Ты не можешь понять, что я лучше сяду в тюрьму, чем стану связываться с грязными паршивыми бандитами, вроде твоего Тэккера. Нет, пусть уж лучше забирает мое дело. Сдохну раньше, чем пойду к нему.
— Ты что, боишься за свои деньги, что ли?
— Ну, вот! Откуда тебе знать, что на свете есть такая вещь, как честность и честный бизнес, и честные люди, и честные способы наживать деньги и делать дела!
— Твои деньги не пропадут, — сказал Джо. — Слушай, я скажу тебе кое-что, хотя и не должен бы это говорить. Я, понимаешь, проверяю книги тех, кто вступает в синдикат. Я не знаю, сколько у тебя наличного капитала. Но можешь указать, сколько хочешь, хоть три, хоть две тысячи. Все знают, что тебе не повезло, Тебя крепко стукнули. Черт, ну что ты, приготовишка, что ли, неужели тебе нужно все разжевывать?
Лео вынул из кармана ключи и подошел к выключателю.
— Ну, я запираю банк, — сказал он.
Джо стоял, лихорадочно соображая, как предупредить Лео, чтобы он не принимал завтра ставок на номер 527 и на другие комбинации этих цифр? Как сказать ему это так, чтобы он не догадался, что на одну из этих комбинаций должен пасть выигрыш? Как мог он выдать тайну, если Лео еще не вошел в объединение, не связал себя накрепко? Положиться на то, что Лео будет благодарен за предостережение? Нет, Лео воспользуется этим для борьбы против синдиката. Он сейчас же всем расскажет, что Тэккер подтасовал выигрыш.
— Ну, ты слышал, что я сказал? — спросил Лео.
Джо подошел к двери и грузно прислонился к притолоке. Лицо его просительно сморщилось.
— Я тебя прошу, для твоего же блага прошу, — сказал он. — Вступай сегодня же, чтобы я мог помочь тебе, пока не поздно.
— Что значит поздно?
— Что значит поздно! — резко выкрикнул Джо. — Что, что! Пока не поздно, дурак ты этакий, пока не поздно!
— Что значит поздно, я тебя спрашиваю? Для чего поздно?
— Упрямый ты слепой осел. У тебя крыша над головой горит, а ты не видишь. Пока не поздно — слышишь? Пока дело не зашло слишком далеко. Пока не поздно войти в объединение. Я там не хозяин; ты мне брат, но я не хозяин синдиката и не могу делать для тебя все, что мне захочется, а только то, что могу.
«Есть еще время, — подумал Лео. — Подождем, посмотрим, как пойдет дело в суде, как будет налаживаться лотерея». Уступить он всегда успеет. Пока Джо там, можно не сдаваться до последней минуты. И Лео ничего не ответил Джо. Он выключил свет, открыл дверь и подождал, пока Джо выйдет. Потом оба брата молча спустились вместе по лестнице и молча разошлись в разные стороны.
В среду около шести часов вечера грандиозный замысел был приведен в исполнение. Выигрыш пал на номер 527. Монополист сделал первый ход. Последствия были необозримы.
В такой афере не было ничего нового. Она имела давнюю почтенную традицию в истории бизнеса. Монополист, посоветовавшись со своим юристом, разработал подробный план постепенно усиливающегося нажима, который должен был привести к намеченной цели. Подтасовка выигрыша была только первым, самым легким ударом. Удар был нанесен, и, как разорвавшаяся бомба, искалечил жизнь четырнадцати крупных держателей лотерей в Гарлеме, сорока — пятидесяти мелких, свыше семисот контролеров, свыше восьми тысяч сборщиков, свыше полмиллиона игроков.
Ни один из тех, кого задел этот взрыв, не знал, что произойдет дальше, — он мог предвидеть только то, что произойдет с ним, — не знали ни выигравшие игроки, которые опасались, что им не оплатят выигрыша, ни сборщики, ни контролеры, ни содержатели лотерей, которые все могли остаться без куска хлеба, ни даже сам монополист, который все это начал, преследуя определенную цель, но не учел всех последствий. И все и каждый, от монополиста до игрока и от игрока до монополиста, заботились только о себе, а дальнейшее им было безразлично.
