потерпи, скоро утро...
И вдруг, будто заслонка упала в мозгу, опустился железный занавес, какой бывает в театрах на случай пожара, - он упал, шурша, и отсек начало сновидения. А после Федор увидел себя, одиноко стоящего на какой-то московской площади, наблюдая, как в клубах зловонного дыма куда-то бежали люди: мужчины и женщины, прижимающие к груди младенцев. Контуры каких-то черных машин вырисовывались сквозь дым, и машины эти изрыгали пламя, испепеляющее бегущих, а колеса их крошили людей живьем. Федор понял, что он стоит посреди резни и бунта, в городе варварства и беспредела. Все воевали против всех, и он не в силах был никого спасти, потому что те, кто избежал огня машин, норовили вцепиться друг в друга, не щадя ни женщин, ни детей. Но и женщины были похожи на фурий...
Он страшился увидеть в этой озверевшей и загнанной толпе Светлану и увидел ее - на огромном электронном панно над площадью, равнодушно мерцающем над кровавым катаклизмом: девушка, улыбаясь, рекламировала мыло. А сверху на город опускался угрожающий, яркий, белый свет...
Федор проснулся весь в поту, охваченный мрачным недоумением. Еще вечером, разбирая в памяти подробности визита к Глухарю, он сомневался, надо ли ему еще раз ехать туда, а теперь, после этого необъяснимого сна, был уверен больше соваться к Игнату не следует. Хватит, он и так засветился в Москве, потянут старые дружки за собой - только попади к ним.
Сквозь серые жалюзи пробивался рассвет, пора было на дежурство. Душ. Кофе. И целый день у ворот - не бей лежачего.
Сегодня все должно было быть так же, как всегда. Если бы не сон... Федор, как и большинство тех, чья жизнь тесно связана с риском, был суеверен. Поэтому просто забыть кошмарное сновидение не мог. Мысли так и кружились вокруг него. Он казался рассеянным, невпопад отвечал напарнику, потому что глаза его все еще видели ту страшную площадь и личико беспечной Светланы, расхваливающей мыло "Камэй" посреди гибели города.
"Так и случится, - думал он, наблюдая, как напарник с какой-то животной радостью на лице усаживался у телевизора. - Я буду валяться на каком-нибудь вшивом пустыре с простреленной башкой, а по ящику в это время будут показывать непромокаемые прокладки или ублюдочных юнцов, восторгающихся самой вкусной жвачкой..."
К воротам подкатил эскорт Аджиева, а вот показался и его шестисотый "мерседес". Хозяин выезжал в город.
- Федор! - позвал Михась, вылезший из джипа, он стоял уже на крыльце их сторожевого домика.
Артюхов выскочил на улицу, понимая, что Аджиев зовет его к себе.
- Не успел вчера поговорить с тобой. - Артур Нерсесович высунул голову в окно: - Садись, по дороге в город побеседуем.
Слушая хозяина, Федор вспоминал пословицу: "коготок увяз, всей птичке пропасть". Машина бесшумно неслась по шоссе, и Артюхову все время казалось, что из каких-нибудь кустов или ближайшей рощицы по ним жахнут из гранатомета. На это нарывался Артур Нерсесович, полезший вместе со своими гэбэшниками в те сферы, куда ему лезть явно не следовало. Но, услышав фамилию Купцов, Федор чуть не расхохотался. Непонятно было, кто шел по чьим следам: Елена по мужниным или тот буквально настигал ее.
Аджиев уловил оживление на мрачном до того лице Федора и завершил свой рассказ:
- Я тебе картину нарисовал. Есть мнение, что договориться надо, а я не хочу... Чего ради? Я никому не должен. Ты меня понял?
- Да как не понять... - неуверенно начал Федор и быстро спросил: А вы хоть знаете кто?.. Ведь не Купец же, он от дел отошел.
- Вот ты и поможешь мне выяснить кто... - обрадованно откликнулся Артур Нерсесович. - Видишь, ты о Купце слыхал. Осталось всего чуть-чуть: куда от него цепочка тянется? С кем этот Павел Сергеевич связан? Нет такого в городе клуба - "Золотое руно". Легально - нет. А что тогда есть?
"Вы бы у жены лучше спросили", - чуть было не сказал вслух Федор и усмехнулся.
Аджиев как будто догадался, нахмурил брови и отвернулся к окну.
- Дело-то уж больно рискованное...
Артур Нерсесович молчал, и Федор не стал продолжать начатую фразу.
