Круг у них был картонный, грубо размалеванный, дощечка умещалась на коленях, игра шла зачастую прямо на деньги без фишек — попал в цвет или в чет, получай выигрыш, не попал — деньги уже не твои. Здесь же Димка впервые увидел перед собой настоящую рулетку, торжественную, лаковую; сияющую, — видать, вывезенную из Европы. И даже парень на торце стола носил галстук, а физиономия у него, как и положено крупье, или водиле, была драная, со следами былых порезов.
Шарик останавливается, и все склонившиеся за столом разражаются приглушенным воплем. Парень в гимнастерке, возбужденный, с мокрым чубом, сгребает к себе кучку плексигласовых цветных фишек. Не поймешь, кто здесь играет, кто болеет. Все волнуются, дергаются, бормочут.
— Ставь, не мямли, — говорит Серый и бросает на стол — перед галстучным — два червонца. — По-малому, не рискуй; выйдет в цвет. Фишки! — орет он водиле. Получив несколько оранжевых кружочков, ставит их в разные уголки доски — на полную комбинацию. Так он хоть и выиграет в случае удачи немного, но проиграться не может.
— Ставлю по-бабьи, — шепчет он Димке. — И тому, и этому.
— Фишки! — вопит чужим баском Димка, стараясь походить на бывалого игрока. Парень в галстуке сдвигает в его сторону, взамен денег, несколько фиолетовых, остро пахнущих химией легких кругляшков. Делает он это ловко. Димка понимает, что здесь надо быть очень быстрым, иначе выпадешь из темпа игры. Это не шахматы.
Димка ставит одну фишку на цифру — вдруг повезет? Ведь почти — он уже сумел сделать нехитрый расчет — три процента возможной удачи. Не так много, но и не мало, а выигрыш будет велик, в сообразии с риском. Остальные три фишки, стараясь подстраховать себя, он ставит в отдельные секторы близ круга — на цвет, чет-нечет и половинку цифр. Дальше начинается то, что не привыкший к такой азартной суете Димка воспринимает как ныряние поезда в бесконечные тоннели с короткими озарениями при пробежках на свету. При каждом новом вращении диска он словно бы слепнет и глохнет. Он превращается в шарик, прыгающий по неразличимо мелькающим красным и черным долькам. Все скачет: цвета, цифры, лица, руки, деньги. И не надо думать или действовать, все делает за тебя парень в галстуке или соседи, и никто не допустит ошибки, сбоя; играет как будто бы одно многоглазое и многорукое существо. Только успевай ставить фишки, сгребать выигранное или же безропотно прощаться с тем, что «пролетело».
Мимоходом Димка замечает, что хозяина рулетки здесь зовут по-разному — кто крупье, кто водилой, кто Жоржем, а некоторые, должно быть, сильно проигравшиеся, Драным Жоржем. Но это мелочи, а важны пальцы Жоржа и коротко бросаемые им слова:
— Семь, красное… нечет, первая комбинация. черное, чет…
Раз — и выскочил из тоннеля в короткий просвет, шарик замер в луночке, короткий общий вздох, или возглас, или матюжок; Жорж сгребает со стола фишки одним ловким движением длинной руки либо быстро распределяет плексигласовые кружочки между выигравшими. И снова все погружаются в темноту ожидания. Через несколько минут, успев потерять и вернуть несколько фишек, Димка кажется себе знатоком, раскусившим тонкости игры, ее законы, вероятности, замысловатую линию удачи.
Тоннель — свет, тоннель — свет. Димка ставит то на комбинации цифр, то на цвет, то на чет-нечет, чувствуя себя с каждой остановкой шарика немножко нищим, немножко богачом, потому что при этой игре он и проигрывает, и выигрывает одновременно. Это осторожная стариковская тактика, и, освоившись, Димка решает рискнуть. Он уже называет водилу Жоржем, толкается, как все, научился ловко и небрежно ставить фишки. Поехали, поехали, черное жерло тоннеля, мелькание, грохот, выпрыгивание в свет с замиранием шарика, снова нырок…
— Возьми, малый!
