Рита Рей положила руку ему на плечо, наклонилась к нему и застонала.
Вторая рука Дакхауза сама поползла к левой груди. Он отвел шелк неуклюжим движением руки и вытаращил глаза.
– Лапонька, они не сломаются, – сказала она, поверх лысины директора выглядывая в коридор.
Дакхауз сперва осторожно погладил, потом стал мять грудь как тестомес.
У Риты Рей позвоночник выпрямился как палка, когда она услыхала приглушенный расстоянием одинокий стук где-то у выхода из музея. Барабанные перепонки напряглась, но других звуков слышно не было.
Дакхауз явно ничего не слышал, но в ответ на движение Риты Рей застыл:
– Я тебе сделал больно?
– Нет, детка, нет. У тебя волшебные руки.
Еще тридцать секунд усердного тисканья – и никаких признаков сторожа или Орландо. Рита Рей слегка хлопнула его по макушке.
– Ой, как хорошо, – сказала она. – Отлично я разогрелась. Теперь будем по справедливости.
Она спрыгнула со стола на пол, нырнула под стол, глядя на Дверь между директорских ног – куда, к черту Орландо запропастился? Запустив руку вверх по бедру Дакхауза, она ослабила ему ремень.
Директор закинул голову назад, задрал подбородок, закрыв глаза. Колени его разошлись в стороны.
Рита Рей расстегнула пуговицу штанов. Пока левая рука расстегивала молнию, правая проверила левый карман пиджака и брюк на предмет ключей.
С левой стороны не нашлось ничего, и потому ее руки поменялись ролями: левая ощупывала одежду, правая нырнула в открытую ширинку трусов, сомкнулась на слабой эрекции и сжала.
– Ого, какой ты большой!
Дакхауз содрогнулся. Дыхание его стало прерывистым. Он попытался скинуть с себя брюки и трусы, но Рита Рей шлепнула его по рукам. Он тут же послушно их убрал. Бедра его задергались в такт движению полусжатого кулака Риты Рей.
– Вот так, большой мой мальчик, – сказала она, когда левая рука наконец нащупала ускользающие ключи на тощей ляжке. Но положение не позволяло засунуть руку в этот карман. Она повернулась, досадливо пробормотав:
– Блин!
– Блин! – отозвался Дакхауз. – Блин, блин, блин!
На каждое движение кулака Риты Рей он вскидывал бедра, и ключи отзванивали ритм.
– Что это за шум? – сказала она между его ног.
Дакхауз открыл глаза.
– А? Что? А… монеты, ключи. В кармане. Ерунда.
Рука Риты Рей застыла.
– Не останавливайся!
– Такой звон, будто вся армия спасения стучит надо мной в бубны. Убери это.
Дакхауз вытащил два клочка бумаги, кольцо с пятью ключами и семьдесят шесть центов мелочью и хлопнул все это на стол. Монеты скатились на пол.
– Вот. Давай… быстрее…
Ориентируясь на звук извлеченного металла над головой, Рита Рей изменила позу, чтобы оказаться сверху. По дороге она потеряла равновесие, качнулась, и пышная прическа со стуком ударила по столу снизу.
– А, нах!… – выругалась она.
– Да, да! Иди на него, иди!
Она ответила автоматически:
– Да иди туда сам! – Но тут же овладела собой: – Ты за кого меня принимаешь?
Она вывернулась из-под стола, встала рядом с Дакхаузом:
– Подтяни штаны и молнию застегни.
– Застегнуть… я… извините, если я…
Он краснел и отворачивался от ее взгляда.
– Ты же не хочешь, чтобы я залетела?
– О боже, нет, конечно. – Дакхауз дрожащими пальцами подтягивал штаны. – Я прошу прощения, у меня нет… предохранительных средств…
– Я девственница, – пояснила Рита Рей. – Я обет приняла вместе с моими ученицами. Полное воздержание до брака. Пол-но-е.
– Я не знал…
– Я надеюсь, что ты отнесешься к обету с уважением.
– Да, конечно, – согласился Дакхауз, заправляя увядающую полуэрекцию в штаны и застегивая молнию.
– Это хорошо. Но это же не значит, что я так уж совсем не могу себя порадовать.
Она задрала юбку до пояса. Не снимая трусов, она оседлала Дакхауза, сидящего на стуле, охватила его руками за шею и начала медленный танец нажимов и трений, хлопок на полиэстере.
– Да, да, да! – стонал Дакхауз.
