— Не дразни меня! Не то посмотришь! Посмотришь! — Он поднял кулаки и замолотил ими по воздуху.
Лео стоял, все так же нагнув голову, — ждал, смотрел, насмехался.
— От тебя можно было этого ждать, — сказал он наконец.
— Ты украл мои деньги! — кричал Джо. — Мне вот подвернулся хороший случай, а ты украл мои деньги и спрятал их, и я должен был искать их, как вор, да еще могу упустить случай!
— Хорошо. Расскажи толком. Что там такое в Канзасе? Ковбои? Ты хочешь стать ковбоем?
— А тебе какое дело? Я могу распоряжаться своими деньгами, как хочу.
— Если это твои деньги, — сказал Лео, — ступай в банк и получи их. Отправляйся в Канзас и паси коров. Поезжай на Юкон рыть золото. Скатертью дорога.
— Ты сам должен пойти со мной в банк. Без тебя мне ничего не дадут.
— Почему же, раз это твои деньги, как ты говоришь?
— Ты же знаешь, что мне одному не дадут.
— Так ты хочешь, чтобы я пошел с тобой и преподнес их тебе в подарок? Однако у тебя губа не дура. Многого захотел.
— Это мои деньги.
— Интересно знать, как ты до этого додумался? Я голодал и холодал, чтобы отложить лишний цент на книжку. Это обеды, которых я не ел, фрукты, которых я не покупал, новые носки и рубашки, без которых я обходился. Я таскался на работу пешком и в снег и в дождь в рваных башмаках, так что лед набивался в дыры, лишь бы сберечь два цента и положить их на книжку. А ты это делал? Что-то не припомню. Нет, ни разу! Да ты и не работал совсем.
— Неправда, я приносил деньги. А фруктов я тоже не ел.
— Что ты приносил? Те три-четыре доллара, что заработал еще до того, как Колумб Америку открыл? Ты это о них? Или те гроши, которые ты раздобывал, когда тебе надоедало шляться по пивным или еще черт знает где? А кто кормил тебя и одевал все эти шесть лет? А что стоили кровать, в которой ты спишь, крыша над головой… золотые часы? Где, кстати, твои часы?
Лео вдруг заметил, что часов у Джо нет, и тут же припомнил, что давно их не видел. Месяц назад Джо продал за 4 доллара свои золотые часы, стоившие ему 20 долларов.
Джо беспомощно озирался по сторонам. Взгляд его упал на будильник. Стрелки показывали пять минут девятого, и Джо вспомнил о Шорти и бармене.
— Я отдал их в починку, — сказал он.
Он взял со стола сберегательную книжку и торопливо пробежал глазами столбцы цифр: 3.00; 3.00; 3.00; 0.20; 3.00; 3.00; 3.10; 0.25. Ему хотелось найти такую сумму, про которую он мог бы сказать, что это он дал ее Лео, и потребовать ее обратно, но не находил такого вклада. Он захлопнул книжку, зажав ее между ладонями.
— Я отдавал тебе на хозяйство все деньги, какие зарабатывал, — сказал он. — А они шли не на хозяйство — они шли сюда. — Он швырнул книжку на стол. — Отдай деньги! — крикнул он. — Я не позволю тебе больше калечить мою жизнь. Это мои деньги, и я хочу получить их обратно.
— Калечить твою жизнь? Это я калечил твою жизнь?
— Да, ты! Ты! Кто же, как не ты, заставляет меня делать то, чего я не хочу? А как только я чего-нибудь захочу, кто мне не дает ходу? Отдавай мои деньги, сейчас же отдавай, не о чем больше толковать.
Джо опять взглянул на будильник и подумал, что бармен уже, верно, пошел за полисменом.
— Ты живешь, как бродяга, а я виноват? — сказал Лео. — В школу ходить не желаешь, работать не желаешь, а я виноват? Я, что ли, заставляю тебя шататься по улицам круглые сутки?
