.. - шепчет Елена с отчаянием. Но ему ее не жаль. Он думает, какую туфту следует гнать Аджиеву, если их засекут.
Они ставят машину у гостиницы "Москва" и идут через многолюдную площадь к переходу у метро "Площадь Революции".
- Слушайте, - зло шепчет Федор. - Я даю вам десять минут. Десять. Смотрите на часы, пока будете говорить. Я предупредил. Иначе все выложу хозяину. Мне моя голова еще нужна. Обратно уходите той же дорогой. Сразу к машине. Ясно? Есть я рядом или нет меня - идете прямо к машине. Ни шага в сторону. Это - без юмора, Елена Сергеевна.
Она кивает, кутаясь в пиджачок, хотя на улице жарко.
У фонтана в небольшой толкотне Федор еще издали замечает высокую фигуру Раздольского в матерчатой шляпе и с какими-то газетами в руках.
"Замаскировался, едрена вошь", - злорадно хмыкает Федор. Елена подлетает к любовнику. Федор не видит ее лица, но по походке чувствует, как она счастлива.
Артюхов в некотором отдалении рассматривает витрины шопов, затем подходит к девушке, торгующей с лотка сладостями. Но глаза его лихорадочно обшаривают пространство вокруг парочки, выхватывая каждого из проходящих и стоящих там, где стоят, держась за руки, Елена Сергеевна и Раздольский. Они говорят не переставая, а Федор, как локатор, прощупывает пространство и людей, находящихся в нем.
Проходит пять минут. Семь... В сверкающей витрине магазинчика напротив Артюхов замечает мужское лицо. Оно устремлено прямо на Елену. Лампы подсветки делают его похожим на маску. Человек как будто пытается понять по губам, о чем говорят высокий мужчина и женщина в нелепом полосатом пиджачке.
Федор непроизвольно вздыхает и чувствует, как пот медленно начинает стекать из-под мышек. Разумеется, он ждал этого. Иначе и быть не могло. Кретин Раздольский, этот жалкий адвокатишка, обосрался по уши. Он привел "хвост", гнида, и не заметил этого. Влюбленный мечтатель, идиот.
Федор встает так, чтобы его не было видно с того места, где за витриной прячется "топтун".
Десять минут. Пошла одиннадцатая. Елена с трудом отрывается от Раздольского и идет, не оглядываясь, чуть-чуть качаясь на высоких каблуках, через жиденькую толпу к выходу. Ефрем Борисович мгновение смотрит ей вслед, а затем поворачивается в противоположную сторону.
Федор влетает в магазинчик и сталкивается прямо в дверях с тем, кто следил за Еленой и Раздольским.
- Ты аджиевский? - Федор хватает его за плечи. Человек смотрит на него сначала недоумевающе, а потом скалит рот в угрожающей гримасе. Маленький такой человек, в сером костюме, незаметный хмырь. - Аджиевский. - Федор кивает утвердительно. - Хозяину скажи, что сговорились убить его... Слышишь? Я за ней сейчас пойду. Киллера наняли...
Федор говорит без умолку, а сам тащит человека подальше от фонтана, от людей, к переходу на соседнюю линию.
- Слышишь? Немедленно доложи... Киллера... Завтра утром, когда с дачи поедет, шофер подкуплен.
Человечек ошеломлен, он смотрит на Федора с недоверием и пытается оторвать его железные пальцы от пиджака.
Вот переход на соседнюю линию. Лестница. Какая-то одетая в черное старуха спускается вниз. Федор прижимает человечка к стене. Следующее его движение неуловимо. И смертельно. Жертва даже не успевает заметить ножа, профессионально ныряющего в левое подреберье. Ни звука. Лишь короткое "ах" и открытые глаза, которые уже не видят Федора. Но его уже и нет здесь. Крик старухи взрывает за его спиной праздничный гомон торжища:
- Уби-ли-и!
А Федор далеко. Руки в карманах. Стремительная походка. Кажется, и на этот раз он Аджиева обыграл. На этот раз.
- Что с вами? Господи! Кровь... - Елена чуть не плачет, глядя на плюхнувшегося рядом с ней на сиденье Федора. - С Ефремом что-то случилось? Говорите же!
- Какая вы дура, Елена Сергеевна, - с отвращением говорит Артюхов. - Трогайте же, да на дорогу получше смотрите, а то и здесь влипнем...