Жорж сдвигает в его сторону фишки и добавляет деньги. Оказывается, фишек в банке не хватает — Димка рискнул поставить на цифру и сгреб все. Мелькает несколько лиц, глаз; Димку заметили, на него обратили мимолетное внимание. Но сам Димка не замечает уже никого. Глаза его слезятся от густого дыма и хлынувшей в голову крови. Щеки пылают, рулетка дышит на него жаром, как раскаленная печь. Он чувствует прилив вдохновения. Сегодня ему все должно удаться, говорят, что новичкам везет.
Еще раз на цифру. Мимо! Карман с фишками пустеет. Кто-то с коротким ругательством отваливает от стола, расталкивает груду прижатых друг к другу потных тел. Кто-то, откинувшись назад, в короткой паузе между метаниями шарика пьет из бутылки.
Везение отворачивается от Димки. Конечно же ненадолго. Не может быть, чтобы ему не пофартило. Димка достает из кармана последнюю пятерку и получает фишку. Одну! Снова на цифру: была не была! В ногах дрожь от возбуждения. Серый, то ли с проигрышем, то ли с выигрышем, исчезает из поля зрения. А у Димки опять в кармане фишки. Краем глаза Димка успевает заметить в полумраке — сквозь завесу дыма — девчонку-циркачку, она сидит у стены, напротив, на табуретке, положив ногу на ногу, и курит длинную папироску. Ах ты, черт, прямо как в трофейном фильме про западную жизнь. Димка насмотрелся этих картин, как только приехал в Москву из деревни, ни одной не пропустил. Вот выиграть бы миллион, как в фильме про короля Монте-Карло! И… и… Тот парень заплатил хирургам и вернул зрение бедной нищей девочке. А что может сделать он, Димка? Девчонка напротив зрячая, да и медицина у нас бесплатная. Вон сапожник Митька из «Полбанки» ездил к самому Филатову, исправил глаз.
Димка отгоняет глупые, мешающие играть мысли. С миллионом можно хорошую квартиру снять, можно одеться в барахольном углу Инвалидки, где, бывает, толкутся матросы-дальневики с «либертяшек», можно потом заявиться к Евгению Георгиевичу, показать себя — каков он есть, пропащий человек, можно… да вот к этой девчонке подойти и пригласить ее в коктейль-холл в гостиницу «Москва», куда только прилично одетых пускают… Ничего, что она намазана, как приблатненная, у таких девчонок добрые души, они отзывчивые друзья: Димка знает из литературы. И, конечно, можно сфотографироваться в хорошем ателье у МХАТа — шляпа, лакированные туфли, клеш из манчестерки, пиджачок в полоску с плечами — и маме отправить. Давно он обещал маме сфотографироваться и прислать портрет, показать, каков он теперь, москвич, студент важнейшего вуза… Да все никак не соберется. И в чем фотографироваться?
Все эти мысли залпом пролетают в голове Димки, кажется, в долю секунды. Постепенно он начинает покорять всепоглощающее азартное чувство, замечать, что творится вокруг. И вовремя — Димка, собирающийся заявить цифру, вдруг обнаруживает, что карман его совершенно пуст. Как много стали значить для него эти легкие плексигласовые кружочки. Господи, всего лишь фишечки, детские игрушки, пустячки — но как они нужны сейчас. Может быть, одна-две попали случайно в другой карман?… Нет. И тут же многоглазое существо, даже не заглядывая в его карман, а словно кожей осознав, что Димка выпотрошен, выталкивает его в сторону. И он оказывается в позорном одиночестве, отвергнутый столом. Не для него теперь это волнение, крики, переживания — все оставлено в другом мире, и в него не вернуться. Счастливцы — в конусе света, он — в полумраке.
Девчонка все так же сидит на табуретке, только папироска ее, длиной с полметра, превратилась в окурок. Смотрит она на Димку с равнодушной улыбкой. Но девчонка уже вовсе не интересует Димку. Денег, где взять денег, хоть десятку! Он хочет вернуться. Он еще покажет, каков на деле. Он уже прочти выиграл, почти усвоил премудрости цифр, комбинаций, цвета и странности в метаниях шарика. Нет, дело не в миллионе, он даже не жаждет денег, он хочет играть, быть среди этих взрослых мужиков равным, дергаться так же, как и они, напрягаться, кричать, тянуть к себе или бросать мятые деньги, показывая полное пренебрежение к этим бумажкам, жалким — Димка изучал — всеобщим эквивалентам, хочет держать в пригоршне плексигласовые фишечки, мягко, беззвучно потряхивать ими в кармане… Через руки Димки только что пробежала не одна сотня, может быть, тысяча… Он замирает, пораженный цифрой. Да, тысяча, две, и он ни о чем не жалеет. Жалкие студентики, считающие копейки на столовский кислый винегрет, вот каков Димка — видели бы его в эту минуту!