— Да, да, ты, именно ты! Я был бы ничуть не хуже других, но ты мне шагу ступить не давал. Смотри, смотри, — он показал на часы, — время идет!
Лео не повернул головы.
— Куда это оно идет? — спросил он в бешенстве, сам не сознавая, что говорит.
— Отдавай мои деньги, — вот и все. Ты только оставь меня в покое, уж я как-нибудь проживу. Отдавай деньги, слышишь, отдавай!
Лео глядел на него в упор.
— Да, уж ты проживешь! — крикнул он. Доля правды в обвинении, брошенном ему Джо, глубоко его уязвила, и он сразу высказал все, что накопилось у него на душе. — Ты думаешь, я слепой? Ты думаешь, я не вижу, куда ты катишься, господин висельник? Ты думаешь, я не знаю, что было у бакалейщика Рива, у сапожника Метнера? А эта девка, эта шлюха, с которой ты валяешься черт знает где, по всяким грязным углам, лижешься с этой заразой да лазишь по карманам! Ты думаешь, я этого не знаю? Ты так и норовишь сесть в тюрьму, господин висельник! А как сядешь, скажешь, небось, что я виноват!
— Что? Что ты мелешь? — пробормотал Джо. О чем это ты, о ком? Обо мне?
— А ты думал, я ничего не знаю? Я только молчал — вот и все. Что ж, валяй! Мне-то что за дело! Ступай хоть на виселицу. Расти бандитом. За решетку захотелось? Пожалуйста! Мне-то что! Что толку с тобой говорить? Сунешь нос в твои дела, так ты, пожалуй, еще голову мне оторвешь.
— Ты сам не знаешь, что говоришь!
— Ладно. Пусть я не знаю. Пусть я не вижу, что творится у меня под носом. Но только говорю в последний раз: ты от меня ничего, кроме добра, не видел. Никогда ничего, кроме добра, не видел. И лучше ты меня не доводи, не то я вышвырну тебя из дому, вышвырну на улицу — там тебе и место. Ты форменный бандит, вот ты кто!
Лео взмахнул руками, опустил их, отвернулся и, уставясь на кастрюлю, старался овладеть собой. Потом сказал:
— Я хочу ужинать, — и пошел к буфету за тарелкой.
Циферблат будильника смотрел Джо прямо в лицо. Он вздрогнул и поспешно отвел от него взгляд. Он уже не думал, только чувствовал. Все, что он натворил в своем беспокойном шатании по улицам, все его поступки, перечисленные и названные по имени, потрясли его. Они представлялись ему совсем иными, когда он их совершал и когда после о них думал. Теперь он почувствовал, что ошибался, что прав Лео, а не он.
Лео видел его поступки так, как видело их общество, а общество должно видеть правду. И если ему, Джо, эти страшные, отвратительные преступления раньше казались всего-навсего проступками, которые он совершал невольно, не по своей охоте, а потому и не чувствовал за собой вины, то это получалось только потому, что сам он не был частицей общества. Только потому, что он был выброшен из этого общества; теперь это стало ему ясно.
Желание бежать охватило его. Бежать — ибо он почувствовал себя отщепенцем, которого все ненавидят и который ненавидит всех. Бежать от страха перед Лео, которому все известно, от своей ненависти к нему, от полисмена, от бармена, от Шорти. Все тело рвалось отделиться от пола, но мысли, спутавшись в клубок, парализовали волю. И он стоял, прикованный к месту, раздираемый всеми страхами и всеми злобами и еще какой-то новой боязнью перед новыми, неведомыми преступлениями, которые за дверью дома подстерегают отщепенца без гроша в кармане.
Он все стоял на том же месте, дрожа от волнения. Он смотрел на Лео, а сам напряженно прислушивался, не раздаются ли уже шаги полисмена на лестнице, и в голове у него словно отрывалось что-то и куда-то проваливалось. Внезапно с его губ сорвались слова. Он не понимал, что он говорит. Он крикнул что-то, и сам не расслышал что. Он понимал только, что кричит и что кричать нельзя. Нужно упасть перед Лео на колени и вымолить у него денег и убежать от полисмена.
