Зубодёр и его сестричка уже ушли. Ну правильно, они тоже до семи работают.
В общем, сидели мы, ждали милицию, спорили, удивлялись, чего это жмурик под лестницу полез, но о возможном криминале никто даже не заикнулся. Я сначала тоже ни о чем таком не думал. Мало ли от чего люди в ящик играют. Может, у бугая сердце было слабое или сосуды ни к черту. По виду, конечно, не скажешь, но, говорят, что у качков такое бывает. Тренированные-то они тренированные, но и перегрузки у них дай боже, не всякое сердце выдержит. К тому же, по крайней мере, на первый взгляд, никаких дыр в шкуре нашего жмурика не наблюдалось. Короче, ничто, как говорится, не предвещало.
Но у меня, наверно, особое чутьё есть. Я, хоть и не думал сначала ничего плохого, но на коллег посматривал, за лицами наблюдал. Лица были разные — озабоченные, хмурые, возбуждённые, испуганные. В общем, ничего особенного, такие и должны быть у людей, которые только что обнаружили у себя в конторе незнакомый труп. А потом глянул на гадину Ирен. И моментом учуял, что труп наш дурно пахнет. Проще говоря, смекнул я, что бугай не сам по себе копыта отбросил.
Я не сразу её заметил, потому что она сидела на отшибе, в тени канцелярского шкафа и не шевелилась. Рожа вся такая каменная, и всегда-то бледно-жёлтая, теперь вообще сливалась с белой стеной. Ладони зажаты между коленками — видно, чтоб не дрожали. Спина, плечи, шея напряжены, как будто на бабу бетонную плиту взвалили и она эту плиту из последних сил держит. Сидит, голову опустила, в пол пялится. «И чего это она так переживает?» — думаю я. Только подумал, как она буркалы свои от пола отлепила и по сторонам — зырк. Оценивающе так, с опаской.
Тут я все и понял. Видать, жмурик-то на совести этой змеи подколодной, думаю. Замочила парня, гадина, а теперь зыркает, проверяет, не видел ли кто чего. Тут она на меня покосилась, и я быстренько отвернулся. Не ровен час учует, что я обо всем догадался. Мне жизнь пока ещё дорога.
Потом приехала милиция. Мы думали, они нас до ночи продержат, допрашивать будут. Но ничего подобного. Спросили только, кто и как обнаружил тело, знает ли кто покойника и кто видел его тут раньше. Про тело Катрин сказала, что она о его ноги споткнулась. Мол, Чезаре показывал ей свои плакаты, что на стенде повешены, а потом они решили с той стороны посмотреть, не висит ли там чего, тут она и споткнулась.
Плакаты они смотрели, как же! Не могла чего поумней придумать. Плакаты там уже два месяца висят, повесили сразу, как выставка кончилась. А что с обратной стороны стенда ничего нет, так это и ежу понятно. Там же темно, как у негра сами знаете где, какой же дурак будет там картинки клеить? Но менты ей поверили, а может, сделали вид. В общем, на чистую воду выводить не стали.
Про знакомство своё с покойником никто не признался. И Ирен тоже промолчала, хотя уж она-то его знать должна, так я тогда подумал. Или, если не знать, то видеть уж точно видела — хотя бы когда мочила. Но она вместе со всеми покачала головой. Менты переписали всех, кто работает в этой части здания, в том числе и отсутствующих, и отпустили нас по домам. Даже, можно сказать, выгнали.
Я хотел было задержаться и рассказать им про Ирен, но потом подумал, что сказать-то мне нечего. Ну, сидела она, вся как нерв натянутая, так, может, её организм на трупы остро реагирует. А что глазами по сторонам шныряла, так это ничего не доказывает. Я тоже глазел туда-сюда, и притом без всякой задней мысли.
Но она-то не просто так глазела! Я это нутром чувствовал. И решил с того дня за ней следить. Рано или поздно она чем-нибудь себя проявит, тут я её ментам и сдам. Отольются кошке мышкины слёзки!