Из-за отпуска Бауера Лео сам находился в конторе, когда пришло известие, что выигрыш пал на 527. Мюррей, выслушав сообщение по телефону, показал записанный им номер Лео, и Лео схватился за щеку и сказал: — Ух! — Но он еще не понимал всего значения случившегося.
— Плохо дело, — сказал Мюррей.
Лео взял у Мюррея из рук записку, долго смотрел на нее.
— Вы не ошиблись? — спросил он.
— Я два раза переспрашивал. Заставил назвать каждую цифру в отдельности.
— Позвоните еще раз и проверьте. Этого не может быть.
Лео подошел к Делиле, которая уже начала подсчитывать выигрыши. Он перетряхнул лежавшую перед ней груду билетов.
— Тысяч на пятьдесят — шестьдесят будет? — спросил он.
— О нет, не думаю. — Делиле стало жаль его. — Не может быть, чтобы так много.
— Тысяч сорок — пятьдесят. — Зажав в руке пачку билетов, Лео перелистал их, как страницу блокнота. Цифры мелькали, прыгали у него перед глазами. Большинство ставок было в 1 цент. Это означало выигрыш в 6 долларов.
— Компания жевательных резинок тоже пострадает. Сегодня все радуются, и никто не жует, — сказал Лео. — Надо будет выразить им соболезнование.
Делила рассмеялась.
— А вы держитесь молодцом, — сказала она.
Лео бросил на нее быстрый взгляд.
— Сказать вам правду? — Он улыбнулся. — Мне хочется сесть на пол и завыть — но что толку? В конце концов, это только деньги. «Только, только, — подумал он. — Только и есть у меня, что это „только“. Он увидел, что Мюррей стоит перед ним и кивает. — Ну? — спросил он резко. — Что вам еще нужно?
— Я справился, как вы велели. Так оно и есть — 527.
— Знаю, знаю, — почти крикнул Лео. — Вы ведь уже сказали. Боитесь, что я забуду?
Лео торопился к себе в контору. Он надел шляпу и пальто и велел Мюррею позвонить ему туда или домой, когда баланс за день будет готов. Потом он стал медленно спускаться по лестнице. Делила вышла вслед за ним на площадку. Лео ее не видел. Он спускался, придерживаясь за перила. Его рука скользила по гладко отполированному дереву. Потом, вытянув указательный палец и отставив большой, как делают ребятишки, представляя, что стреляют из пистолета, он ударял вытянутым пальцем по перилам и начинал выбивать ритмическую дробь. Это была мальчишеская забава, но Лео сейчас больше всего на свете хотелось хоть на минуту освободиться от самого себя и почувствовать себя мальчишкой.
Делила вернулась в контору и сказала всем: — Он держится молодцом.
Эдгар ждал его с машиной. Лео знал, что его контора уже полна народу и все будут приставать к нему. Контролеры будут спрашивать, что им делать завтра. Лотерейщики, с которыми Джо еще не вел переговоров, явятся к нему, чтобы через него сторговаться с Джо. Он представил себе, как они все, высунув язык, рыщут за деньгами, и быстро зашагал по тротуару. Эдгар побежал за ним.
— Отвести машину в гараж? — спросил Эдгар.
Лео не ответил. Он посмотрел на смуглое, серьезное лицо Эдгара и отвернулся. Он держал руки в карманах пальто, так высоко подняв плечи, что голова совсем ушла в них. Он забыл, о чем Эдгар спросил его и что хотел сказать Эдгару. Он помнил только, что Эдгар о чем-то спрашивал, но не мог вспомнить, о чем. Он пошел дальше. Эдгар пошел за ним.
— Там, в конторе, вас ждут, — сказал Эдгар. — Сказать им, чтобы пришли в пятницу?
— Что? А, хорошо. Что такое в пятницу?
— Там ждут…
— Ладно, поезжайте. Завтра праздник, можете отдохнуть.
Эдгар решил больше не настаивать. Освободиться пораньше совсем неплохо.
Какое-то странное оцепенение овладело Лео. Он шел пешком потому, что ему хотелось разрядить это напряжение, и потому, что ему приятно было вдыхать прохладный вечерний воздух, и потому, что ему казалось необходимым выиграть время. Выиграть время? Для чего? Чтобы подумать. О чем подумать? О том, что делать. Но делать было нечего. Дела его кончились. Чувство, которое он испытал четыре года назад, когда Самсон Кэнди пришел к нему в гараж, снова охватило его. Он постарался заглушить это чувство и пошел дальше. Почти всю дорогу домой он шел пешком.
