Он не мог не рыскать и не мог не прибежать сюда, потому что ему нужно было уйти от того, что он знал и не хотел знать, — что для Лео ничего не сделано и что это правильно, так и надо было поступить, на то и бизнес. А сейчас, быть может, и рыскать по Бродвею, и прибежать сюда — уже мало, сейчас, быть может, ему придется убить, чтобы уйти от того, что он знал и не хотел знать.
Генри слышал, как Джо скребет щетину на подбородке. Он видел его налитые кровью глаза. Джо весь дрожал, и, когда он не говорил, слышно было, как он хрипло, с трудом переводит дыхание. Грудь его ходила ходуном, и казалось, что не только его рот, но все лицо раскрывается, чтобы глотнуть воздуха.
— Вам бы нужно чего-нибудь поесть, — сказал Генри. — И принять ванну. Почему бы вам не пойти сейчас под душ, а мы тем временем приготовим закусить.
Генри чувствовал себя увереннее. Он дружелюбно улыбался Джо. Джо ничего ему не сделал. Он только говорит. Значит, он и не собирается ничего делать. Ему просто нужно сорвать на ком-нибудь все, что у него накипело. Прошла уже пятница, и суббота, и воскресенье, — у него было время все обдумать, и он сам понимает, что они сделали то, что нужно для бизнеса, а значит, и для него самого, потому что это и его бизнес, и, значит, он сам тоже притаится и будет выжидать, как и все они, пока беду не пронесет мимо. Он просто искал места, где бы отвести душу, поорать, поскандалить, чтобы дать выход мучительному сознанию, что Лео гибнет из-за бизнеса, который есть и его бизнес, бизнес Джо, — больше бизнес Джо, чем Уилока, особенно теперь, когда Лео уже нет.
— Пока вы будете есть, мы можем поговорить, — сказал Генри.
Дорис не двинулась с места после того, как Джо отшвырнул ее к стене. Дверь все еще была распахнута настежь. Отлетев от двери, Дорис наткнулась на стул и так и застыла, с побелевшим лицом и полуоткрытым ртом. Она боялась пошевельнуться. Ей казалось, что стоит ей сделать шаг или громко вздохнуть, как револьвер выстрелит.
— Чего же еще ждать от такого сукиного сына, как ты, — сказал Джо. — По-твоему, я должен принимать ванну, пока мой брат умирает уже третьи сутки неизвестно где? Должен размываться под душем и сидеть тут с тобой и с этой девкой, которую ты где-то подцепил, пока мой брат умирает! — Голос у него вздрагивал, но он боролся с этой дрожью и боролся с самим собой. — Вы его не хотели принимать! — крикнул он. — Да, да, вы с Беном не хотели его, с самого начала не хотели его принимать, — он, видите ли, недостаточно хорош для вас, для таких подлецов, для такого сукиного сына, как ты! Никто не хотел его. А уж ты-то больше всех. С самого начала.
Джо прикрыл глаза рукой, не касаясь лба. Подбородок у него сморщился и задрожал; слезы жгли ему глаза и крупными каплями стекали по лицу.
— С самого начала, — пробормотал он. Он хотел сказать о том, как с самого начала, три недели назад, когда синдикат еще только создавался, Уилок противился попыткам Джо спасти деньги Лео. Но ему вдруг припомнилось другое: как он, Джо, всегда был баловень, любимец семьи, а Лео — всегда в загоне, и как Лео всегда помогал ему, и как он рассчитывал, что синдикат вознаградит Лео за все — за бегство из дома, который Лео для него создал, за брошенную табачную лавку, которую Лео для него купил, за гараж, который он у Лео отнял, за вспышки ненависти к Лео, да, да, ненависти — настолько сильной, что ему хотелось повалить Лео на пол и бить его, и топтать, и потом пожалеть, как когда-то в детстве.
— Лео! — крикнул Джо. Голос у него сорвался, словно что-то треснуло в горле и рассыпалось на кусочки. — Лео, Лео! О господи, боже мой, прости меня, господи! Ох, Лео, мой Лео!