Серый куда-то исчез. Что ж, идти к куче пальто, отыскивать на ощупь свой перелицованный довоенный ратин, шапчонку и идти в ночь, к общежитию какого-то техникума, где из-под пола брызжет вода?
Германн, подросток, князь… ну… этот… — какие-то неясные литературные фигуры игроков мелькают в воображении Димки. Белые манжеты, сюртуки, свет свечей, столики на гнутых ножках, пистолеты. Боже мой, он, Димка, был почти в этом мире. Во всяком случае, среди тех же великих страстей. Серый выходит из какой-то боковой двери, замечает Димку и останавливается, словно бы зная, что студент сам бросится к нему. Димка хватает его за рукав:
— Серый? Ты выиграл?
— Тот смеется, выворачивает наизнанку карманы брюк. Только связка ключиков и отмычек падает с лязгом на пол. Серый поддевает ее носком сапожка, подбрасывает и ловит на лету.
— А взять неоткуда? Серый пожимает плечами:
— Может, и дадут. А под что?
— Как под что?
— Ну, что у тебя есть? Учебники? — Он смеется. — Ну, под часы, хочешь, Студент?
Он хорошо знает, что у Димки нет часов. Мама; передавала ему со знакомой какой-то старенький «Мозер», но, увы, знакомая исчезла с часами.
— А на «американку» пойдешь?
— Какую «американку»?
— Как в споре. На желание. Проиграешь — деньги можешь не возвращать, но желание выполни. Димка мнется:
— Мало ли какое желание?
Серый пританцовывает.
— А это уж какое будет. Не я деньги дам, у меня нету. Кто-нибудь из этих… Может, заставят под столом кукарекать или на лекции тряпку в профессора бросить — я не знаю. Тут народ знаешь какой! Не деньги ценят, а шутку. Игра есть игра: если будешь только богатеть, голову проломят свои же.
— А ты обещаешь, что без позора?
— Без позора — это точно. А хулиганство какое — вполне возможная история.
— Давай!
— «Давай»! — дразнит Серый. — Я не банк. Тут еще заинтересовать человека надо. Он смотрит на Димку, изучая его.
— Есть, пожалуй, маза. Погоди…
Он исчезает в двери. Через несколько томительных, ужасных минут, когда рядом дышит игра, кто то невнятно смеется, кто-то приглушенно ругается и кто-то, отошедший от стола, роняет мелкие деньги из зажатого в горсти кома, Серый возвращается, а следом за ним мягко, неслышно ступает человек, с щелочками-глазами, внимательный и вкрадчивый. В улыбке его — ножевой, металлический всплеск отраженного фиксами света. На шее белый шарф.
Это Чекарь!
Чекарь разглядывает Димку. Разводит руками.
— Надо же — Студент! — Он поворачивается к Серому, говорит строго: — Что же ты не объясни толком кто?
— А я знал, что ты его знаешь? Чекарь трясет Димку за плечи. Говорит своим мягким акающим и приветливым говорком:
— Здорово, Студент! Рад видеть. Новое что-нибудь написал?
— Нет еще.
— Зря. Зря. Пиши. И мою просьбу не забудь. Он ловко стихи тискает, — объясняет Чекарь Серому. — Сам причем, свои.
Серый с уважением смотрит теперь на Димку — так, во всяком случае, кажется. Да и как еще он может смотреть — Студент с Чекарем знаком, тот его за талант ценит. Не фуфлы-муфлы. И девчонка улыбается, видя, как Чекарь трясет Димку.
— Ладно, о чем тут говорить. — Чекарь вынимает из кармана деньги, ровно сложенные, аккуратными пачками, пересчитанные. — На, Студент, побалуйся.
— А сколько тут?