Я вообще-то человек незлобивый, но эта курва Ирен меня достала. Это по её милости меня в «Пульсе» за шута держат. И что я ей сделал, спрашивается? Хотя я, кажется, догадываюсь, чем ей досадил. Тем, что заигрывал с девчатами — с Катрин и Элен. Они девчонки что надо, Катрин — рыжеволосая красотка, Элен — симпатичная блондинка с ямочками на щеках. А я парень общительный и приударить за хорошенькими девушками никогда не прочь. Перемигнуться с ними или там шуточку рискованную отпустить для поднятия тонуса. Но Ирен, вобла сушёная, к тому же страшная как смертный грех, естественно, меня не привлекала. Да боже мой, она же меня лет на десять старше! Естественно, я на неё, как на женщину, даже не смотрел. Вот её, видно, злоба и заела.
И ведь удалось ей, твари этакой, в перьях меня вывалять. Выставить перед другими полным невеждой, тупицей и хамом. Хамом — потому что иногда я не выдерживал и чуть ли не матюгом её посылал. Но ведь это ангелом нужно быть, чтобы не сорваться, когда тебе каждый день гадости говорят. Да не просто гадости, а такие, что ты смысла их не понимаешь и, если пытаешься ответить, то непременно попадёшь впросак.
Вот только ухмыляться не нужно. Я, может, и не самый большой умник на свете, но уж точно не дурак. И если вы думаете, что на моем месте оказались бы на высоте, попробуйте ответить с ходу, не заглядывая в словари и энциклопедии, на такие, к примеру, вопросы:
Что такое парвеню?
Чем занимался Торквемада?
Кто такой «один ушлый француз, тёзка небезызвестного плотника»?
Где находился Паган?
Чем тантра отличается от мантры?
Как звали первую жену папы Ивана Грозного?
Ну что, получилось? То-то же! А если получилось, то нечего нос задирать. Да, я не книжный червь, у меня на то, чтобы в книгах ковыряться, нет ни времени, ни особого желания. После работы приползаю, высунув язык, тут не до книжек, хорошо, если на телевизор силы остались. А в выходные я предпочитаю вылазки на природу или дружеские сборища. Лучше всего — и то, и другое. Коллективный выезд на рыбалку там или на шашлычок, пивко, магнитофон, хорошие песни, болтовня о том о сём, рыбацкие байки, смех… Я человек простой, и удовольствия люблю простые. А если вам нравится всякая заумная хрень, разговоры о трансцедентальном-экзистенциальном, симплексах-секансах, Пуччини-Доницетти, если вы вместо подушки кладёте под голову толстенные тома, то это ещё не значит, что вы выше меня или полезнее обществу.
Я то же самое пытался Ирен втемяшить. Но с ней попробуй поговори! Не язык, а жало у бабы. И рожа у неё жёлтая, точно низкосортной мукой присыпана. Видно, разлитием жёлчи страдает, гадюка. Но, что показательно, унижает она только меня. И на языке своём тарабарском только со мной разговаривает. Хотя нет, ещё с Эдиком, директором «Голубя», но тот её стоит. Они этими безумными фразочками с пулемётной скоростью перебрасываются. И страшно довольны друг другом. Эдик к нам в комнату каждые полчаса забегает, курить её зовёт. Они в курилке вдвое больше времени проводят, чем на рабочем месте. И ничего, Базиль с Полиной терпят. Хоть бы раз ей замечание сделали!
Они вообще носятся с этой Ирен, как дурак с писаной торбой. Она целыми днями ничего не делает, только в тетрис-пентикс режется, и никто ни звука. А у меня как-то выдались свободные полчаса, решил я поиграть, так меня тут же на ковёр вызвали. Я спрашиваю: «А почему Ирен можно?» А Базиль говорит: «То Ирен! Ей так думается легче. Она у нас генератор идей».
Да её идеи — смех один! Я такие могу пачками выдавать, только не просит никто. Ну с чего, спрашивается, они взяли, что я — полный ноль? Хотя ясно с чего. Ирен постаралась. После её художеств они на меня без смеха смотреть не могут. Даже Жоржик, восемнадцатилетний шкет, и тот скалится. А он, между прочим, гораздо невежественнее меня. А Катрин и Элен теперь, как на меня взглянут, так обязательно фыркают и носы морщат, будто я какашкой вымазан.
Ну ничего, теперь-то я с ней за все поквитаюсь. Глаз с неё не спущу, после работы следить буду, всех наших расспрошу, все тайны её выведаю, а дознаюсь, как она с этим жмуриком связана.