- Бери любых людей, денег тоже не жалко... Мне главное - гниду раздавить. Я им дорожку не переходил. Задарма схавать хотят то, что мне кровно досталось? Жаль, что я этого Раздольского упустил. Маху дал. Мне его надо было брать и дожимать так, чтоб моча из глаз потекла.
И опять Федора удивило то, что он никак не вспоминал жену. "Может, ее уже и в живых нет?" - почему-то подумалось ему, и легкий озноб прошел по спине.
- Люди ваши не проканают, - наконец сказал Федор. - От них за версту ментовкой несет. Хата в Москве мне нужна. И деньги, да. А еще... - Он задумался.
- Оружие? - спросил Аджиев.
- Да нет, этого пока не надо. - Федор махнул рукой.
- Значит, берешься? - азартно хлопнул ладонью по колену Артур Нерсесович.
- Дорого стоить будет, - твердо сказал Федор. - И бабки - вперед.
- Не веришь мне, что ли? - с насмешкой покосился на него Аджиев.
- Верю всякому зверю, но табачок врозь. - Федор указал рукой на светофор: - Остановите здесь. Я до вечера в городе прошвырнусь.
...Глухарь встретил его приветливо, но почему-то Федору показалось, что был он напряжен и держался настороже. Объяснений этому Артюхов не находил и решил, что все это ему только кажется. Нельзя было поддаваться мнительности. Плохой признак - подобное настроение. Значит, шкура чувствует, что опасность близка, и любыми путями жаждет уцелеть. Жить, жить - все кричало в нем, уже не подчиняясь разуму, который предал.
Какого черта он согласился на предложение Аджиева? Жадность сгубила? Ведь были же у него деньги, но хотелось еще. И тогда - взять Светку и раствориться, исчезнуть из этих пределов уже навсегда.
А Глухарь как будто бы торопился куда-то: в дом его не звал, пригласил в саду на скамейке посидеть. Туда же принес миску с картошкой и огурцами, нарезал на шатком столике колбасу, что Федор привез, но водку отверг, сославшись на давление.
- Как, совсем не будешь? - удивился Артюхов, подозревая, что у Глухаря случилось нечто чрезвычайное.
- Совсем, доктор не велел, - подтвердил тот. - Ты пей, не стесняйся. А я вот молочка.
Федор выпил стопку, но напряжение от Игната, видно, передалось ему. Удовольствия никакого не испытал, да и всякое желание еще выпить пропало. Но знал: вопросов никаких задавать нельзя, если сам Глухарь молчит.
- Ты про меня не забыл? - не выдержал, спросил все-таки, налегая на еду.
- Как забыть? - зачастил Игнат. - Я слову верный. Заезжали тут ко мне, поговорил. Крепко за шесть лет, Федя, все поменялось. Когда зону топчешь, день как год тянется.
- Короче, полный облом? - нахмурился Федор, соображая, к чему это Игнат клонит.
- Зачем? - удивился тот. - Адресок я дам тебе. Заглянешь, спросишь Семку Звонаря.. Тебе покажут.
- Мелочевка... - разочарованно протянул Артюхов и даже есть перестал. - Я тогда сам или на Купца выйду, или подамся к солнцевским.
- Не пыли, - неожиданно строго прикрикнул на него Глухарь. - "К солнцевским"... Ждут тебя там. А о Купце забудь. Об этом человеке, слышишь, забудь!
Выцветшие глазки старика налились нешуточным гневом. Говоря все это, Игнат все время почесывал под синей застиранной рубашкой грудь, страшно раздражая этим Федора, но тот покорно молчал: надо было дать ему возможность выговориться.
- Нарвешься, паря, ей-ей, нарвешься, - продолжал Игнат, немного остывая. - Ты кто такой, чтобы больших людей доставать?
- Ну, ладно, дядька Игнат, не кипятись, - примиряюще сказал он. Давай адресок, да поеду я. Может, сегодня и загляну туда, к Звонарю этому. Мне на подхвате надоело. Вот что! Не усек, что ли?
- Усек, усек, - разулыбался Игнат, кивая патлатой головой. - А ты начни, глядишь, дела пойдут. Ты башковитый, паря...
Точно, Глухарь хотел спровадить его поскорее. Федор это понял. Значит, ждал кого-то или в доме у него были гости, поэтому он Стреляного туда и не позвал.
