Мотя был ветреным, как юная дева, и не любил долгих привязанностей, хотя всякий раз как-то так ухитрялся расставаться со своими любовниками, что они продолжали сохранять дружеские отношения. Он был исключительно деликатен в той сфере, которая касалась чувств.
Мотя осторожно приблизился к двери, не включая света в прихожей, бесшумно открыл первую, деревянную, на большом панорамном экранчике глазка отразился незнакомый ему молодой привлекательный мужчина, очень прилично одетый.
Хозяин квартиры аккуратно прикрыл деревянную дверь и задумался. Всякая встреча с незнакомым человеком сулила приключения, а Мотя приключений не любил.
Звонок зазвонил настойчивее. В той же мере, в какой Мотя опасался приключений, он был любопытен. Следовало хотя бы спросить этого молодца, не ошибся ли тот квартирой? Он накинул халат и, таки включив переговорное устройство, вежливо поинтересовался, кто нужен пришедшему.
Ответ вселил в Мотю уныние: неизвестный пришел именно к нему по рекомендации Звонарева.
Пришлось открыть дверь и впустить его в квартиру. Мотя неплохо относился к Звонареву, однажды тот вполне бескорыстно помог ему и вообще не имел привычки доставать его никакими просьбами. Так что если уж он прислал кого-то, значит, дело было неотложное.
"Паспорт", - решил Мотя, но с порога вести разговор было неудобно, и он пригласил гостя на кухню, которая выглядела у него вполне по-европейски.
Молодой человек с удовольствием огляделся. Кухня отличалась комфортом и к тому же была со вкусом оформлена.
- Красиво у вас... - искренне похвалил гость обстановку.
- А я хотел извиниться, что принимаю вас здесь, да еще в халате, потупился Мотя.
- Вот маленький сувенир от меня с Семеном. - Молодой человек достал из пакета и положил на стол коробку с баснословно дорогим французским коньяком. Коньяки были слабостью Моти - так сказал Семен. Затем продолжил: Извините, я не представился: Федор Артюхов.
- Очень приятно, - слегка усмехнулся хозяин, оценив презент и сообразив, что начало обещает не столь короткую беседу.
- Кофе желаете? - предложил он.
Федор согласно кивнул и попросил разрешения закурить. Мотя сам не курил, но отказывать в просьбе гостю не стал. Он занялся приготовлением кофе.
- Семен говорил мне, что вы коллекционер, - заметил Федор. - У меня в Москве есть еще знакомый, который занимается коллекционированием живописи.
- Кто же это? - откликнулся Мотя, выключив кофемолку.
- Господин Збарский, - бросил Федор. Такое начало разговора он придумал заранее.
- Вот как? - Мотя всплеснул руками. - Петр Петрович? Я прекрасно его знаю.
- Возможно, мой будущий тесть... - скромно сказал гость.
- Да, да, у него же есть приемная дочь, - затараторил Мотя. - Я слышал, но не видел ни разу. Наверное, прелестная девушка?
- Я полностью пропал, - засмеялся Федор. Глаза у Моти довольно блестели. Он любил людей, которые принадлежали хоть каким-то концом к его кругу. Но этот Артюхов, где-то он слышал эту фамилию, с чем-то она ассоциировалась у него. С чем? Или - с кем? Боже мой, Мотя вспомнил: погибшая "бригада" Лесного, разговор в сауне, где были он, Звонарь и Зяма. Артюхов искал, к кому приткнуться... Кто-то просил за него? Зяма, что ли? Неужели это тот самый Артюхов, кажется, у него есть кличка - Стреляный... Мотя не знал, стоит ли ему проявлять свою осведомленность. Судя по виду гостя и его предполагаемой женитьбе, он неплохо устроился.
Мотя насыпал кофе в джезву, залил кипятком и поставил на противень с песком, подогреваемым электричеством.
- Вы любите с сахаром? - .спросил он, скрывая волнение.
- Да, пожалуй, - откликнулся Федор. Он как раз думал о том, что именно знает о нем хозяин.
А Мотя колдовал над джезвой, слегка подсыпая в поднимавшуюся кофейную шапку смолотый в пыль миндальный орех. Он был гурманом.