3
Ирен чувствовала себя отвратительно. Её знобило, ломило поясницу, голова раскалывалась, словно она весь вечер глушила водку, запивая её пивом. "И качает, как пьяную, — мысленно заметила Ирен, бредя по станции метро к переходу. — Вон тётка косится, поджимает брезгливо губы. Сказать ей, что я выпила три стакана сока с капелькой мартини, — ни за что не поверит. Господи, что со мной творится? Неужели грипп подхватила? Только свалиться мне сейчас не хватало! И правда, беда никогда не приходит одна. Если ты запуталась в собственных пугающих мыслях как птица в силках, если тебе как никогда нужна ясная голова, можешь быть уверена — злобный вирус позаботится о том, чтобы в решающий момент голова годилась только для прикладывания компрессов.
А может, это защитная реакция организма? Я попала в совершенно неправдоподобный переплёт, чуть ли не на страницы детективного романа. Я не знаю, что делать, потому что любое моё действие чревато опасными последствиями либо для меня самой, либо для людей, к которым я, как минимум, отношусь с симпатией. Но и бездействие чревато… правда, уже только для меня. Посоветоваться решительно не с кем. Лиска со своей прямолинейной правильностью начнёт зудеть, чтобы я все рассказала милиции. Петенька, при всех своих замечательных душевных качествах, перед лицом суровой действительности беспомощен, как дитя. Эдик — единственный, кто способен все понять и дать хороший совет, но именно к нему я обратиться не могу… И самостоятельно найти выход из этого проклятого лабиринта тоже не могу. Вот организм и пытается отвлечь меня от бесплодных метаний, сдавшись на милость вируса.
Нет, не стоит себя обманывать. Это начало новой чёрной полосы. И если она будет такой же длинной и беспросветной, как предыдущая, я просто не вынесу. Господи, помоги!"
Господь откликнулся — вызвал из-за поворота поезд и остановил его так, чтобы дверь открылась прямо перед Ирен. Она успела занять освободившееся место и привалилась к спинке сиденья, чувствуя, как боль в висках и ломота в пояснице потихоньку усмиряются. Поблагодарив Всевышнего за эту малость, Ирен вспомнила, как два с половиной года назад такой же вагон метро, где ей посчастливилось захватить последнее свободное место, неожиданно вынес её из дюрренматтовского кошмара — чёрного туннеля, казавшегося бесконечным. Судьба наконец-то улыбнулась ей, началась светлая полоса. Два с половиной года… а кошмар длился десять лет. И если её жизнь, и правда, пошла на новый виток… Неужели снова Туннель?
«Господи, прошу Тебя, пусть на этот раз он окажется не таким длинным и мрачным. А если все повторится? Нет! Господи, Ты ведь не станешь вмешивать в наши с Тобой дела моего мальчика, правда? Одного ребёнка вполне достаточно, Тебе не кажется? Пожалуйста, выбери какой-нибудь другой способ наставить меня на путь истинный. Если иначе никак нельзя, лучше уж забери меня к Себе и вразуми лично. Честное слово, я плохо понимаю намёки. Если от меня что-то требуется, лучше сказать об этом прямо. Ты ведь можешь, правда? Конечно, можешь, история знает массу примеров, когда люди слышали Божественный Голос. Правда, они по большей части были святыми, но ведь иногда можно и отступить от правил. Ты же не крючкотвор какой-нибудь, прости, Господи!»
Ирен прервала внутренний монолог и закрыла глаза, настраиваясь на приём. Но Эфир молчал. Никаких указаний и разъяснений Оттуда не поступило. Сознание, не терпящее пустоты, заполнилось воспоминаниями.
Мать назвала её Таисьей, что в переводе с греческого означает «счастливая». Мама, конечно, руководствовалась самыми лучшими побуждениями, но дочь своё имя не любила. И взрослое Таисья, и уменьшительное Тася, на её слух, звучали одинаково некрасиво. Кроме того, девочка, при всей своей одарённости — одарённости редкой, почти исключительной, родилась дурнушкой. В сочетании с такой несчастливой внешностью имя со значением «счастливая» казалось насмешкой.