Она выгнула спину, вытянула руки, одна рука держится за стол, другая по нему шарит. Глядя в потолок, она произнесла:
– Боже, прости меня, не могу устоять перед сильными мужчинами.
Наконец-то пальцы ее нашарили ключи.
Свет мигнул в коридоре, у дальней стены легла приближающаяся тень. Рита Рей наклонилась и потрясла грудями, отвлекая Дакхауза, глядя при этом на его мотающуюся лысую макушку. А директор уже вовсю распелся:
– У-у-у…
Тень была слишком массивна для Орландо. Рита Рей отдула с лица упавшую прядь волос.
Если это тот охранник, и я все это зря…
Из-за угла выглянул Орландо.
– Слава богу! – вслух произнесла Рита Рей.
Дакхауз открыл глаза:
– Это ты… да?
– Уже четвертый раз, детка. А ну, поехали по пятому кругу!
– О да… Хотя я… гм… еще не… возраст… но… но еще немного можно…
Орландо стоял в дверях. Увидев танец лобка Риты Рей, он театрально хлопнул себя рукой по лбу, прикрывая глаза. Потом расставил пальцы, чтобы видеть. И глаза вытаращил.
Она бросила ему ключи.
Он их поймал в дюйме от собственного лица и исчез.
Минуты, решила Рита Рей, должно ему хватить, чтобы открыть дверь в коридор, найти мумию, заклинить дверь и вернуть ключи. Еще минута – смыться с товаром. Еще сто двадцать секунд тяжкого труда. Она посмотрела на часы – но без очков не могла увидеть секундную стрелку. И потому стала считать: тысяча и один, тысяча и два, – в такт елозя бедрами по костистому паху Дакхауза.
На сорок пятой секунде она простонала:
– Детка, не прекращай! Не прекращай!
Дакхауз кивнул, не открывая глаз, сильнее ухватил ее за бедра, чтобы усилить трение, и начал вопить более экспрессивно:
– Киска! Киска! Киска!
– Мя-я-я-яу! – ответила Рита Рей, закатывая глаза.
Через двадцать секунд появился Орландо, показывая большой палец. Он скользнул в кабинет, толкнул ключи по столу к Рите Рей и пошел доделывать работу.
Орландо подошел прямо к куче простыней на столе посередине комнаты, в точности как описала билетерша. Нашел моток скоча, перевязал узел крест-накрест, чтобы не рассыпался, сгреб в охапку, отметив, насколько узел легок, и поспешил
к выходу.
Убедившись, что снаружи зрителей нет, он зашагал по асфальту к машине Риты Рей.
Не успела еще захлопнуться стальная дверь музея, как голос директора взлетел до крика: «Да, да, ДА!», потом дикий вопль – и удовлетворенное молчание.
42
Приземлившись в Ноксвиле, Шики прошел мимо газетного киоска и тут – Бог ты мой! – увидел свое имя в таблоиде. Он чуть не упал, когда повернулся рассмотреть, что там. И прочел: «Князь Света вознесся на небо и вернулся мумией. Преподобный Шикльтон Дун…»
Он бросил монеты на стойку, а кассирша на него бросила долгий взгляд типа «Где это я вас видела?». Закрыв статью рукой, он поспешил прочь, опустив голову и притворяясь незаинтересованным. Сев на скамейку в будочке, он поднял статью на вытянутых руках – чертовы глаза совсем уже не те, что были – и недоверчиво уставился на текст, на уменьшенную репродукцию своего рекламного портрета и еще одну фотографию: мумия, о которой говорила мама. Мелкий шрифт он не мог прочесть, подробностей тоже было не разобрать, но сходство, хотя и неполное, было поразительным. Длинные волосы, нос… если это не я, – Шики хлопнул себя по лицу, чтобы проверить, – и все это не какой-то колоссальный розыгрыш, – то это мог быть Фенстер. Свернувшийся клубочком. С закрытыми глазами, запавшими. Раздетый до нитки. Неудивительно, что мама так разгневалась.
Шики похлопал себя по карману в поисках очков и сообразил, что их тоже украл Фенстер. Еще одно путешествие украдкой к киоску за дешевыми очками, еще несколько взглядов от покупателей, еще более укромная скамейка – и он стал рассматривать фотографию.
И заметил у мумии бородавки на носу и на брови.
– Черт побери. Это Фенстер.
Желудок провалился куда-то вниз. Что же сделал этот дятел, что его так высушили?