— Выиграешь — отдашь, — уклоняется от ответа Чекарь. — Ну, а не выиграешь… — он смеется, щуря голубенькие острые глазки, — заставлю тебя на «американку»… рассказать чего-нибудь, сочинить… делать ничего не заставлю. Вот, при Сером обещаю и при ней. — Он кивает в сторону девчонки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Шарик останавливается, и все склонившиеся за столом разражаются приглушенным воплем. Парень в гимнастерке, возбужденный, с мокрым чубом, сгребает к себе кучку плексигласовых цветных фишек. Не поймешь, кто здесь играет, кто болеет. Все волнуются, дергаются, бормочут.
— Ставь, не мямли, — говорит Серый и бросает на стол — перед галстучным — два червонца. — По-малому, не рискуй; выйдет в цвет. Фишки! — орет он водиле. Получив несколько оранжевых кружочков, ставит их в разные уголки доски — на полную комбинацию. Так он хоть и выиграет в случае удачи немного, но проиграться не может.
— Ставлю по-бабьи, — шепчет он Димке. — И тому, и этому.
— Фишки! — вопит чужим баском Димка, стараясь походить на бывалого игрока. Парень в галстуке сдвигает в его сторону, взамен денег, несколько фиолетовых, остро пахнущих химией легких кругляшков. Делает он это ловко. Димка понимает, что здесь надо быть очень быстрым, иначе выпадешь из темпа игры. Это не шахматы.
Димка ставит одну фишку на цифру — вдруг повезет? Ведь почти — он уже сумел сделать нехитрый расчет — три процента возможной удачи. Не так много, но и не мало, а выигрыш будет велик, в сообразии с риском. Остальные три фишки, стараясь подстраховать себя, он ставит в отдельные секторы близ круга — на цвет, чет-нечет и половинку цифр. Дальше начинается то, что не привыкший к такой азартной суете Димка воспринимает как ныряние поезда в бесконечные тоннели с короткими озарениями при пробежках на свету. При каждом новом вращении диска он словно бы слепнет и глохнет. Он превращается в шарик, прыгающий по неразличимо мелькающим красным и черным долькам. Все скачет: цвета, цифры, лица, руки, деньги. И не надо думать или действовать, все делает за тебя парень в галстуке или соседи, и никто не допустит ошибки, сбоя; играет как будто бы одно многоглазое и многорукое существо. Только успевай ставить фишки, сгребать выигранное или же безропотно прощаться с тем, что «пролетело».
Мимоходом Димка замечает, что хозяина рулетки здесь зовут по-разному — кто крупье, кто водилой, кто Жоржем, а некоторые, должно быть, сильно проигравшиеся, Драным Жоржем. Но это мелочи, а важны пальцы Жоржа и коротко бросаемые им слова:
— Семь, красное… нечет, первая комбинация. черное, чет…
Раз — и выскочил из тоннеля в короткий просвет, шарик замер в луночке, короткий общий вздох, или возглас, или матюжок; Жорж сгребает со стола фишки одним ловким движением длинной руки либо быстро распределяет плексигласовые кружочки между выигравшими. И снова все погружаются в темноту ожидания. Через несколько минут, успев потерять и вернуть несколько фишек, Димка кажется себе знатоком, раскусившим тонкости игры, ее законы, вероятности, замысловатую линию удачи.
Тоннель — свет, тоннель — свет. Димка ставит то на комбинации цифр, то на цвет, то на чет-нечет, чувствуя себя с каждой остановкой шарика немножко нищим, немножко богачом, потому что при этой игре он и проигрывает, и выигрывает одновременно. Это осторожная стариковская тактика, и, освоившись, Димка решает рискнуть. Он уже называет водилу Жоржем, толкается, как все, научился ловко и небрежно ставить фишки. Поехали, поехали, черное жерло тоннеля, мелькание, грохот, выпрыгивание в свет с замиранием шарика, снова нырок…
— Возьми, малый!
Жорж сдвигает в его сторону фишки и добавляет деньги. Оказывается, фишек в банке не хватает — Димка рискнул поставить на цифру и сгреб все. Мелькает несколько лиц, глаз; Димку заметили, на него обратили мимолетное внимание. Но сам Димка не замечает уже никого. Глаза его слезятся от густого дыма и хлынувшей в голову крови. Щеки пылают, рулетка дышит на него жаром, как раскаленная печь. Он чувствует прилив вдохновения. Сегодня ему все должно удаться, говорят, что новичкам везет.