- Понимаете, - начал Федор, - жизнь складывается так, что мне и моей будущей жене придется уехать. И я хотел бы здесь целиком положиться на вас. Паспорта, визы - это, конечно, главное, но еще мне нужен совет - куда лучше нам скрыться.
- Большие неприятности? - спросил Мотя, ожидая краткого ответа, потому что на эти темы в их среде не принято было распространяться.
Но Федор неожиданно принялся подробно рассказывать ему об истории убийства Крота, о Мироне и его компании, о недавнем нападении на него людей Зямы Павлычко.
От того, что говорил ему гость, Мотя забыл про кофе, и тот чуть не убежал у него. Откровения Артюхова привели его в состояние шока. Он никак не ожидал, что жестокое убийство Кротова дело рук Мирона и компании.
- Но позвольте... - вставил наконец реплику ошеломленный Мотя. Ведь говорят, что это некто Аджиев подстроил взрыв машины Крота?
- Я работаю теперь у Аджиева, - ответил Федор. - А потом, Крот ясно сказал мне: "Мирон..."
- Вы работаете у Аджиева?.. - Мотя замолк, окончательно потеряв дар речи. Он суетливо разлил кофе по чашкам и сел напротив Федора, смотря на него почти с благоговейным ужасом.
- Да, пришлось, но это особая история... - Здесь Федор решил напустить туману.
- А Шиманко? Вы знаете его? - спросил любопытный Мотя.
- Знаю. А что? - Глаза гостя смотрели испытующе.
Мотя немного растерялся. Вопрос был слишком прямой. Но подобного же ответа на него он не мог дать. Аджиев, Шиманко, Левочкин - эти фамилии для него сейчас связывались в одну цепь. По своим каналам он имел достоверную информацию о том, насколько сейчас тесно сплеталась эта цепочка. Шиманко хотел контролировать дела Аджиева, а Левочкин закидывал сеть на них обоих. Аджиев оказывался пока самым слабым звеном: он наверняка не догадывался о маневрах Левочкина и о роли Генриха Карловича в этой сложной игре.
К Аджиеву у Моти подходов до сих пор не было. Лишь однажды он кое-что продал насчет него за немалые деньги - и кому? Лесному, который жестоко поплатился за свой интерес к делам Артура Нерсесовича, так, кажется, его зовут... А теперь перед ним сидел человек, который имел прямой выход на всесильного миллионера. И он, похоже, также участвовал в какой-то запутанной операции с неизвестным исходом. Мотя решил проигнорировать его прямой вопрос, но молчание затягивалось, и тогда он неопределенно сказал:
- Вы как-то уж чересчур рискуете... Стоит ли? Паспорта я вам, разумеется, сделаю и посоветую, куда лучше уехать. Здесь я действительно спец...
- Но я-то как раз слышал, что у вас широкие интересы... - в тон ему ответил Федор.
Мотя быстро взглянул на него, а Федор продолжил:
- Аджиев чрезвычайно щедрый человек, но он не любит, когда его загоняют в угол...
- Кто же это любит? - засмеялся Мотя, поняв, что главное сказано. - Наверное, вашему хозяину можно помочь. Мне надо посоветоваться, поговорить. Сам-то я что! Коллекционер, любитель искусства. Даже посредником в таких конфиденциальных делах не могу выступать. Я и разговаривать об этом не стал бы ни с кем, если бы вас не прислал Семен. Вы через недельку позвоните. А пока давайте все-таки пить кофе и расскажите мне, к какому сроку вам нужны паспорта.
Раздольский прилетел лондонским рейсом в аэропорт Шереметьево-2 холодным и сырым вечером. Кутаясь в легкий плащ, он получил багаж, прошел таможню и вышел в зал. Его никто не встречал. Нет, не такими он представлял себе и свой вояж в Англию, и свое возвращение.
Он приехал к руинам, еще не полностью отошедший после кошмарного подвала и своего чудесного спасения. Даже любимая им Англия не смогла развеять его хандру и предчувствия нелегкой жизни в Москве. Похоже, он потерял все: положение, состояние, любимую женщину. Следовало начинать все заново. Оставались друзья, на них-то и была одна надежда.