Он увидел вторую фотографию – кучка одежды, и узнал свой ремень с серебряной пряжкой в виде подковы. Прочел: «Одежды его остались на полу там, где Господь взял его, – заявила мисс Джинджер Родджерс, одна из Детей Света, свидетельствовавшая Вознесение». И ее фотография тоже была: симпатичная девушка, белокурая, с хорошей фигурой, волосы развеваются на ветру. Здоровенькая, как розовощекая швейцарская молочница на этикетке от шоколада. Она бы очень уместно выглядела на цветущем лугу, среди белых коров с черными пятнами, пасущихся на крутых склонах, и с Маттерхорном на заднем плане.
Джинджер Родджерс? Что-то знакомое… нуда. Хористка, вступила в церковь пару недель тому назад. Он ее заметил, конечно – как можно пропустить такую женщину? – но случая с ней поговорить так и не представилось. Согласно этой статье, Джинджер видела его Вознесение: «Пуф! И вознесся в небо, как и обещал нам Князь».
Что за чертовщина?
Он набрал еще газет и журналов. История Вознесения попала даже в «Пипл». Шики узнал, как Крили Пэтч – дурак толстозадый! – взял на себя руководство «светляками», как требовал возвращения мумии из музея ради помещения ее в святилище в «Маяке», как индейцы выдвинули претензию на ту же мумию. Шики тихо засмеялся. Ближе всего к индейцам Фен-стер был в доме тети Лу в Кливленде. Исторический музей Пиджин-Форджа заявил, что мумия имеет европейское происхождение. Ну, если это Фенстер, то музей прав.
Но как это случилось? Голый в пещере? Чем дальше читал Шики, тем больше был уверен, что если это очередное мошенничество Фенстера, то пошло оно совсем не так, как он того хотел. Более вероятно, что Тадеуш Траут, приняв его за Шики, натравил на него Молота. Или Рита Рей это сделала, чтобы получить страховку, – или разозлилась, обнаружив поддельное кольцо. Да…
Характерец у нее – ну-ну. В том золотом медальоне в виде сердечка, висящего над татуировкой с разбитым сердцем на шее, – что? Она ему не раз говорила, что там – высушенный кончик члена ее бывшего любовника. «Этот гад хотел меня обдурить», – только и говорила она, злобно улыбаясь и поднося медальон к губам.
Шики поежился. Вспомнилось слово «высушенный». Бедняга Фенстер.
А как они это сделали? Привязали его на солнце? Запекли в печи для пиццы? Связали и положили под стог силикагелевых пакетов, какие кладут в коробки с электронными устройствами?
Шики решил, что лучше всего будет тихо пробраться в Гатлинбург, забрать свою заначку и так же тихо смыться.
– Когда, о Господи? Когда же Ты возьмешь к Себе меня, Посланца Своего? – Крили Пэтч, коленопреклоненный в кабинете Князя, бурно потеющий, крепко сомкнул ладони под подбородком. – Ведь я же куда более достоин Вознесения, чем… что Ты говоришь, Господи? – Он наклонил голову, прислушиваясь. – А чудеса? Это ведь поможет? Дай мне ту силу, что дал Ты Дуну. – Снова прислушался. – Понимаю… обрести священную реликвию, что послал на землю Ты для привлечения многих… А тогда – чудеса! Радостно мне творить волю Твою…
Конец разговору положил стук в дверь. Пэтч буркнул Богу извинение за прерванный разговор и взялся рукой за край стола. Потом повернулся на стук.
– Кто там?
– У вас там все в порядке, сэр? – спросил из-за двери Голиаф Джонс. – Я слышал разговор.
– Не просто в порядке, у меня вдохновение! – ответил Пэтч. – Войдите, Джонс.
Он показа рукой на высокое готическое кожаное кресло с красным сиденьем – Пэтч даже себе представить не мог, что оно выиграно в покер у одного ноксвильского антиквара.
– Настало время? Готовить ли мне мой народ? Вести на крышу?
– Гм… нет еще. Голиаф, Господь послал тебя и твой клан, дабы стали вы моею мощной десницей. Время пришло проявить эту силу – обрести священные останки Князя.
– Значит, забрать его? А потом чего – Вознесение?
– Да, вскоре. Пусть все свободные члены нашей конгрегации соберутся у автобуса в восемь утра. Мы сотрясем основания этого музея язычников, как смел Иисус Навин стены Иерихона. Мы штурмом возьмем двери, как только их откроют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Вторая рука Дакхауза сама поползла к левой груди. Он отвел шелк неуклюжим движением руки и вытаращил глаза.