Он прошел вдоль трамвайной линии, сбегавшей вниз с длинного пологого холма, перешел мост, миновал спортивный стадион, прошел под эстакадой надземной железной дороги. Вверху, на холме, воздух пламенел от заходящего солнца, внизу, в котловине, было совсем черно, а дальше за эстакадой — окна магазинов бросали в темноту веселые снопы лучей.
Ощипанные индейки висели в ярко освещенном окне мясной; консервные банки с плумпудингом громоздились за стеклами закусочной, а рядом светились окна кондитерской Люсьена. Это была знаменитость Бронкса. Сильвия приходила сюда за тортом в особо торжественных случаях. Лео остановился перед витриной, вспомнил о Сильвии и подумал, что хорошо бы купить ей любимое пирожное и что даже для такой простой вещи, как еда, человеку необходимы деньги. «Когда-нибудь додумаются до того, что будут брать деньги за воздух, как теперь уже берут за воду».
В окне среди пирогов и плюшек лежала тыква. Тыква была большая и золотистая, пироги вокруг нее — коричневые, ощипанные индейки в витрине рядом — белые, банки с плумпудингом — голубые, а перед ними были рассыпаны красные ягоды клюквы.
Он может бросить бизнес и проживать оставшиеся у него деньги. Либо подыскать какое-нибудь новое дело, чтобы не скучно было. Либо сохранить свою лотерею, пустить все сбережения на то, чтобы оплатить как можно больше выигрышей, и бороться с синдикатом один на один. Либо, наконец, оставить при себе свои сбережения и вступить в синдикат. Но так или иначе, на что-то надо решиться.
Лео прошел еще немного пешком. Потом сел в трамвай и поехал домой. Вагон был почти пустой, и Лео подумал, что, должно быть, подошло обеденное время. «Едва ли кто из лотерейщиков поедет сегодня домой обедать», — подумал он и тут же вспомнил об игроках, и ему представилось, как сейчас по всему городу празднуют выигрыши, тратят вперед еще не полученные деньги, вспомнил Джо, представил себе его контору и толпу лотерейщиков, вкрадчиво выклянчивающих тэккеровские деньги, с хитрыми ужимками продающих ему свой бизнес и свою жизнь, разоряющих себя с продувным видом.
Напротив Лео сидел человек с живой индюшкой на коленях. Его красное, широкое лицо блестело, и глаза блестели, и влажные губы блестели тоже. Он, по-видимому, был слегка навеселе. Он только что в салуне выиграл индюшку в лотерею.
Птица была завернута в мешковину, и ее гордая голова смешно торчала из узла. Вид у нее был злой, усталый и недоуменный. Время от времени она широко разевала клюв, но не издавала ни звука. Она сидела смирно и сердито, устало и недоуменно смотрела блестящими глазами прямо перед собой и по сторонам, но ни разу не взглянула вверх, ни разу не взглянула на того, кто держал ее в руках и имел монополию на ее жизнь.
Когда она поворачивала голову, человек похлопывал по ней рукой. У него были грубые волосатые руки, но похлопывал он легонько. Его влажные губы тихо шевелились. По-видимому, он уже чувствовал во рту вкус этой усталой, сердитой, сбитой с толку птицы. Он заметил, что Лео смотрит на индюшку, и самодовольно потрепал ее по голове.
Птица втянула гордую голову в плечи.
— Сочное жаркое выйдет, — сказал человек.
Лео отвернулся. Несколько мгновений он ни о чем не думал. Потом мелькнула мысль: «Что я такое? Выброшенный из бизнеса человек». Волна тревоги захлестывала его, поднимаясь вверх по телу, билась в мозгу, душила и, наконец, отступила, оставив тело в холодной испарине.
— Я съем обе лапки и грудку, — сказал человек.
Лео улыбнулся ему, но ничего не ответил. «Чего это я так волнуюсь? — спрашивал он себя. — У меня есть еще деньги. Не заплачу никому, вот и все». Но его бизнес — вот что было для него важно. Бизнес был его собственностью. Бизнес давал ему уверенность. Если он будет проживать свои сбережения, он снова вернется к тому, что было в 1930 году: будет метаться, будет искать, искать, сходить с ума в поисках какого-нибудь надежного дела. Нет, уж лучше Джо. Он договорится с ним, Он знает, как держать его в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Ты что, боишься за свои деньги, что ли?