Еще раз на цифру. Мимо! Карман с фишками пустеет. Кто-то с коротким ругательством отваливает от стола, расталкивает груду прижатых друг к другу потных тел. Кто-то, откинувшись назад, в короткой паузе между метаниями шарика пьет из бутылки.
Везение отворачивается от Димки. Конечно же ненадолго. Не может быть, чтобы ему не пофартило. Димка достает из кармана последнюю пятерку и получает фишку. Одну! Снова на цифру: была не была! В ногах дрожь от возбуждения. Серый, то ли с проигрышем, то ли с выигрышем, исчезает из поля зрения. А у Димки опять в кармане фишки. Краем глаза Димка успевает заметить в полумраке — сквозь завесу дыма — девчонку-циркачку, она сидит у стены, напротив, на табуретке, положив ногу на ногу, и курит длинную папироску. Ах ты, черт, прямо как в трофейном фильме про западную жизнь. Димка насмотрелся этих картин, как только приехал в Москву из деревни, ни одной не пропустил. Вот выиграть бы миллион, как в фильме про короля Монте-Карло! И… и… Тот парень заплатил хирургам и вернул зрение бедной нищей девочке. А что может сделать он, Димка? Девчонка напротив зрячая, да и медицина у нас бесплатная. Вон сапожник Митька из «Полбанки» ездил к самому Филатову, исправил глаз.
Димка отгоняет глупые, мешающие играть мысли. С миллионом можно хорошую квартиру снять, можно одеться в барахольном углу Инвалидки, где, бывает, толкутся матросы-дальневики с «либертяшек», можно потом заявиться к Евгению Георгиевичу, показать себя — каков он есть, пропащий человек, можно… да вот к этой девчонке подойти и пригласить ее в коктейль-холл в гостиницу «Москва», куда только прилично одетых пускают… Ничего, что она намазана, как приблатненная, у таких девчонок добрые души, они отзывчивые друзья: Димка знает из литературы. И, конечно, можно сфотографироваться в хорошем ателье у МХАТа — шляпа, лакированные туфли, клеш из манчестерки, пиджачок в полоску с плечами — и маме отправить. Давно он обещал маме сфотографироваться и прислать портрет, показать, каков он теперь, москвич, студент важнейшего вуза… Да все никак не соберется. И в чем фотографироваться?
Все эти мысли залпом пролетают в голове Димки, кажется, в долю секунды. Постепенно он начинает покорять всепоглощающее азартное чувство, замечать, что творится вокруг. И вовремя — Димка, собирающийся заявить цифру, вдруг обнаруживает, что карман его совершенно пуст. Как много стали значить для него эти легкие плексигласовые кружочки. Господи, всего лишь фишечки, детские игрушки, пустячки — но как они нужны сейчас. Может быть, одна-две попали случайно в другой карман?… Нет. И тут же многоглазое существо, даже не заглядывая в его карман, а словно кожей осознав, что Димка выпотрошен, выталкивает его в сторону. И он оказывается в позорном одиночестве, отвергнутый столом. Не для него теперь это волнение, крики, переживания — все оставлено в другом мире, и в него не вернуться. Счастливцы — в конусе света, он — в полумраке.
Девчонка все так же сидит на табуретке, только папироска ее, длиной с полметра, превратилась в окурок. Смотрит она на Димку с равнодушной улыбкой. Но девчонка уже вовсе не интересует Димку. Денег, где взять денег, хоть десятку! Он хочет вернуться. Он еще покажет, каков на деле. Он уже прочти выиграл, почти усвоил премудрости цифр, комбинаций, цвета и странности в метаниях шарика. Нет, дело не в миллионе, он даже не жаждет денег, он хочет играть, быть среди этих взрослых мужиков равным, дергаться так же, как и они, напрягаться, кричать, тянуть к себе или бросать мятые деньги, показывая полное пренебрежение к этим бумажкам, жалким — Димка изучал — всеобщим эквивалентам, хочет держать в пригоршне плексигласовые фишечки, мягко, беззвучно потряхивать ими в кармане… Через руки Димки только что пробежала не одна сотня, может быть, тысяча… Он замирает, пораженный цифрой. Да, тысяча, две, и он ни о чем не жалеет. Жалкие студентики, считающие копейки на столовский кислый винегрет, вот каков Димка — видели бы его в эту минуту!