– Лапонька, они не сломаются, – сказала она, поверх лысины директора выглядывая в коридор.
Дакхауз сперва осторожно погладил, потом стал мять грудь как тестомес.
У Риты Рей позвоночник выпрямился как палка, когда она услыхала приглушенный расстоянием одинокий стук где-то у выхода из музея. Барабанные перепонки напряглась, но других звуков слышно не было.
Дакхауз явно ничего не слышал, но в ответ на движение Риты Рей застыл:
– Я тебе сделал больно?
– Нет, детка, нет. У тебя волшебные руки.
Еще тридцать секунд усердного тисканья – и никаких признаков сторожа или Орландо. Рита Рей слегка хлопнула его по макушке.
– Ой, как хорошо, – сказала она. – Отлично я разогрелась. Теперь будем по справедливости.
Она спрыгнула со стола на пол, нырнула под стол, глядя на Дверь между директорских ног – куда, к черту Орландо запропастился? Запустив руку вверх по бедру Дакхауза, она ослабила ему ремень.
Директор закинул голову назад, задрал подбородок, закрыв глаза. Колени его разошлись в стороны.
Рита Рей расстегнула пуговицу штанов. Пока левая рука расстегивала молнию, правая проверила левый карман пиджака и брюк на предмет ключей.
С левой стороны не нашлось ничего, и потому ее руки поменялись ролями: левая ощупывала одежду, правая нырнула в открытую ширинку трусов, сомкнулась на слабой эрекции и сжала.
– Ого, какой ты большой!
Дакхауз содрогнулся. Дыхание его стало прерывистым. Он попытался скинуть с себя брюки и трусы, но Рита Рей шлепнула его по рукам. Он тут же послушно их убрал. Бедра его задергались в такт движению полусжатого кулака Риты Рей.
– Вот так, большой мой мальчик, – сказала она, когда левая рука наконец нащупала ускользающие ключи на тощей ляжке. Но положение не позволяло засунуть руку в этот карман. Она повернулась, досадливо пробормотав:
– Блин!
– Блин! – отозвался Дакхауз. – Блин, блин, блин!
На каждое движение кулака Риты Рей он вскидывал бедра, и ключи отзванивали ритм.
– Что это за шум? – сказала она между его ног.
Дакхауз открыл глаза.
– А? Что? А… монеты, ключи. В кармане. Ерунда.
Рука Риты Рей застыла.
– Не останавливайся!
– Такой звон, будто вся армия спасения стучит надо мной в бубны. Убери это.
Дакхауз вытащил два клочка бумаги, кольцо с пятью ключами и семьдесят шесть центов мелочью и хлопнул все это на стол. Монеты скатились на пол.
– Вот. Давай… быстрее…
Ориентируясь на звук извлеченного металла над головой, Рита Рей изменила позу, чтобы оказаться сверху. По дороге она потеряла равновесие, качнулась, и пышная прическа со стуком ударила по столу снизу.
– А, нах!… – выругалась она.
– Да, да! Иди на него, иди!
Она ответила автоматически:
– Да иди туда сам! – Но тут же овладела собой: – Ты за кого меня принимаешь?
Она вывернулась из-под стола, встала рядом с Дакхаузом:
– Подтяни штаны и молнию застегни.
– Застегнуть… я… извините, если я…
Он краснел и отворачивался от ее взгляда.
– Ты же не хочешь, чтобы я залетела?
– О боже, нет, конечно. – Дакхауз дрожащими пальцами подтягивал штаны. – Я прошу прощения, у меня нет… предохранительных средств…
– Я девственница, – пояснила Рита Рей. – Я обет приняла вместе с моими ученицами. Полное воздержание до брака. Пол-но-е.
– Я не знал…
– Я надеюсь, что ты отнесешься к обету с уважением.
– Да, конечно, – согласился Дакхауз, заправляя увядающую полуэрекцию в штаны и застегивая молнию.
– Это хорошо. Но это же не значит, что я так уж совсем не могу себя порадовать.
Она задрала юбку до пояса. Не снимая трусов, она оседлала Дакхауза, сидящего на стуле, охватила его руками за шею и начала медленный танец нажимов и трений, хлопок на полиэстере.
– Да, да, да! – стонал Дакхауз.