Он же старался для Лео! Синдикат должен был вознаградить Лео за все. Пусть кто-нибудь посмеет сказать, что он сам не знал, почему заставил своего брата вступить в синдикат: то ли потому, что хотел помочь ему разбогатеть, то ли потому, что хотел повалить его себе под ноги, чтобы снова, как в детстве, пожалеть его… пусть кто-нибудь только посмеет сказать это, — и он убьет его на месте. И все же… Все же… о чем думал он эти три дня? Какая мысль, одна-единственная мысль была яснее и неоспоримее всех? Мысль о том, что Тэккер и Уилок сделали то, что нужно для бизнеса. И еще — что без Лео банк Лео перейдет к нему, к Джо. Да, и эта мысль была ясна и неоспорима. Она накрепко засела у него в мозгу, ее нельзя было отодрать, как нельзя отодрать грязь от земли.
— Ну, полно, Джо. — Генри медленно придвинулся ближе, протянул руку. — Полно, Джо, не надо. — Он положил ему руку на плечо, но Джо сбросил ее.
— Про-о-о-чь! — рявкнул Джо. Он наотмашь ударил Уилока револьвером в грудь. — Не трогай меня! — рычал он. — Не прикасайся ко мне своими крысиными лапами!
Удар был сильный. Генри отлетел назад, повалился на стол и, перевернувшись, ухватился за край стола, чтобы не упасть. В ту минуту, когда он, зажмурившись от боли, цеплялся за край стола и выкрики Джо еще отдавались у него в ушах, он услышал, как что-то быстро прошелестело по площадке и вниз по лестнице. Генри выпрямился и медленно обернулся.
— Я только хотел поговорить с вами, Джо, — сказал он.
Генри поискал глазами Дорис. Ее не было. Грудь у него болела. Он подумал мельком, что, верно, у него сломано ребро, но глаза его были прикованы к тому месту, где раньше стояла Дорис. Потом медленно он перевел взгляд на дверь. Дверь по-прежнему была раскрыта настежь. Генри удивило, что Джо так бушевал и ругался, а никто не прибежал на его крики. Никто, должно быть, не слышал. Воскресный вечер. В доме, должно быть, никого нет, кроме хозяйки. А хозяйка, верно, впустила Джо и ушла к себе, в свою комнату в полуподвале. Генри медленно обдумывал все это, глядя в раскрытую дверь. Ему видна была площадка, пролет лестницы и пустая темная стена напротив.
— Я не желаю с тобой говорить, — сказал Джо. — Я хочу только знать, где Тэккер, и хочу, чтобы ты выложил все, что тебе известно. Где Фикко? Посылал он к вам? Известно тебе, где Фикко, говори!
— Можно мне сесть? Вы очень больно меня ударили. — Генри приложил руку к груди. — Кажется, вы сломали мне ребро.
Если бы только Джо перестал хоть на минуту так орать, думал Генри. Он мог бы тогда подумать, сообразить — сказать ли Джо, что Дорис убежала, и им обоим теперь грозит опасность? Отчего она убежала? Оттого, что решила сделать так, как он велел, решила позаботиться о себе? Если бы только это было так! Если бы, если бы! Он должен подумать. Если это так, то не следует ничего говорить Джо. Опасно давать новое направление его мыслям: чуть что — он может начать палить. А если это не так, то опасно ничего не говорить ему, потому что тогда, значит, Дорис побежала звать на помощь, побежала за полицией. Если бы только Джо замолчал на минуту и дал ему спокойно посидеть одну минуту, и подумать хоть минуту, и сообразить, что решила делать Дорис, чтобы спасти себя.
— Жаль, что голову не проломил, — сказал Джо. — Стоило бы за подлость, которую ты устроил моему брату. Да тебя убить за это мало.
— Я ничего не устраивал.
Генри знал, что Джо и сам не может считать его виновным в похищении Лео, но нарочно затягивал этот пустой спор, чтобы подумать и решить — убежала Дорис совсем или нет. Грудь все еще болела. Голова была тяжелая, как котел, и Генри знал, что впереди еще целая ночь и ему предстоит всю ночь убеждать Джо в том, что он сам знает не хуже его, а Джо будет орать и беситься, и, быть может, побьет его и будет взвинчивать себя, пока не отведет душу, а потом угомонится и снова станет годным для бизнеса.
— Вы же понимаете, — сказал Генри, — никто, в сущности, тут не виноват. Ну, что можно было сделать? Он же не мучился, не страдал — чик, и готово! — Генри щелкнул пальцами. — Я бы хотел, чтобы и со мной было так же, когда придет срок.
— Что? Что ты болтаешь? — голос Джо звучал тонко и словно откуда-то издалека.
— Ну как мне еще вам оказать? Это верно, что у него было высокое кровяное давление?
— Что? Да говори же? Что? Что? У кого? Говори! Что?