Училась Тася блестяще, настолько блестяще, что её перевели из четвёртого класса сразу в шестой — уж очень она превосходила сверстников знаниями и интеллектом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
В общем, сидели мы, ждали милицию, спорили, удивлялись, чего это жмурик под лестницу полез, но о возможном криминале никто даже не заикнулся. Я сначала тоже ни о чем таком не думал. Мало ли от чего люди в ящик играют. Может, у бугая сердце было слабое или сосуды ни к черту. По виду, конечно, не скажешь, но, говорят, что у качков такое бывает. Тренированные-то они тренированные, но и перегрузки у них дай боже, не всякое сердце выдержит. К тому же, по крайней мере, на первый взгляд, никаких дыр в шкуре нашего жмурика не наблюдалось. Короче, ничто, как говорится, не предвещало.
Но у меня, наверно, особое чутьё есть. Я, хоть и не думал сначала ничего плохого, но на коллег посматривал, за лицами наблюдал. Лица были разные — озабоченные, хмурые, возбуждённые, испуганные. В общем, ничего особенного, такие и должны быть у людей, которые только что обнаружили у себя в конторе незнакомый труп. А потом глянул на гадину Ирен. И моментом учуял, что труп наш дурно пахнет. Проще говоря, смекнул я, что бугай не сам по себе копыта отбросил.
Я не сразу её заметил, потому что она сидела на отшибе, в тени канцелярского шкафа и не шевелилась. Рожа вся такая каменная, и всегда-то бледно-жёлтая, теперь вообще сливалась с белой стеной. Ладони зажаты между коленками — видно, чтоб не дрожали. Спина, плечи, шея напряжены, как будто на бабу бетонную плиту взвалили и она эту плиту из последних сил держит. Сидит, голову опустила, в пол пялится. «И чего это она так переживает?» — думаю я. Только подумал, как она буркалы свои от пола отлепила и по сторонам — зырк. Оценивающе так, с опаской.
Тут я все и понял. Видать, жмурик-то на совести этой змеи подколодной, думаю. Замочила парня, гадина, а теперь зыркает, проверяет, не видел ли кто чего. Тут она на меня покосилась, и я быстренько отвернулся. Не ровен час учует, что я обо всем догадался. Мне жизнь пока ещё дорога.
Потом приехала милиция. Мы думали, они нас до ночи продержат, допрашивать будут. Но ничего подобного. Спросили только, кто и как обнаружил тело, знает ли кто покойника и кто видел его тут раньше. Про тело Катрин сказала, что она о его ноги споткнулась. Мол, Чезаре показывал ей свои плакаты, что на стенде повешены, а потом они решили с той стороны посмотреть, не висит ли там чего, тут она и споткнулась.
Плакаты они смотрели, как же! Не могла чего поумней придумать. Плакаты там уже два месяца висят, повесили сразу, как выставка кончилась. А что с обратной стороны стенда ничего нет, так это и ежу понятно. Там же темно, как у негра сами знаете где, какой же дурак будет там картинки клеить? Но менты ей поверили, а может, сделали вид. В общем, на чистую воду выводить не стали.
Про знакомство своё с покойником никто не признался. И Ирен тоже промолчала, хотя уж она-то его знать должна, так я тогда подумал. Или, если не знать, то видеть уж точно видела — хотя бы когда мочила. Но она вместе со всеми покачала головой. Менты переписали всех, кто работает в этой части здания, в том числе и отсутствующих, и отпустили нас по домам. Даже, можно сказать, выгнали.
Я хотел было задержаться и рассказать им про Ирен, но потом подумал, что сказать-то мне нечего. Ну, сидела она, вся как нерв натянутая, так, может, её организм на трупы остро реагирует. А что глазами по сторонам шныряла, так это ничего не доказывает. Я тоже глазел туда-сюда, и притом без всякой задней мысли.
Но она-то не просто так глазела! Я это нутром чувствовал. И решил с того дня за ней следить. Рано или поздно она чем-нибудь себя проявит, тут я её ментам и сдам. Отольются кошке мышкины слёзки!