— Нет! Ругайся не ругайся — все равно на этот раз ты так от меня не отделаешься! — орал он. — Нет! Нет!
Лео ставил тарелку на стол. Он рывком повернулся к Джо.
— Я предупреждал тебя, — сказал он с яростью.
— Нет, нет! Слышишь — нет! — Каждый мускул на лице у Джо дрожал, а взгляд был прикован к Лео. — Ты не отделаешься тем, что будешь все валить на меня. Это ты виноват. Ты украл мои деньги. Подавай их. Слышишь, подавай! Я убью тебя, если не отдашь! — Джо схватил со стола тяжелую фарфоровую сахарницу.
— Я предупреждал — не выводи меня из терпения, — сказал Лео.
— Видишь это? — Джо поднял сахарницу, посмотрел на нее, понял, что у него в руке, и посмотрел на Лео. — Отдавай мои деньги, вот и все! — крикнул он. — Слышишь! Отдавай, или я убью тебя.
Лео испугался. Выпрямившись и вытянув руку, он указал на дверь.
— Убирайся вон из моего дома, — сказал он.
— Нет, не уйду. — Джо поднял сахарницу над головой. — Отдавай мои деньги! Последний раз: отдавай мои деньги!
Джо хотелось убить. Сахарница тряслась и звенела, словно рвалась у него из рук. Лео поверил, что Джо сейчас швырнет сахарницей ему в голову, и присел. Лицо его исказилось от страха. Джо увидел лицо брата, его вытаращенные глаза, — и вдруг почувствовал, как из груди у него рвется вопль, и швырнул сахарницу об пол. Потом подскочил на месте, изо всей силы топнув обеими ногами. Комната заходила ходуном.
— Отдавай мои деньги! — взвизгнул Джо.
Он подбежал к плите. Сахарница не разбилась. Она покатилась, подпрыгивая, и сахар рассыпался по полу. Он заскрипел у Джо под ногами. Этот скрип тысячью иголок вонзился ему в уши. Джо схватил с плиты кастрюлю с супом и что было сил швырнул ее об стену. Она ударилась с треском, обдав стену супом, и полетела на пол, а Джо смотрел прямо перед собой и ничего не видел.
— Я убью тебя! — крикнул он снова и со всей силой ударил ногой о плиту. Боль обожгла ногу и разлилась по телу, и он ударил еще и еще и, взвыв от боли, продолжал колотить о плиту ногой, с каждым ударом воя все громче и громче.
Лео глядел на Джо во все глаза.
— Что с тобой, Джо? — спросил он. Голос его звучал сдавленно. Он медленно направился к Джо; в глазах у него было смятение.
— Джо, — сказал он. — Ты попал в беду. Джо, дружище?
— Не подходи!
Лео остановился.
— Отдавай деньги, вот и все!
— Что с тобой стряслось, Джо? Расскажи мне.
Джо беспомощно огляделся вокруг. Казалось, он искал, что бы еще изломать, исковеркать. Будильник бросился ему в глаза — было уже четверть девятого — и сберегательная книжка на столе; Джо подскочил к столу и схватил книжку.
— Отдавай мою долю — крикнул он, — или я разорву эту книжку к черту!
— Ну, ну, ты смотри! — Лео старался придать своему голосу твердость, но в нем было слишком много тревоги за Джо.
Еще до прихода Лео Джо положил на стол ножи и вилки. Внезапно он сгреб их и швырнул в окно. Раздался треск, стекло рассыпалось на множество звенящих осколков.
Братья стояли, глядя друг на друга. Глаза у обоих потемнели от страха. Ножи, вилки и осколки стекла упали на пожарную лестницу, и слышно было, как они со стуком и звоном скачут по ступенькам или, проваливаясь между ними, падают вниз и ударяются об асфальт.