— Ну, вот! Откуда тебе знать, что на свете есть такая вещь, как честность и честный бизнес, и честные люди, и честные способы наживать деньги и делать дела!
— Твои деньги не пропадут, — сказал Джо. — Слушай, я скажу тебе кое-что, хотя и не должен бы это говорить. Я, понимаешь, проверяю книги тех, кто вступает в синдикат. Я не знаю, сколько у тебя наличного капитала. Но можешь указать, сколько хочешь, хоть три, хоть две тысячи. Все знают, что тебе не повезло, Тебя крепко стукнули. Черт, ну что ты, приготовишка, что ли, неужели тебе нужно все разжевывать?
Лео вынул из кармана ключи и подошел к выключателю.
— Ну, я запираю банк, — сказал он.
Джо стоял, лихорадочно соображая, как предупредить Лео, чтобы он не принимал завтра ставок на номер 527 и на другие комбинации этих цифр? Как сказать ему это так, чтобы он не догадался, что на одну из этих комбинаций должен пасть выигрыш? Как мог он выдать тайну, если Лео еще не вошел в объединение, не связал себя накрепко? Положиться на то, что Лео будет благодарен за предостережение? Нет, Лео воспользуется этим для борьбы против синдиката. Он сейчас же всем расскажет, что Тэккер подтасовал выигрыш.
— Ну, ты слышал, что я сказал? — спросил Лео.
Джо подошел к двери и грузно прислонился к притолоке. Лицо его просительно сморщилось.
— Я тебя прошу, для твоего же блага прошу, — сказал он. — Вступай сегодня же, чтобы я мог помочь тебе, пока не поздно.
— Что значит поздно?
— Что значит поздно! — резко выкрикнул Джо. — Что, что! Пока не поздно, дурак ты этакий, пока не поздно!
— Что значит поздно, я тебя спрашиваю? Для чего поздно?
— Упрямый ты слепой осел. У тебя крыша над головой горит, а ты не видишь. Пока не поздно — слышишь? Пока дело не зашло слишком далеко. Пока не поздно войти в объединение. Я там не хозяин; ты мне брат, но я не хозяин синдиката и не могу делать для тебя все, что мне захочется, а только то, что могу.
«Есть еще время, — подумал Лео. — Подождем, посмотрим, как пойдет дело в суде, как будет налаживаться лотерея». Уступить он всегда успеет. Пока Джо там, можно не сдаваться до последней минуты. И Лео ничего не ответил Джо. Он выключил свет, открыл дверь и подождал, пока Джо выйдет. Потом оба брата молча спустились вместе по лестнице и молча разошлись в разные стороны.
В среду около шести часов вечера грандиозный замысел был приведен в исполнение. Выигрыш пал на номер 527. Монополист сделал первый ход. Последствия были необозримы.
В такой афере не было ничего нового. Она имела давнюю почтенную традицию в истории бизнеса. Монополист, посоветовавшись со своим юристом, разработал подробный план постепенно усиливающегося нажима, который должен был привести к намеченной цели. Подтасовка выигрыша была только первым, самым легким ударом. Удар был нанесен, и, как разорвавшаяся бомба, искалечил жизнь четырнадцати крупных держателей лотерей в Гарлеме, сорока — пятидесяти мелких, свыше семисот контролеров, свыше восьми тысяч сборщиков, свыше полмиллиона игроков.
Ни один из тех, кого задел этот взрыв, не знал, что произойдет дальше, — он мог предвидеть только то, что произойдет с ним, — не знали ни выигравшие игроки, которые опасались, что им не оплатят выигрыша, ни сборщики, ни контролеры, ни содержатели лотерей, которые все могли остаться без куска хлеба, ни даже сам монополист, который все это начал, преследуя определенную цель, но не учел всех последствий. И все и каждый, от монополиста до игрока и от игрока до монополиста, заботились только о себе, а дальнейшее им было безразлично.
Из-за отпуска Бауера Лео сам находился в конторе, когда пришло известие, что выигрыш пал на 527. Мюррей, выслушав сообщение по телефону, показал записанный им номер Лео, и Лео схватился за щеку и сказал: — Ух! — Но он еще не понимал всего значения случившегося.