Аджиев должен оставить его в покое. В конце концов, вся ответственность за эту историю делилась поровну между ним и Еленой. Женщина была даже смелее и решительнее. Почему-то Ефрем Борисович в отдалении от нее все больше и больше ощущал себя жертвой. Да, вот именно, он стал жертвой: ее красоты, ее неутоленной страсти и желаний.
"На этом месте мог оказаться кто угодно, - рассуждал он, - но подвернулся я, и она полюбила меня..."
Раздольский не замечал, что своими рассуждениями он унижает себя, низводя до положения простого статиста, которому не по таланту выпало сыграть заглавную роль.
Он ничего уже не хотел, кроме как спокойно пожить на своей даче вместе с любимой собакой, пить чай с соседями, болтать о ничего не значащих пустяках, а по утрам ездить на работу и не бояться за свою жизнь, не прятаться по дворам и подъездам, не оглядываться на всякого идущего позади человека.
Он взял такси до своей квартиры на Патриарших прудах и только в машине вздохнул свободно впервые за этот месяц, потому что и в Англии его не отпускали тоска и беспокойство, как будто кто-то все время гнался за ним по пятам.
Ничто в последнее время не радовало Мирона Львовича. И даже в своем кабинете в "Золотом руне", который он обустраивал с такой любовью, Витебский не чувствовал привычного комфорта.
Зеркало отражало его бледное лицо с дряблыми мешочками под глазами, и он понимал, что устал, пора бы устроить отпуск, но никак не мог оторваться от Москвы. Ему казалось: отъедь он куда-то на время, и его место рядом с боссом будет тут же занято. Оно и сейчас уже почти не принадлежало ему. Ненавистный интриган, секретаришка Яков Захаров теперь постоянно вертелся рядом с Шиманко, так что Мирону Львовичу доступ для личных бесед с начальником был намертво перекрыт.
Сам же Генрих Карлович его к себе не вызывал. Он целиком сосредоточился на новом изобретении своего поднаторевшего в аферах ума - на фонде. Пробил для него шикарное помещение в центре Москвы и пропадал там целыми днями.
Некогда процветающее "Золотое руно" хирело на глазах. Меньше стало появляться авторитетной публики, знаменитый ресторан отдавал запахами второразрядного шалмана, за картами собиралась какая-то сомнительная шваль, разболталась обслуга, а охрану почти целиком перетянул в новое помещение Шиманко.
Не радовало его и то, что пришлось вдрызг разругаться с Зямой Павлычко после неудачной акции последнего в отношении Стреляного. Это была чистая самодеятельность самолюбивого Зямы и его людей, закончившаяся тремя трупами и одним без вести пропавшим.
Федор после этого исчез, и непонятно было, знает ли он, чьих это рук дело. Но Мирон Львович уверен был, что знает. Иначе не пропал бы четвертый охранник, из которого и вытрясли, конечно, нужные сведения.
Мирон чуть ли не в кровь разбил морду Зяме, потому что почти ежедневно Шиманко справлялся у него, не появился ли Федор и нельзя ли как-то связаться с ним, а Витебскому нечего было ответить боссу, тон которого становился все жестче.
Но и появление Федора не сулило Мирону Львовичу ничего хорошего. Тот наверняка все выложит Шиманко о нападении на него, как он однажды высказался про слежку. И тогда... Витебский боялся даже загадывать, что тогда произойдет. Он окончательно убрал Зяму в тень, оставив за ним обязанности надзирать за сбором привычной дани с контролируемых ими коммерческих структур, наказав, чтобы тот поменьше вертелся в "Руне". А сам вместе с Костиком изо всех сил пытался поддерживать едва тлеющий огонек респектабельности и порядка в их заведении.
Вот сегодня с утра он с подачи Костика взял на службу двух новых охранников, один из которых оказался бывшим гэбэшником. Шиманко будет доволен, он недавно предупредил Мирона Львовича, что от блатных надо постепенно освобождаться.
Высоко теперь взлетел босс. Скоро прежним дружкам и руки не подаст, сшивается днями в правительстве или в администрации Президента. Что ж, отмывая такие бабки, и сам становишься чистеньким. А там, глядишь, сунул "зелененьких" на какую-нибудь задристанную партийку, и ты - депутат. Сидишь с умным видом в креслах, голосуешь, помощники суетятся, свора писак тянут микрофоны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53