Знал Федор неписаное правило - нос в чужие дела не совать, но искушение было велико. Он простился с Игнатом, запомнив адрес на 3-й Парковой, и потопал к станции.
Дождался электрички и, проехав одну остановку, сошел, оглядываясь и примечая все вокруг особенно обостренно. Он знал, где спрячется: прямо за домом Глухаря начиналась небольшая рощица.
Наверное, час прошел, пока он окольными путями выбрел на заброшенный переезд с противоположной стороны так, чтобы сразу попасть в эту рощу. Выбрал дерево пораскидистее и повыше и залез гибкой змеей, затаился в развилке между сучьями. Отсюда домик Глухаря оказался виден как на ладони.
Федор и сам не знал, что хотел увидеть, но чувствовал: не зря вернулся.
Сначала двор был пуст, а в окошках, задернутых занавесками, ничего не просматривалось. Потом на крыльцо кирпичной пристройки вышел Игнат, постоял минуту и что-то крикнул в дом. Появился молодой парень в спортивном костюме, они закурили молча. Федор никогда прежде не видел этого парня, но по манере курить понял: свой.
Затем Игнат начал что-то говорить молодому, тот исчез, через несколько минут появился с ведром и пошел с ним в сортир на краю участка. Игнат же, снова почесывая грудь, все стоял на крыльце, будто ждал чего-то.
Но, наверное, Федор раньше его услышал, а потом и увидел подъезжающую по пыльной дороге машину, синий "жигуль".
Игнат с парнем засуетились. Машина подъехала к дому и остановилась у ворот.
Федор, напрягая зрение, вглядывался в тех, кто вышли из "жигуленка". Их было трое. Шофер, еще один молодой парень, тоже в спортивном костюме, ну просто брат-близнец того, который встречал их у Игната, и мужчина явно постарше, в джинсах и куртке, накинутой поверх цветастой рубахи.
Вот они все прошли по дорожке к дому, и мужчина на крыльце обернулся, что-то говоря идущему сзади Игнату.
И Федор тотчас же узнал это лицо: курносый нос и тяжелая нижняя челюсть, хитрый взгляд круглых светлых глаз.
Увидал он этого мужика впервые у Вульфа, дел с ним никаких не имел, но тот, как и Васька, так же промышлял валютой, золотом и камнями.
Федор порылся в памяти и вспомнил: звали его Славой, тут же и кличка всплыла - Крот, Кротов была его фамилия. И любил он о себе говорить:
"Крот роет себе в тишине... Осторожный Крот..."
Он и вправду "рыл" неплохо, всякий раз удавалось ему выходить, что называется, "сухим" из любых переделок. Ходка всего одна у него была, да и то по мелочи, быстро выкрутился.
Что же сейчас делал удачливый Крот у зачуханного Игната, что его связывало с вышедшим в тираж стариком? Или не вышедшим? Прикидывался Глухарь, темнил, а сам, значит, продолжал пахать?
Обо всем этом думал Федор, крепко вцепившись руками в березовый ствол. Он устал уже так стоять, да и не надеялся больше ничего интересного увидеть. А то, о чем там говорили приезжие с Игнатом, было недоступно ему. Он хотел уже спуститься вниз, как на крыльце появился Глухарь, а за ним вышли двое парней-близнецов. Все втроем они скрылись в кирпичном доме, а в той грязной деревянной пристроечке остался один Крот. Это показалось Федору совсем странным, ведь не с коровой же оставили его наедине. Он подождал еще немного, но Крот не показывался. Ныли от неудобного стояния ноги, затекли руки, а Крот все торчал там, в той вонючей халупе. По часам выходило - не меньше сорока минут.
Но вот появились Игнат с водителем, следом - один из молодых парней. Он-то и направился туда, где находился Крот, а вышли они уже вместе и тут же скорым шагом двинулись к машине.
Глухарь проводил всю компанию до ворот.
"Вот картинка так картинка", - размышлял Федор, спускаясь вниз, и сразу с облегчением развалился на траве. Но тут же, будто опомнился, вскочил и побыстрее углубился в рощу, подальше от злополучного жилища Игната.
"Неужели Крот там с кем-то встречался?" - промелькнула догадка, и пока он шел к станции, а потом добирался на электричке в Москву - догадка Эта перерастала в уверенность.
На 3-й Парковой под названным Глухарем номером располагалась закусочная "Утес" - с виду это была унылая типовая "стекляшка", но внутри уже чувствовались размах и роскошь новых дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53