— Ну! — крикнул Джо. — Доволен ты теперь? Вот до чего ты меня довел!
Лео хотел что-то ответить, но не успел. Джо бросился к двери, все еще сжимая в руке сберегательную книжку. Слова уже готовы были сорваться у Лео с языка, но дверь захлопнулась, и он услышал шаги брата. Джо так стремительно бежал вниз, что казалось, будто что-то очень тяжелое с грохотом скатывается с лестницы.
«Сумасшедший мальчишка, — подумал Лео. — Чуть не убил меня». Он начал подметать рассыпанный по полу сахар и осколки стекла. «Что с ним станет, с таким оголтелым?» — думал он и достал тряпку, чтобы вытереть разлитый по полу суп.
В то время как Лео подтирал пол, Джо спешил к товарной станции на реке Гарлем. Он залезет в товарный вагон и проберется на Запад. «В Канзас-Сити», — думал он и недоумевал, зачем, собственно, это ему нужно и что он там будет делать, и все-таки говорил себе: «Нет такого человека, который помешал бы мне пробраться в Канзас-Сити».
А Лео, ослабев от страха, думал: «Вылил мой ужин на пол, оставил меня голодным, все изломал в доме, да еще, видите ли, я виноват. Что же это за человек?»
Джо ждал, лежа у полотна. «Если кто вздумает мне помешать, получит, как Лео».
Лео обмыл кусок мяса и сделал себе сандвич, но есть ему не хотелось. Он постоял, растерянно глядя на сандвич, приминая его пальцами, потом спустился вниз искать Джо.
Шорти стоял у подъезда и, увидав Лео, подошел к нему.
— Ваш брат дома, мистер?
— Нет, — ответил Лео.
Клочки сберегательной книжки белели на тротуаре; в сточной канаве тоже валялись обрывки. Все страницы были вырваны, скомканы, растоптаны. Обложка разорвана пополам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Лео стоял, все так же нагнув голову, — ждал, смотрел, насмехался.
— От тебя можно было этого ждать, — сказал он наконец.
— Ты украл мои деньги! — кричал Джо. — Мне вот подвернулся хороший случай, а ты украл мои деньги и спрятал их, и я должен был искать их, как вор, да еще могу упустить случай!
— Хорошо. Расскажи толком. Что там такое в Канзасе? Ковбои? Ты хочешь стать ковбоем?
— А тебе какое дело? Я могу распоряжаться своими деньгами, как хочу.
— Если это твои деньги, — сказал Лео, — ступай в банк и получи их. Отправляйся в Канзас и паси коров. Поезжай на Юкон рыть золото. Скатертью дорога.
— Ты сам должен пойти со мной в банк. Без тебя мне ничего не дадут.
— Почему же, раз это твои деньги, как ты говоришь?
— Ты же знаешь, что мне одному не дадут.
— Так ты хочешь, чтобы я пошел с тобой и преподнес их тебе в подарок? Однако у тебя губа не дура. Многого захотел.
— Это мои деньги.
— Интересно знать, как ты до этого додумался? Я голодал и холодал, чтобы отложить лишний цент на книжку. Это обеды, которых я не ел, фрукты, которых я не покупал, новые носки и рубашки, без которых я обходился. Я таскался на работу пешком и в снег и в дождь в рваных башмаках, так что лед набивался в дыры, лишь бы сберечь два цента и положить их на книжку. А ты это делал? Что-то не припомню. Нет, ни разу! Да ты и не работал совсем.
— Неправда, я приносил деньги. А фруктов я тоже не ел.
— Что ты приносил? Те три-четыре доллара, что заработал еще до того, как Колумб Америку открыл? Ты это о них? Или те гроши, которые ты раздобывал, когда тебе надоедало шляться по пивным или еще черт знает где? А кто кормил тебя и одевал все эти шесть лет? А что стоили кровать, в которой ты спишь, крыша над головой… золотые часы? Где, кстати, твои часы?