Федор вытирает правую руку носовым платком, поплевав на него. Женщина заводит мотор, и автомобиль, пятясь, выбирается со стоянки.
Артюхов выбрасывает из окна платок в ближайшую урну.
- Надо мне это было? - говорит он, пожимая плечами. - Ради вас и вашего еб..., о, простите, дружка... Да...
Федора одолевает нервный смех.
- А еще ваш муж говорил, что я жалостливый... - И он резко меняет тему: - Сколько у нас времени?
- Час с небольшим... - откликается женщина, боясь даже взглянуть в сторону спутника.
- Так... - Федор уже почти успокоился, теперь мысли его мечутся в поисках дальнейших верных шагов. - Сейчас на Тверской в какой-нибудь магазин зайдете. Остановимся. Купите что угодно, и домой. Да не трусьте так! - почти кричит он, и от этого крика Елена приходит в себя.
- За Ефремом следили? - спрашивает она. У нее прежний высокомерно-холодный тон, и на лице привычное отстраненное выражение. Такой женщина нравится Федору, и он отвечает:
- Да. Пришлось убрать. Подфартило, что он был один. Останавливайте. Вон парфюмерия какая-то. Жду пять минут.
Через пять минут Елена вылетает из магазина с какой-то цветастой коробкой, и они мчатся дальше, теперь домой.
- Вы его совсем?.. - спрашивает она после некоторого молчания.
- Не о том думаете, - как с больной, говорит с ней Федор. - Вы лучше соображайте, что делать будете? Неужели не усекли еще, что не вам тягаться с Артуром? У него все козыри на руках...
- Какие козыри? - шепчет она.
- Да вы и наполовину не знаете, какой крутой пахан ваш муж, продолжает Федор, не отвечая на ее вопрос. - Короче, я вас предупредил. Но больше в ваши игры не играю. Все, мадам. Я действительно не Достоевский. Мне своя башка дороже, слышите? Ваш этот адвокат...
Федор машет рукой, чтобы не загнуть матюк.
Его слегка подташнивает. Запах крови, кажется, стоит у него в ноздрях. Или это пахнет так дурацкий вычурный букет на заднем сиденье?
- Вы меня поняли, мадам? - продолжает Артюхов. - Не лезьте в пекло... Все. Отныне я для вас слепоглухонемой.
После удачного дня, проведенного с австрийцем, Аджиев весел и настроен миролюбиво. Елена была, конечно, украшением их неформальной встречи в ресторане "Метрополь". Он видел внимательные и заинтересованные взгляды мужчин, устремленные на его жену. А потом - она так мило болтала с герром Кренцем по-английски. Австрияк нашел ее восхитительно-остроумной, что и выразил на корявом русском языке Артуру Нерсесовичу в конце вечера. Он уже с трудом двигал не только языком, но и ногами, когда они с Еленой посадили его в автомобиль.
- Прогуляемся, - неожиданно сказала жена. - Давно я не ходила пешком около Кремля.
- Пешком? - ахнул Аджиев.
- Ну конечно. Очень хочется... - Голос Елены звучал беззаботно. Почти как в первые годы их супружества.
Артур Нерсесович шел рядом с женой и замечал, с каким жадным любопытством она оглядывает реконструирующуюся площадь около Большого театра, табунки молодежи, теток, торгующих всякой снедью у метро "Площадь Революции". Охрана ошеломленно плелась сзади.
- Купи мне мороженое, Артур, - капризно сказала жена.
Артур Нерсесович засуетился, оглядываясь по сторонам, и в результате приобрел небольшой букетик каких-то пахучих лесных цветов у пожилой женщины, стоящей рядом с бывшим музеем Ленина. Мороженого нигде не было.
- Давай обойдем здесь, - брезгливо сказал он, кивая на группки небритых мужиков и плохо одетых женщин, что-то горячо обсуждающих у входа в бывший музей. - Коммуняки здесь собираются недобитые... Сброд...
- А меня здесь в пионеры принимали... - звонко сказала Елена, и на них оглянулись.
- Ну, ну... Тоже нашла что вспомнить. - Артур Нерсесович растерялся. Против такой Елены у него оружия не было.
- А почему? - Она повернулась к нему. Ее прозрачные глаза сияли. Это - мои детство, юность... Я была тогда лучше, чище, Артур. И люди вокруг были другие. Тоже добрее и чище. Мы были беднее, но душа-то была свободнее!