Серый куда-то исчез. Что ж, идти к куче пальто, отыскивать на ощупь свой перелицованный довоенный ратин, шапчонку и идти в ночь, к общежитию какого-то техникума, где из-под пола брызжет вода?
Германн, подросток, князь… ну… этот… — какие-то неясные литературные фигуры игроков мелькают в воображении Димки. Белые манжеты, сюртуки, свет свечей, столики на гнутых ножках, пистолеты. Боже мой, он, Димка, был почти в этом мире. Во всяком случае, среди тех же великих страстей. Серый выходит из какой-то боковой двери, замечает Димку и останавливается, словно бы зная, что студент сам бросится к нему. Димка хватает его за рукав:
— Серый? Ты выиграл?
— Тот смеется, выворачивает наизнанку карманы брюк. Только связка ключиков и отмычек падает с лязгом на пол. Серый поддевает ее носком сапожка, подбрасывает и ловит на лету.
— А взять неоткуда? Серый пожимает плечами:
— Может, и дадут. А под что?
— Как под что?
— Ну, что у тебя есть? Учебники? — Он смеется. — Ну, под часы, хочешь, Студент?
Он хорошо знает, что у Димки нет часов. Мама; передавала ему со знакомой какой-то старенький «Мозер», но, увы, знакомая исчезла с часами.
— А на «американку» пойдешь?
— Какую «американку»?
— Как в споре. На желание. Проиграешь — деньги можешь не возвращать, но желание выполни. Димка мнется:
— Мало ли какое желание?
Серый пританцовывает.
— А это уж какое будет. Не я деньги дам, у меня нету. Кто-нибудь из этих… Может, заставят под столом кукарекать или на лекции тряпку в профессора бросить — я не знаю. Тут народ знаешь какой! Не деньги ценят, а шутку. Игра есть игра: если будешь только богатеть, голову проломят свои же.
— А ты обещаешь, что без позора?
— Без позора — это точно. А хулиганство какое — вполне возможная история.
— Давай!
— «Давай»! — дразнит Серый. — Я не банк. Тут еще заинтересовать человека надо. Он смотрит на Димку, изучая его.
— Есть, пожалуй, маза. Погоди…
Он исчезает в двери. Через несколько томительных, ужасных минут, когда рядом дышит игра, кто то невнятно смеется, кто-то приглушенно ругается и кто-то, отошедший от стола, роняет мелкие деньги из зажатого в горсти кома, Серый возвращается, а следом за ним мягко, неслышно ступает человек, с щелочками-глазами, внимательный и вкрадчивый. В улыбке его — ножевой, металлический всплеск отраженного фиксами света. На шее белый шарф.
Это Чекарь!
Чекарь разглядывает Димку. Разводит руками.
— Надо же — Студент! — Он поворачивается к Серому, говорит строго: — Что же ты не объясни толком кто?
— А я знал, что ты его знаешь? Чекарь трясет Димку за плечи. Говорит своим мягким акающим и приветливым говорком:
— Здорово, Студент! Рад видеть. Новое что-нибудь написал?
— Нет еще.
— Зря. Зря. Пиши. И мою просьбу не забудь. Он ловко стихи тискает, — объясняет Чекарь Серому. — Сам причем, свои.
Серый с уважением смотрит теперь на Димку — так, во всяком случае, кажется. Да и как еще он может смотреть — Студент с Чекарем знаком, тот его за талант ценит. Не фуфлы-муфлы. И девчонка улыбается, видя, как Чекарь трясет Димку.
— Ладно, о чем тут говорить. — Чекарь вынимает из кармана деньги, ровно сложенные, аккуратными пачками, пересчитанные. — На, Студент, побалуйся.
— А сколько тут?
— Выиграешь — отдашь, — уклоняется от ответа Чекарь. — Ну, а не выиграешь… — он смеется, щуря голубенькие острые глазки, — заставлю тебя на «американку»… рассказать чего-нибудь, сочинить… делать ничего не заставлю. Вот, при Сером обещаю и при ней. — Он кивает в сторону девчонки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51