Она выгнула спину, вытянула руки, одна рука держится за стол, другая по нему шарит. Глядя в потолок, она произнесла:
– Боже, прости меня, не могу устоять перед сильными мужчинами.
Наконец-то пальцы ее нашарили ключи.
Свет мигнул в коридоре, у дальней стены легла приближающаяся тень. Рита Рей наклонилась и потрясла грудями, отвлекая Дакхауза, глядя при этом на его мотающуюся лысую макушку. А директор уже вовсю распелся:
– У-у-у…
Тень была слишком массивна для Орландо. Рита Рей отдула с лица упавшую прядь волос.
Если это тот охранник, и я все это зря…
Из-за угла выглянул Орландо.
– Слава богу! – вслух произнесла Рита Рей.
Дакхауз открыл глаза:
– Это ты… да?
– Уже четвертый раз, детка. А ну, поехали по пятому кругу!
– О да… Хотя я… гм… еще не… возраст… но… но еще немного можно…
Орландо стоял в дверях. Увидев танец лобка Риты Рей, он театрально хлопнул себя рукой по лбу, прикрывая глаза. Потом расставил пальцы, чтобы видеть. И глаза вытаращил.
Она бросила ему ключи.
Он их поймал в дюйме от собственного лица и исчез.
Минуты, решила Рита Рей, должно ему хватить, чтобы открыть дверь в коридор, найти мумию, заклинить дверь и вернуть ключи. Еще минута – смыться с товаром. Еще сто двадцать секунд тяжкого труда. Она посмотрела на часы – но без очков не могла увидеть секундную стрелку. И потому стала считать: тысяча и один, тысяча и два, – в такт елозя бедрами по костистому паху Дакхауза.
На сорок пятой секунде она простонала:
– Детка, не прекращай! Не прекращай!
Дакхауз кивнул, не открывая глаз, сильнее ухватил ее за бедра, чтобы усилить трение, и начал вопить более экспрессивно:
– Киска! Киска! Киска!
– Мя-я-я-яу! – ответила Рита Рей, закатывая глаза.
Через двадцать секунд появился Орландо, показывая большой палец. Он скользнул в кабинет, толкнул ключи по столу к Рите Рей и пошел доделывать работу.
Орландо подошел прямо к куче простыней на столе посередине комнаты, в точности как описала билетерша. Нашел моток скоча, перевязал узел крест-накрест, чтобы не рассыпался, сгреб в охапку, отметив, насколько узел легок, и поспешил
к выходу.
Убедившись, что снаружи зрителей нет, он зашагал по асфальту к машине Риты Рей.
Не успела еще захлопнуться стальная дверь музея, как голос директора взлетел до крика: «Да, да, ДА!», потом дикий вопль – и удовлетворенное молчание.
42
Приземлившись в Ноксвиле, Шики прошел мимо газетного киоска и тут – Бог ты мой! – увидел свое имя в таблоиде. Он чуть не упал, когда повернулся рассмотреть, что там. И прочел: «Князь Света вознесся на небо и вернулся мумией. Преподобный Шикльтон Дун…»
Он бросил монеты на стойку, а кассирша на него бросила долгий взгляд типа «Где это я вас видела?». Закрыв статью рукой, он поспешил прочь, опустив голову и притворяясь незаинтересованным. Сев на скамейку в будочке, он поднял статью на вытянутых руках – чертовы глаза совсем уже не те, что были – и недоверчиво уставился на текст, на уменьшенную репродукцию своего рекламного портрета и еще одну фотографию: мумия, о которой говорила мама. Мелкий шрифт он не мог прочесть, подробностей тоже было не разобрать, но сходство, хотя и неполное, было поразительным. Длинные волосы, нос… если это не я, – Шики хлопнул себя по лицу, чтобы проверить, – и все это не какой-то колоссальный розыгрыш, – то это мог быть Фенстер. Свернувшийся клубочком. С закрытыми глазами, запавшими. Раздетый до нитки. Неудивительно, что мама так разгневалась.
Шики похлопал себя по карману в поисках очков и сообразил, что их тоже украл Фенстер. Еще одно путешествие украдкой к киоску за дешевыми очками, еще несколько взглядов от покупателей, еще более укромная скамейка – и он стал рассматривать фотографию.
И заметил у мумии бородавки на носу и на брови.
– Черт побери. Это Фенстер.
Желудок провалился куда-то вниз. Что же сделал этот дятел, что его так высушили?