— Плохо дело, — сказал Мюррей.
Лео взял у Мюррея из рук записку, долго смотрел на нее.
— Вы не ошиблись? — спросил он.
— Я два раза переспрашивал. Заставил назвать каждую цифру в отдельности.
— Позвоните еще раз и проверьте. Этого не может быть.
Лео подошел к Делиле, которая уже начала подсчитывать выигрыши. Он перетряхнул лежавшую перед ней груду билетов.
— Тысяч на пятьдесят — шестьдесят будет? — спросил он.
— О нет, не думаю. — Делиле стало жаль его. — Не может быть, чтобы так много.
— Тысяч сорок — пятьдесят. — Зажав в руке пачку билетов, Лео перелистал их, как страницу блокнота. Цифры мелькали, прыгали у него перед глазами. Большинство ставок было в 1 цент. Это означало выигрыш в 6 долларов.
— Компания жевательных резинок тоже пострадает. Сегодня все радуются, и никто не жует, — сказал Лео. — Надо будет выразить им соболезнование.
Делила рассмеялась.
— А вы держитесь молодцом, — сказала она.
Лео бросил на нее быстрый взгляд.
— Сказать вам правду? — Он улыбнулся. — Мне хочется сесть на пол и завыть — но что толку? В конце концов, это только деньги. «Только, только, — подумал он. — Только и есть у меня, что это „только“. Он увидел, что Мюррей стоит перед ним и кивает. — Ну? — спросил он резко. — Что вам еще нужно?
— Я справился, как вы велели. Так оно и есть — 527.
— Знаю, знаю, — почти крикнул Лео. — Вы ведь уже сказали. Боитесь, что я забуду?
Лео торопился к себе в контору. Он надел шляпу и пальто и велел Мюррею позвонить ему туда или домой, когда баланс за день будет готов. Потом он стал медленно спускаться по лестнице. Делила вышла вслед за ним на площадку. Лео ее не видел. Он спускался, придерживаясь за перила. Его рука скользила по гладко отполированному дереву. Потом, вытянув указательный палец и отставив большой, как делают ребятишки, представляя, что стреляют из пистолета, он ударял вытянутым пальцем по перилам и начинал выбивать ритмическую дробь. Это была мальчишеская забава, но Лео сейчас больше всего на свете хотелось хоть на минуту освободиться от самого себя и почувствовать себя мальчишкой.
Делила вернулась в контору и сказала всем: — Он держится молодцом.
Эдгар ждал его с машиной. Лео знал, что его контора уже полна народу и все будут приставать к нему. Контролеры будут спрашивать, что им делать завтра. Лотерейщики, с которыми Джо еще не вел переговоров, явятся к нему, чтобы через него сторговаться с Джо. Он представил себе, как они все, высунув язык, рыщут за деньгами, и быстро зашагал по тротуару. Эдгар побежал за ним.
— Отвести машину в гараж? — спросил Эдгар.
Лео не ответил. Он посмотрел на смуглое, серьезное лицо Эдгара и отвернулся. Он держал руки в карманах пальто, так высоко подняв плечи, что голова совсем ушла в них. Он забыл, о чем Эдгар спросил его и что хотел сказать Эдгару. Он помнил только, что Эдгар о чем-то спрашивал, но не мог вспомнить, о чем. Он пошел дальше. Эдгар пошел за ним.
— Там, в конторе, вас ждут, — сказал Эдгар. — Сказать им, чтобы пришли в пятницу?
— Что? А, хорошо. Что такое в пятницу?
— Там ждут…
— Ладно, поезжайте. Завтра праздник, можете отдохнуть.
Эдгар решил больше не настаивать. Освободиться пораньше совсем неплохо.
Какое-то странное оцепенение овладело Лео. Он шел пешком потому, что ему хотелось разрядить это напряжение, и потому, что ему приятно было вдыхать прохладный вечерний воздух, и потому, что ему казалось необходимым выиграть время. Выиграть время? Для чего? Чтобы подумать. О чем подумать? О том, что делать. Но делать было нечего. Дела его кончились. Чувство, которое он испытал четыре года назад, когда Самсон Кэнди пришел к нему в гараж, снова охватило его. Он постарался заглушить это чувство и пошел дальше. Почти всю дорогу домой он шел пешком.