Я вообще-то человек незлобивый, но эта курва Ирен меня достала. Это по её милости меня в «Пульсе» за шута держат. И что я ей сделал, спрашивается? Хотя я, кажется, догадываюсь, чем ей досадил. Тем, что заигрывал с девчатами — с Катрин и Элен. Они девчонки что надо, Катрин — рыжеволосая красотка, Элен — симпатичная блондинка с ямочками на щеках. А я парень общительный и приударить за хорошенькими девушками никогда не прочь. Перемигнуться с ними или там шуточку рискованную отпустить для поднятия тонуса. Но Ирен, вобла сушёная, к тому же страшная как смертный грех, естественно, меня не привлекала. Да боже мой, она же меня лет на десять старше! Естественно, я на неё, как на женщину, даже не смотрел. Вот её, видно, злоба и заела.
И ведь удалось ей, твари этакой, в перьях меня вывалять. Выставить перед другими полным невеждой, тупицей и хамом. Хамом — потому что иногда я не выдерживал и чуть ли не матюгом её посылал. Но ведь это ангелом нужно быть, чтобы не сорваться, когда тебе каждый день гадости говорят. Да не просто гадости, а такие, что ты смысла их не понимаешь и, если пытаешься ответить, то непременно попадёшь впросак.
Вот только ухмыляться не нужно. Я, может, и не самый большой умник на свете, но уж точно не дурак. И если вы думаете, что на моем месте оказались бы на высоте, попробуйте ответить с ходу, не заглядывая в словари и энциклопедии, на такие, к примеру, вопросы:
Что такое парвеню?
Чем занимался Торквемада?
Кто такой «один ушлый француз, тёзка небезызвестного плотника»?
Где находился Паган?
Чем тантра отличается от мантры?
Как звали первую жену папы Ивана Грозного?
Ну что, получилось? То-то же! А если получилось, то нечего нос задирать. Да, я не книжный червь, у меня на то, чтобы в книгах ковыряться, нет ни времени, ни особого желания. После работы приползаю, высунув язык, тут не до книжек, хорошо, если на телевизор силы остались. А в выходные я предпочитаю вылазки на природу или дружеские сборища. Лучше всего — и то, и другое. Коллективный выезд на рыбалку там или на шашлычок, пивко, магнитофон, хорошие песни, болтовня о том о сём, рыбацкие байки, смех… Я человек простой, и удовольствия люблю простые. А если вам нравится всякая заумная хрень, разговоры о трансцедентальном-экзистенциальном, симплексах-секансах, Пуччини-Доницетти, если вы вместо подушки кладёте под голову толстенные тома, то это ещё не значит, что вы выше меня или полезнее обществу.
Я то же самое пытался Ирен втемяшить. Но с ней попробуй поговори! Не язык, а жало у бабы. И рожа у неё жёлтая, точно низкосортной мукой присыпана. Видно, разлитием жёлчи страдает, гадюка. Но, что показательно, унижает она только меня. И на языке своём тарабарском только со мной разговаривает. Хотя нет, ещё с Эдиком, директором «Голубя», но тот её стоит. Они этими безумными фразочками с пулемётной скоростью перебрасываются. И страшно довольны друг другом. Эдик к нам в комнату каждые полчаса забегает, курить её зовёт. Они в курилке вдвое больше времени проводят, чем на рабочем месте. И ничего, Базиль с Полиной терпят. Хоть бы раз ей замечание сделали!
Они вообще носятся с этой Ирен, как дурак с писаной торбой. Она целыми днями ничего не делает, только в тетрис-пентикс режется, и никто ни звука. А у меня как-то выдались свободные полчаса, решил я поиграть, так меня тут же на ковёр вызвали. Я спрашиваю: «А почему Ирен можно?» А Базиль говорит: «То Ирен! Ей так думается легче. Она у нас генератор идей».
Да её идеи — смех один! Я такие могу пачками выдавать, только не просит никто. Ну с чего, спрашивается, они взяли, что я — полный ноль? Хотя ясно с чего. Ирен постаралась. После её художеств они на меня без смеха смотреть не могут. Даже Жоржик, восемнадцатилетний шкет, и тот скалится. А он, между прочим, гораздо невежественнее меня. А Катрин и Элен теперь, как на меня взглянут, так обязательно фыркают и носы морщат, будто я какашкой вымазан.
Ну ничего, теперь-то я с ней за все поквитаюсь. Глаз с неё не спущу, после работы следить буду, всех наших расспрошу, все тайны её выведаю, а дознаюсь, как она с этим жмуриком связана.
