимости вытряхнуть душу из коллег покойной Морозовой, устроивших накануне коллективную пьяную истерику с элементами то ли безобразного фарса, то ли высокой трагедии. Однако на «летучке», традиционно проводимой Песичем по утрам, выяснилось, что на их многострадальный отдел свалилась новая напасть в виде убийцы-маньяка. Не лишённый своеобразной художественной жилки, изувер облачал зверски умерщвлённых мужчин и женщин в яркие искусственные шелка и оставлял на берегу какого-либо водоёма, придав мёртвому телу позу глубокой задумчивости.
Первую жертву маньяка, мужчину, нашли чуть больше месяца назад на северо-востоке Москвы, под горбатым пешеходным мостиком через Яузу. Мертвец глядел на воду, сидя на камне в позе роденовского «Мыслителя». Поскольку было ещё неизвестно, единичное это убийство или начало серии, дело оставили в окружной прокуратуре. Вторая жертва, женщина, встретила свою злую судьбу две недели спустя, но в столичные сводки не попала — на сей раз маньяк художественно разместил фигуру наподобие микеланджеловской «Ночи» под ивой, над текучими водами подмосковной речки Уча. Третий несчастный, снова мужчина, угодил в лапы садиста вечером вчерашнего проклятого понедельника и был обнаружен ранним утром тоже под мостом, рядом с кладбищем ржавых речных посудин, неподалёку от платформы «Москворечье». Покойник стоял, опираясь на трость, и прозревал пространство и время, в точности как его великий прототип — церетелиевский «Пётр». Как и в первых двух случаях, все одеяние жертвы состояло из несуразной женской ночной рубашки ацетатного шелка, ярко-оранжевый цвет которой следователь районной прокуратуры, выезжавшая на первый труп, поэтично обозвала в протоколе «шафранным».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51