Он прошел вдоль трамвайной линии, сбегавшей вниз с длинного пологого холма, перешел мост, миновал спортивный стадион, прошел под эстакадой надземной железной дороги. Вверху, на холме, воздух пламенел от заходящего солнца, внизу, в котловине, было совсем черно, а дальше за эстакадой — окна магазинов бросали в темноту веселые снопы лучей.
Ощипанные индейки висели в ярко освещенном окне мясной; консервные банки с плумпудингом громоздились за стеклами закусочной, а рядом светились окна кондитерской Люсьена. Это была знаменитость Бронкса. Сильвия приходила сюда за тортом в особо торжественных случаях. Лео остановился перед витриной, вспомнил о Сильвии и подумал, что хорошо бы купить ей любимое пирожное и что даже для такой простой вещи, как еда, человеку необходимы деньги. «Когда-нибудь додумаются до того, что будут брать деньги за воздух, как теперь уже берут за воду».
В окне среди пирогов и плюшек лежала тыква. Тыква была большая и золотистая, пироги вокруг нее — коричневые, ощипанные индейки в витрине рядом — белые, банки с плумпудингом — голубые, а перед ними были рассыпаны красные ягоды клюквы.
Он может бросить бизнес и проживать оставшиеся у него деньги. Либо подыскать какое-нибудь новое дело, чтобы не скучно было. Либо сохранить свою лотерею, пустить все сбережения на то, чтобы оплатить как можно больше выигрышей, и бороться с синдикатом один на один. Либо, наконец, оставить при себе свои сбережения и вступить в синдикат. Но так или иначе, на что-то надо решиться.
Лео прошел еще немного пешком. Потом сел в трамвай и поехал домой. Вагон был почти пустой, и Лео подумал, что, должно быть, подошло обеденное время. «Едва ли кто из лотерейщиков поедет сегодня домой обедать», — подумал он и тут же вспомнил об игроках, и ему представилось, как сейчас по всему городу празднуют выигрыши, тратят вперед еще не полученные деньги, вспомнил Джо, представил себе его контору и толпу лотерейщиков, вкрадчиво выклянчивающих тэккеровские деньги, с хитрыми ужимками продающих ему свой бизнес и свою жизнь, разоряющих себя с продувным видом.
Напротив Лео сидел человек с живой индюшкой на коленях. Его красное, широкое лицо блестело, и глаза блестели, и влажные губы блестели тоже. Он, по-видимому, был слегка навеселе. Он только что в салуне выиграл индюшку в лотерею.
Птица была завернута в мешковину, и ее гордая голова смешно торчала из узла. Вид у нее был злой, усталый и недоуменный. Время от времени она широко разевала клюв, но не издавала ни звука. Она сидела смирно и сердито, устало и недоуменно смотрела блестящими глазами прямо перед собой и по сторонам, но ни разу не взглянула вверх, ни разу не взглянула на того, кто держал ее в руках и имел монополию на ее жизнь.
Когда она поворачивала голову, человек похлопывал по ней рукой. У него были грубые волосатые руки, но похлопывал он легонько. Его влажные губы тихо шевелились. По-видимому, он уже чувствовал во рту вкус этой усталой, сердитой, сбитой с толку птицы. Он заметил, что Лео смотрит на индюшку, и самодовольно потрепал ее по голове.
Птица втянула гордую голову в плечи.
— Сочное жаркое выйдет, — сказал человек.
Лео отвернулся. Несколько мгновений он ни о чем не думал. Потом мелькнула мысль: «Что я такое? Выброшенный из бизнеса человек». Волна тревоги захлестывала его, поднимаясь вверх по телу, билась в мозгу, душила и, наконец, отступила, оставив тело в холодной испарине.
— Я съем обе лапки и грудку, — сказал человек.
Лео улыбнулся ему, но ничего не ответил. «Чего это я так волнуюсь? — спрашивал он себя. — У меня есть еще деньги. Не заплачу никому, вот и все». Но его бизнес — вот что было для него важно. Бизнес был его собственностью. Бизнес давал ему уверенность. Если он будет проживать свои сбережения, он снова вернется к тому, что было в 1930 году: будет метаться, будет искать, искать, сходить с ума в поисках какого-нибудь надежного дела. Нет, уж лучше Джо. Он договорится с ним, Он знает, как держать его в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84