3
Ирен чувствовала себя отвратительно. Её знобило, ломило поясницу, голова раскалывалась, словно она весь вечер глушила водку, запивая её пивом. "И качает, как пьяную, — мысленно заметила Ирен, бредя по станции метро к переходу. — Вон тётка косится, поджимает брезгливо губы. Сказать ей, что я выпила три стакана сока с капелькой мартини, — ни за что не поверит. Господи, что со мной творится? Неужели грипп подхватила? Только свалиться мне сейчас не хватало! И правда, беда никогда не приходит одна. Если ты запуталась в собственных пугающих мыслях как птица в силках, если тебе как никогда нужна ясная голова, можешь быть уверена — злобный вирус позаботится о том, чтобы в решающий момент голова годилась только для прикладывания компрессов.
А может, это защитная реакция организма? Я попала в совершенно неправдоподобный переплёт, чуть ли не на страницы детективного романа. Я не знаю, что делать, потому что любое моё действие чревато опасными последствиями либо для меня самой, либо для людей, к которым я, как минимум, отношусь с симпатией. Но и бездействие чревато… правда, уже только для меня. Посоветоваться решительно не с кем. Лиска со своей прямолинейной правильностью начнёт зудеть, чтобы я все рассказала милиции. Петенька, при всех своих замечательных душевных качествах, перед лицом суровой действительности беспомощен, как дитя. Эдик — единственный, кто способен все понять и дать хороший совет, но именно к нему я обратиться не могу… И самостоятельно найти выход из этого проклятого лабиринта тоже не могу. Вот организм и пытается отвлечь меня от бесплодных метаний, сдавшись на милость вируса.
Нет, не стоит себя обманывать. Это начало новой чёрной полосы. И если она будет такой же длинной и беспросветной, как предыдущая, я просто не вынесу. Господи, помоги!"
Господь откликнулся — вызвал из-за поворота поезд и остановил его так, чтобы дверь открылась прямо перед Ирен. Она успела занять освободившееся место и привалилась к спинке сиденья, чувствуя, как боль в висках и ломота в пояснице потихоньку усмиряются. Поблагодарив Всевышнего за эту малость, Ирен вспомнила, как два с половиной года назад такой же вагон метро, где ей посчастливилось захватить последнее свободное место, неожиданно вынес её из дюрренматтовского кошмара — чёрного туннеля, казавшегося бесконечным. Судьба наконец-то улыбнулась ей, началась светлая полоса. Два с половиной года… а кошмар длился десять лет. И если её жизнь, и правда, пошла на новый виток… Неужели снова Туннель?
«Господи, прошу Тебя, пусть на этот раз он окажется не таким длинным и мрачным. А если все повторится? Нет! Господи, Ты ведь не станешь вмешивать в наши с Тобой дела моего мальчика, правда? Одного ребёнка вполне достаточно, Тебе не кажется? Пожалуйста, выбери какой-нибудь другой способ наставить меня на путь истинный. Если иначе никак нельзя, лучше уж забери меня к Себе и вразуми лично. Честное слово, я плохо понимаю намёки. Если от меня что-то требуется, лучше сказать об этом прямо. Ты ведь можешь, правда? Конечно, можешь, история знает массу примеров, когда люди слышали Божественный Голос. Правда, они по большей части были святыми, но ведь иногда можно и отступить от правил. Ты же не крючкотвор какой-нибудь, прости, Господи!»
Ирен прервала внутренний монолог и закрыла глаза, настраиваясь на приём. Но Эфир молчал. Никаких указаний и разъяснений Оттуда не поступило. Сознание, не терпящее пустоты, заполнилось воспоминаниями.
Мать назвала её Таисьей, что в переводе с греческого означает «счастливая». Мама, конечно, руководствовалась самыми лучшими побуждениями, но дочь своё имя не любила. И взрослое Таисья, и уменьшительное Тася, на её слух, звучали одинаково некрасиво. Кроме того, девочка, при всей своей одарённости — одарённости редкой, почти исключительной, родилась дурнушкой. В сочетании с такой несчастливой внешностью имя со значением «счастливая» казалось насмешкой.
Училась Тася блестяще, настолько блестяще, что её перевели из четвёртого класса сразу в шестой — уж очень она превосходила сверстников знаниями и интеллектом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51