Он увидел вторую фотографию – кучка одежды, и узнал свой ремень с серебряной пряжкой в виде подковы. Прочел: «Одежды его остались на полу там, где Господь взял его, – заявила мисс Джинджер Родджерс, одна из Детей Света, свидетельствовавшая Вознесение». И ее фотография тоже была: симпатичная девушка, белокурая, с хорошей фигурой, волосы развеваются на ветру. Здоровенькая, как розовощекая швейцарская молочница на этикетке от шоколада. Она бы очень уместно выглядела на цветущем лугу, среди белых коров с черными пятнами, пасущихся на крутых склонах, и с Маттерхорном на заднем плане.
Джинджер Родджерс? Что-то знакомое… нуда. Хористка, вступила в церковь пару недель тому назад. Он ее заметил, конечно – как можно пропустить такую женщину? – но случая с ней поговорить так и не представилось. Согласно этой статье, Джинджер видела его Вознесение: «Пуф! И вознесся в небо, как и обещал нам Князь».
Что за чертовщина?
Он набрал еще газет и журналов. История Вознесения попала даже в «Пипл». Шики узнал, как Крили Пэтч – дурак толстозадый! – взял на себя руководство «светляками», как требовал возвращения мумии из музея ради помещения ее в святилище в «Маяке», как индейцы выдвинули претензию на ту же мумию. Шики тихо засмеялся. Ближе всего к индейцам Фен-стер был в доме тети Лу в Кливленде. Исторический музей Пиджин-Форджа заявил, что мумия имеет европейское происхождение. Ну, если это Фенстер, то музей прав.
Но как это случилось? Голый в пещере? Чем дальше читал Шики, тем больше был уверен, что если это очередное мошенничество Фенстера, то пошло оно совсем не так, как он того хотел. Более вероятно, что Тадеуш Траут, приняв его за Шики, натравил на него Молота. Или Рита Рей это сделала, чтобы получить страховку, – или разозлилась, обнаружив поддельное кольцо. Да…
Характерец у нее – ну-ну. В том золотом медальоне в виде сердечка, висящего над татуировкой с разбитым сердцем на шее, – что? Она ему не раз говорила, что там – высушенный кончик члена ее бывшего любовника. «Этот гад хотел меня обдурить», – только и говорила она, злобно улыбаясь и поднося медальон к губам.
Шики поежился. Вспомнилось слово «высушенный». Бедняга Фенстер.
А как они это сделали? Привязали его на солнце? Запекли в печи для пиццы? Связали и положили под стог силикагелевых пакетов, какие кладут в коробки с электронными устройствами?
Шики решил, что лучше всего будет тихо пробраться в Гатлинбург, забрать свою заначку и так же тихо смыться.
– Когда, о Господи? Когда же Ты возьмешь к Себе меня, Посланца Своего? – Крили Пэтч, коленопреклоненный в кабинете Князя, бурно потеющий, крепко сомкнул ладони под подбородком. – Ведь я же куда более достоин Вознесения, чем… что Ты говоришь, Господи? – Он наклонил голову, прислушиваясь. – А чудеса? Это ведь поможет? Дай мне ту силу, что дал Ты Дуну. – Снова прислушался. – Понимаю… обрести священную реликвию, что послал на землю Ты для привлечения многих… А тогда – чудеса! Радостно мне творить волю Твою…
Конец разговору положил стук в дверь. Пэтч буркнул Богу извинение за прерванный разговор и взялся рукой за край стола. Потом повернулся на стук.
– Кто там?
– У вас там все в порядке, сэр? – спросил из-за двери Голиаф Джонс. – Я слышал разговор.
– Не просто в порядке, у меня вдохновение! – ответил Пэтч. – Войдите, Джонс.
Он показа рукой на высокое готическое кожаное кресло с красным сиденьем – Пэтч даже себе представить не мог, что оно выиграно в покер у одного ноксвильского антиквара.
– Настало время? Готовить ли мне мой народ? Вести на крышу?
– Гм… нет еще. Голиаф, Господь послал тебя и твой клан, дабы стали вы моею мощной десницей. Время пришло проявить эту силу – обрести священные останки Князя.
– Значит, забрать его? А потом чего – Вознесение?
– Да, вскоре. Пусть все свободные члены нашей конгрегации соберутся у автобуса в восемь утра. Мы сотрясем основания этого музея язычников, как смел Иисус Навин стены Иерихона. Мы штурмом возьмем двери, как только их откроют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60