Лео вдруг заметил, что часов у Джо нет, и тут же припомнил, что давно их не видел. Месяц назад Джо продал за 4 доллара свои золотые часы, стоившие ему 20 долларов.
Джо беспомощно озирался по сторонам. Взгляд его упал на будильник. Стрелки показывали пять минут девятого, и Джо вспомнил о Шорти и бармене.
— Я отдал их в починку, — сказал он.
Он взял со стола сберегательную книжку и торопливо пробежал глазами столбцы цифр: 3.00; 3.00; 3.00; 0.20; 3.00; 3.00; 3.10; 0.25. Ему хотелось найти такую сумму, про которую он мог бы сказать, что это он дал ее Лео, и потребовать ее обратно, но не находил такого вклада. Он захлопнул книжку, зажав ее между ладонями.
— Я отдавал тебе на хозяйство все деньги, какие зарабатывал, — сказал он. — А они шли не на хозяйство — они шли сюда. — Он швырнул книжку на стол. — Отдай деньги! — крикнул он. — Я не позволю тебе больше калечить мою жизнь. Это мои деньги, и я хочу получить их обратно.
— Калечить твою жизнь? Это я калечил твою жизнь?
— Да, ты! Ты! Кто же, как не ты, заставляет меня делать то, чего я не хочу? А как только я чего-нибудь захочу, кто мне не дает ходу? Отдавай мои деньги, сейчас же отдавай, не о чем больше толковать.
Джо опять взглянул на будильник и подумал, что бармен уже, верно, пошел за полисменом.
— Ты живешь, как бродяга, а я виноват? — сказал Лео. — В школу ходить не желаешь, работать не желаешь, а я виноват? Я, что ли, заставляю тебя шататься по улицам круглые сутки?
— Да, да, ты, именно ты! Я был бы ничуть не хуже других, но ты мне шагу ступить не давал. Смотри, смотри, — он показал на часы, — время идет!
Лео не повернул головы.
— Куда это оно идет? — спросил он в бешенстве, сам не сознавая, что говорит.
— Отдавай мои деньги, — вот и все. Ты только оставь меня в покое, уж я как-нибудь проживу. Отдавай деньги, слышишь, отдавай!
Лео глядел на него в упор.
— Да, уж ты проживешь! — крикнул он. Доля правды в обвинении, брошенном ему Джо, глубоко его уязвила, и он сразу высказал все, что накопилось у него на душе. — Ты думаешь, я слепой? Ты думаешь, я не вижу, куда ты катишься, господин висельник? Ты думаешь, я не знаю, что было у бакалейщика Рива, у сапожника Метнера? А эта девка, эта шлюха, с которой ты валяешься черт знает где, по всяким грязным углам, лижешься с этой заразой да лазишь по карманам! Ты думаешь, я этого не знаю? Ты так и норовишь сесть в тюрьму, господин висельник! А как сядешь, скажешь, небось, что я виноват!
— Что? Что ты мелешь? — пробормотал Джо. О чем это ты, о ком? Обо мне?
— А ты думал, я ничего не знаю? Я только молчал — вот и все. Что ж, валяй! Мне-то что за дело! Ступай хоть на виселицу. Расти бандитом. За решетку захотелось? Пожалуйста! Мне-то что! Что толку с тобой говорить? Сунешь нос в твои дела, так ты, пожалуй, еще голову мне оторвешь.
— Ты сам не знаешь, что говоришь!
— Ладно. Пусть я не знаю. Пусть я не вижу, что творится у меня под носом. Но только говорю в последний раз: ты от меня ничего, кроме добра, не видел. Никогда ничего, кроме добра, не видел. И лучше ты меня не доводи, не то я вышвырну тебя из дому, вышвырну на улицу — там тебе и место. Ты форменный бандит, вот ты кто!