- Хм... - Артур Нерсесович не знал, что отвечать жене. Всякие разговоры о душе его всегда ставили в тупик. Наконец он нашелся: - А наш чудесный дом? Поездки по миру? Сколько ты уже увидела всего!
Они входили в Александровский сад. Впереди на Манеже играл и резвился фонтан. Пахнуло влагой и сладким, арбузным запахом свежеподстриженной травы.
- Да, но какой ценой, Артур! - Голос ее звучал печально.
- Что значит - какой ценой? - замер Артур Нерсесович. - Что ты имеешь в виду? Скажи.
- Мы оба как куклы, Артур. Машинки для делания денег - и все... Она засмеялась, но смех этот был невеселым.
- Ну, давай раздадим все нищим... Поселимся в хрущобе, - вскипел Аджиев. - Глупости какие, Елена. Поедем-ка лучше домой.
Прогулка не получилась. И настроение у Аджиева было испорчено, а тут еще по приезде на дачу ему доложили, что пропал один из тех, кого он направил следить за Раздольским. Ушел в ГУМ за "объектом" и больше не появился. Сам Раздольский вышел обратно из магазина, сел в свой "жигуль" и уехал.
- Да как же так? - недоумевал разъяренный Артур Нерсесович. Почему не подстраховали, послали одного?
Но теперь все эти вопросы звучали риторически. Человека не было. Исчез.
Выяснять что-либо ночью было бесполезно. И Аджиев приказал позвать к себе Федора, но оказалось, что тот сегодня ночевал на московской квартире.
С раннего утра Артур Нерсесович поднял на ноги всех своих людей в московской милиции, и вскоре выяснилось, что вчера средь бела дня в ГУМе был убит мужчина средних лет. Документов при нем не оказалось.
Поехавшие в морг на опознание по приказу Аджиева ребята привезли известие, что это и есть следивший за Раздольским Юрка Данилин.
- Убили по высшему разряду, - сказал Аджиеву со вздохом знакомый капитан. - Зарезали. Мастер сработал.
Слово "зарезали" вызвало у Артура Нерсесовича определенные ассоциации. Он позвонил тут же горничной на квартиру в Москву и выспросил, в какое время накануне уехала Елена Сергеевна с Федором, когда возвратилась, и не заметила ли та чего странного в поведении охранника.
Горничная Татьяна отвечала бойко, и по ее рассказу выходило, что ничего особенного она ни за охранником, ни за хозяйкой не приметила. Приехали они с покупками и с букетом где-то в половине второго, а уже в два часа отправились в гостиницу "Балчуг", где ждал жену Артур Нерсесович с австрийцем. Федор же вернулся, обедал и весь вечер и ночь находился дома.
Потом Артуру Нерсесовичу было не до Федора. Днем он вел переговоры с австрийцем на фирме, после этого был устроен коктейль, и Аджиев, как затаившийся зверь перед прыжком, незаметно наблюдал за женой и Раздольским. Нет, ни к чему не мог придраться его придирчивый глаз. Елена ничем не выделяла своего любовника, да и тот держался почтительно-дружески.
"Как же просто лицедействовать в мире, в мире зримом! - думал Аджиев. - Улыбаешься, киваешь, что-то бормочешь в знак согласия или вежливо выражаешь несогласие, время от времени роняешь несколько слов, стараясь быть остроумным, - это уже победа".
Прием с коктейлями по случаю приезда зарубежного гостя в разгаре. Гул голосов. Нестройный и миролюбивый. Два крупных московских банкира. Президент дочерней фирмы из провинции с женой. Раздольский, обнажающий в улыбке прекрасные зубы. Елена в изящном костюмчике цвета оливок. Она держится так мило. Австриец, грузный, с хитроватыми глазами навыкате, два его секретаря, переводчик Аджиева.
- Да, я думаю, вы правы.
- Нет, благодарю вас, клубники достаточно.
- Да, безусловно, интересное предложение.
И немецкая речь, мягкая, похожая на бархатную прокладку, между оживленными репликами на русском языке.
Аджиев видит, как жена болтает с банкиром. Но разговор не слишком занимает ее. Взгляд ее двигается, перебегает, рыщет. На пальце - кольцо с бриллиантом, подарок Артура Нерсесовича к сорокалетию.
Поздним вечером, уставший от светских условностей, Артур Нерсесович пьет один у себя в кабинете на даче. Завтра свободный день и можно расслабиться. Елена повезет австрияка в Троице-Сергиеву лавру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53