— Да это самое, — сказал Генри, — с ним же был удар — он и не почувствовал ничего, никакой боли, вообще ничего. Это же самая легкая смерть, Джо, самая, самая легкая.
— Лео! — почти прорычал Джо. — Я так и знал! Лео! — Он закинул голову, и крики его неслись над головой Уилока. — Лео! Лео! Я все время это знал!
Генри отвел глаза. На лицо Джо больно было смотреть.
— Успокойтесь, Джо, — сказал он. — Ведь страданий никаких, вы понимаете, никаких. Свидетели — ну, люди, которые там были в это время, — говорят, что с ним был удар, а при этом, вы понимаете, совсем, ну совсем нет боли. Это самая легкая смерть; самая легкая. Джо, верно, верно. Это же милость божия — умереть так. Я вам правду говорю.
— И ты знал об этом — и ты и Бен, — оба знали, что мой брат умирает, умирает без врача, без помощи, и ничего не сделали, ни ты, ни Бен?
— А что мы могли сделать?
Генри увидел, что Джо шагнул к нему. Генри попятился. Лицо Джо было неузнаваемо. Он был крупный мужчина и плакал крупными слезами, и они желтыми полосами бороздили его лицо и стекали желтыми каплями, а кожа под ними, казалось, совсем почернела.
— Где Фикко? — выкрикнул Джо.
— Не знаю.
— Говори!
Всякий раз, как Джо делал шаг вперед, Генри отступал на шаг.
— Честное слово, не знаю, — сказал Генри, — я бы рад был знать, Джо! Вы слышите, Джо! Я бы рад был знать!
— Говори! Где Фикко? Говори! Где он, будь он проклят! Я его задушу своими руками. Никому этого не уступлю. Говори, где он? Я ему все кишки зубами вырву. Говори, сукин ты сын! Говори, где он? Говори, не то убью!
Он направил на Генри револьвер, и на секунду уверенность Генри поколебалась. Он подумал, что Джо и вправду может выстрелить. Но Джо швырнул револьвер на пол. Револьвер упал с глухим стуком, подпрыгнул, перевернулся, и к Генри снова вернулась уверенность. Нет, его ждала не смерть, а только побои — жестокие, быть может, в кровь, с переломом костей. Это он выдержит, у него хватит на это мужества.
— Говори, шкура! Продажная твоя душонка, говори! — рычал Джо. Он вдруг ринулся к Уилоку, схватил его и начал трясти. Джо был силен. Он приподнял Уилока и отшвырнул от себя, как тряпку. Уилок зашатался, и Джо снова схватил его и снова начал трясти.
— Говори или я убью тебя! — кричал он. — Я тебе все кости переломаю и убью. Я не шучу!
— Джо! Я же не знаю ничего. Перестаньте!
— Не перестану!
— Вы сами знаете, что я ничего не знаю. Если бы я знал, так полиция давно была бы там. Перестаньте, говорят вам. Пустите меня!
— Не пущу!
Джо ударил его. Он изо всей силы ударил Генри кулаком в скулу, и Генри отлетел назад, качнулся вперед, зашатался, но все же устоял на ногах.
— Джо! — прошептал он. — Ради бога, перестаньте! Дверь!
Джо не слышал. Он снова шел на Генри, как слепой, ничего не видя. Генри сделал попытку увернуться.
— Дверь открыта! — снова прошептал он и присел. Он боялся говорить громко, боялся, что кто-нибудь услышит и войдет.
Он не успел увернуться. Джо снова ударил его по лицу. Генри показалось, что голова у него лопнула и все мозги вывалились наружу. Он упал на колени, и Джо ударил его снова по губам и пнул ногой, и потом еще раз ударил, и еще, и Генри опрокинулся навзничь. Тогда Джо начал колотить его ногами и топтать его руки и ноги и неподвижное тело, и когда явилась полиция, он все еще топтал его.

Полисмены вошли, держа револьверы наготове. Двое были в форме, двое в штатском. Один из агентов в штатском пробежал через комнату и приставил револьвер к животу Джо.
Джо, казалось, удивился. Глаза у него были как стеклянные, рот раскрыт. Он медленно попятился назад, не спуская глаз с револьвера, и другой агент подошел к нему сбоку и ударил его рукояткой револьвера по голове. Джо скорчился, перевернулся и упал ничком. Тело его глухо стукнулось об пол.
Дорис бросилась на колени перед Уилоком и приподняла ему голову.
— Что с тобой? — закричала она.
Генри услышал ее крик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84