Лео взмахнул руками, опустил их, отвернулся и, уставясь на кастрюлю, старался овладеть собой. Потом сказал:
— Я хочу ужинать, — и пошел к буфету за тарелкой.
Циферблат будильника смотрел Джо прямо в лицо. Он вздрогнул и поспешно отвел от него взгляд. Он уже не думал, только чувствовал. Все, что он натворил в своем беспокойном шатании по улицам, все его поступки, перечисленные и названные по имени, потрясли его. Они представлялись ему совсем иными, когда он их совершал и когда после о них думал. Теперь он почувствовал, что ошибался, что прав Лео, а не он.
Лео видел его поступки так, как видело их общество, а общество должно видеть правду. И если ему, Джо, эти страшные, отвратительные преступления раньше казались всего-навсего проступками, которые он совершал невольно, не по своей охоте, а потому и не чувствовал за собой вины, то это получалось только потому, что сам он не был частицей общества. Только потому, что он был выброшен из этого общества; теперь это стало ему ясно.
Желание бежать охватило его. Бежать — ибо он почувствовал себя отщепенцем, которого все ненавидят и который ненавидит всех. Бежать от страха перед Лео, которому все известно, от своей ненависти к нему, от полисмена, от бармена, от Шорти. Все тело рвалось отделиться от пола, но мысли, спутавшись в клубок, парализовали волю. И он стоял, прикованный к месту, раздираемый всеми страхами и всеми злобами и еще какой-то новой боязнью перед новыми, неведомыми преступлениями, которые за дверью дома подстерегают отщепенца без гроша в кармане.
Он все стоял на том же месте, дрожа от волнения. Он смотрел на Лео, а сам напряженно прислушивался, не раздаются ли уже шаги полисмена на лестнице, и в голове у него словно отрывалось что-то и куда-то проваливалось. Внезапно с его губ сорвались слова. Он не понимал, что он говорит. Он крикнул что-то, и сам не расслышал что. Он понимал только, что кричит и что кричать нельзя. Нужно упасть перед Лео на колени и вымолить у него денег и убежать от полисмена.
— Нет! Ругайся не ругайся — все равно на этот раз ты так от меня не отделаешься! — орал он. — Нет! Нет!
Лео ставил тарелку на стол. Он рывком повернулся к Джо.
— Я предупреждал тебя, — сказал он с яростью.
— Нет, нет! Слышишь — нет! — Каждый мускул на лице у Джо дрожал, а взгляд был прикован к Лео. — Ты не отделаешься тем, что будешь все валить на меня. Это ты виноват. Ты украл мои деньги. Подавай их. Слышишь, подавай! Я убью тебя, если не отдашь! — Джо схватил со стола тяжелую фарфоровую сахарницу.
— Я предупреждал — не выводи меня из терпения, — сказал Лео.
— Видишь это? — Джо поднял сахарницу, посмотрел на нее, понял, что у него в руке, и посмотрел на Лео. — Отдавай мои деньги, вот и все! — крикнул он. — Слышишь! Отдавай, или я убью тебя.
Лео испугался. Выпрямившись и вытянув руку, он указал на дверь.
— Убирайся вон из моего дома, — сказал он.
— Нет, не уйду. — Джо поднял сахарницу над головой. — Отдавай мои деньги! Последний раз: отдавай мои деньги!
Джо хотелось убить. Сахарница тряслась и звенела, словно рвалась у него из рук. Лео поверил, что Джо сейчас швырнет сахарницей ему в голову, и присел. Лицо его исказилось от страха. Джо увидел лицо брата, его вытаращенные глаза, — и вдруг почувствовал, как из груди у него рвется вопль, и швырнул сахарницу об пол. Потом подскочил на месте, изо всей силы топнув обеими ногами. Комната заходила ходуном.
— Отдавай мои деньги! — взвизгнул Джо.
Он подбежал к плите. Сахарница не разбилась. Она покатилась, подпрыгивая, и сахар рассыпался по полу. Он заскрипел у Джо под ногами. Этот скрип тысячью иголок вонзился ему в уши. Джо схватил с плиты кастрюлю с супом и что было сил швырнул ее об стену. Она ударилась с треском, обдав стену супом, и полетела на пол, а Джо смотрел прямо перед собой и ничего не видел.
— Я убью тебя! — крикнул он снова и со всей силой ударил ногой о плиту. Боль обожгла ногу и разлилась по телу, и он ударил еще и еще и, взвыв от боли, продолжал колотить о плиту ногой, с каждым ударом воя все громче и громче.
Лео глядел на Джо во все глаза.
— Что с тобой, Джо? — спросил он. Голос его звучал сдавленно. Он медленно направился к Джо; в глазах у него было смятение.
— Джо, — сказал он. — Ты попал в беду. Джо, дружище?
— Не подходи!
Лео остановился.
— Отдавай деньги, вот и все!
— Что с тобой стряслось, Джо? Расскажи мне.
Джо беспомощно огляделся вокруг. Казалось, он искал, что бы еще изломать, исковеркать. Будильник бросился ему в глаза — было уже четверть девятого — и сберегательная книжка на столе; Джо подскочил к столу и схватил книжку.
— Отдавай мою долю — крикнул он, — или я разорву эту книжку к черту!
— Ну, ну, ты смотри! — Лео старался придать своему голосу твердость, но в нем было слишком много тревоги за Джо.
Еще до прихода Лео Джо положил на стол ножи и вилки. Внезапно он сгреб их и швырнул в окно. Раздался треск, стекло рассыпалось на множество звенящих осколков.
Братья стояли, глядя друг на друга. Глаза у обоих потемнели от страха. Ножи, вилки и осколки стекла упали на пожарную лестницу, и слышно было, как они со стуком и звоном скачут по ступенькам или, проваливаясь между ними, падают вниз и ударяются об асфальт.
— Ну! — крикнул Джо. — Доволен ты теперь? Вот до чего ты меня довел!
Лео хотел что-то ответить, но не успел. Джо бросился к двери, все еще сжимая в руке сберегательную книжку. Слова уже готовы были сорваться у Лео с языка, но дверь захлопнулась, и он услышал шаги брата. Джо так стремительно бежал вниз, что казалось, будто что-то очень тяжелое с грохотом скатывается с лестницы.
«Сумасшедший мальчишка, — подумал Лео. — Чуть не убил меня». Он начал подметать рассыпанный по полу сахар и осколки стекла. «Что с ним станет, с таким оголтелым?» — думал он и достал тряпку, чтобы вытереть разлитый по полу суп.
В то время как Лео подтирал пол, Джо спешил к товарной станции на реке Гарлем. Он залезет в товарный вагон и проберется на Запад. «В Канзас-Сити», — думал он и недоумевал, зачем, собственно, это ему нужно и что он там будет делать, и все-таки говорил себе: «Нет такого человека, который помешал бы мне пробраться в Канзас-Сити».
А Лео, ослабев от страха, думал: «Вылил мой ужин на пол, оставил меня голодным, все изломал в доме, да еще, видите ли, я виноват. Что же это за человек?»
Джо ждал, лежа у полотна. «Если кто вздумает мне помешать, получит, как Лео».
Лео обмыл кусок мяса и сделал себе сандвич, но есть ему не хотелось. Он постоял, растерянно глядя на сандвич, приминая его пальцами, потом спустился вниз искать Джо.
Шорти стоял у подъезда и, увидав Лео, подошел к нему.
— Ваш брат дома, мистер?
— Нет, — ответил Лео.
Клочки сберегательной книжки белели на тротуаре; в сточной канаве тоже валялись обрывки. Все страницы были вырваны, скомканы, растоптаны. Обложка разорвана пополам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84