Купцова обрадовало это обстоятельство. Уж, конечно, Мирон знал побольше Моти, да и в личном разговоре можно было бы прояснить те детали, о каких по телефону не скажешь.
Павел Сергеевич пошел к жене и распорядился насчет обеда, заметив, чтобы накрыли им в саду на двоих.
Мирон Львович выглядел ничуть не расстроенным, а наоборот, был оживлен и говорлив.
- Ты про Крота-то знаешь? - спросил его удивленный Купцов.
- Как не знать, знаю. Ночью же и доложили...
Беспечный тон приятеля неприятно резанул Купцова, не чуждого воровскому братству.
-Что-то я тебя не понимаю... - протянул Павел Сергеевич. - Наш все-таки мужик...
- Сам виноват, кто его просил в чужие дела соваться? - неожиданно жестко перебил Купцова Мирон. - Я еще докопаюсь, кто из "Руна" "стучал", обещаю тебе.
- Но ведь теперь мы не узнаем, где адвокат... - немного растерялся Купцов. Он не понимал такой реакции Витебского.
- Ну и что? - Мирон пожал плечами. - Я думаю, его уже и в живых нет. Увы, как это ни печально.
Однако никакой печали не прозвучало в его голосе, и потому Купцов задумался. Теперь история с Кротом перестала казаться ему простой и ясной. Он почувствовал некую подоплеку этого события, которая ускользала от него, не поддаваясь его пониманию.
- Да ты чего задумался? - Витебский выглядел удивленным. - Сам понимаешь, Китаец не лох, не заливатель баков. Закономерный результат. Нахрапом его не возьмешь.
Выходило, что и Мирон думает, будто это Аджиев свел счеты с Кротом. Купцов поглядел в невозмутимое лицо приятеля. Но как же он собирается действовать дальше? Павел хотел спросить его об этом, но что-то его остановило, и он спросил о другом:
- Так как же Крот погиб?
- А тебе разве не рассказали этого? Кстати, от кого ты узнал?
И опять что-то остановило Купцова, чтобы произнести имя Моти.
- Да мой один из охраны позвонил. В Москве ведь вовсю, видать, обсуждают.
- Это точно! Информаторов развелось, что собак нерезаных... Сегодня даже по московскому радио говорили, будто "Марс" здорово разгромлен. Мирон усмехнулся. - В этом террариуме вечно что-то происходит.
И Витебский начал распространяться о том, как в клубе вспыхнула драка, а потом, видно, Крота ранили, и его спутники унесли шефа в машину, а машина отъехала и взорвалась.
Павел Сергеевич слушал невнимательно. Все эти подробности показались ему уже несущественными. Его занимала мысль о том, что теперь делать с Аджиевым и будет ли его жена выходить на контакт с ними, когда узнает, что Раздольский погиб.
- Слушай, - прервал он Мирона. - Но если Ефрема нет, то вряд ли супружница возьмет все на себя.
- А месть? Чувство мести ты скинул со счетов? - вскричал Мирон.
- Да при чем здесь месть? - поразился Купцов. - Она ведь знает, что в исчезновении Раздольского муж не принимал никакого участия.
- Скажем, что есть другие сведения.
- Не поверит, - твердо возразил Павел Сергеевич. - Гибель Крота для нас означает поражение, и я не понимаю, почему ты этого не признаешь.
- Я сам выйду на связь с ней, - сердито сказал Мирон. - Но ее, конечно, следует подержать в неизвестности, а то впадет в истерику.
- Как знаешь, - завершил разговор Купцов. - Пойдем-ка пообедаем.
Федор не спал всю ночь. Страшное зрелище пылающей машины с Кротом и его товарищами не выходило из головы.
Запомнил он крепко и последние слова Славки, и лицо молодого мужика, любующегося погребальным костром. И никак понять не мог, зачем тот позвал его в Починковский переулок? Ну, ладно, подслушивал его разговор с Кротовым, они, конечно, особенно и не таились, олухи. Кто мог догадаться, что там вокруг чужаки, загонщики? Но ведь видел, как Федор бросился помогать Кроту?
Чего хотят от него, от Федора, в "Руне"? Если только тоже загнать в капкан как нежелательного свидетеля? Но они, конечно, не знают, что успел сказать ему Крот. Самого главного они не знают. Вот тут у Федора был козырек. Только надо было удачно воспользоваться им.
Он уснул все-таки под утро, когда совсем рассвело, а уже в 11 часов раздался телефонный звонок.
- Так и знал, что ты на Смоленской, - услышал Федор голос Артура Нерсесовича. - Ну как, обжился, нравится?
- Нравится, - пробурчал сонный Федор. - Но вы, конечно, не это узнать хотите?
- Правильно догадался, - рассмеялся Аджиев. - Что там за фейерверк устроили около какого-то "Марса"? Не в курсе?
- В курсе, - мрачно сказал Федор, понимая, что ему опять не придется поехать к Светлане.
- Так приезжай, расскажи, - приказал Аджиев. Через полтора часа Артюхов уже въезжал в ворота дачи Артура Нерсесовича.
Хозяин сидел около бассейна в плетеном кресле, обернутый по бедрам махровым полотенцем, и разговаривал с кем-то по телефону. Судя по выражению его лица, он был чем-то озадачен. Увидев Федора, Аджиев призывно замахал рукой.
- Знаешь, что мне сказали? - с вызовом начинает он. - Будто это я замочил вчерашнего ханурика. Представляешь? Я! Во всяком случае, ходит такой слух по Москве. Отомстил якобы за своего человека. А?
Артур Нерсесович довольно смеется. Видно, что ему льстит мнение о нем как о всесильном и непобедимом Аджиеве. Прессы он не боится, людской молвы тоже.
- Да пусть болтают, - заключает он. - Доказательств нет. Больше бояться будут.
Он смотрит в серьезное лицо Федора и сразу меняет тон.
- А ты что? Другого мнения?
Конечно, Федор не собирается, как и прежде, раскрывать все карты перед ним, козыри оставляет при себе. Интересно, догадывается об этом хозяин? Он присаживается подле Артура Нерсесовича в такое же плетеное креслице и только тогда отвечает:
- Другого.
Ему, конечно, еще надо бы поразмышлять над хитросплетениями истории с Кротом. Он с трудом улавливает суть того, кто с кем и за что борется. Но борьба продолжается, борьба не на жизнь, а на смерть. Имя неизвестного Федору Мирона называть пока не стоит. Так он решил.
- А вы поняли, кого убили? - спрашивает Федор.
- Ну да, этого, который пытался захватить Калаяна... Я плохо запоминаю эти клички...
- Крот, - вставляет Федор. - Слава Кротов.
- Точно, мне так и сказали в милиции. Только что. И ты хотел мне об этом рассказать?
- Да. А еще, что теперь Раздольского обязательно кончат. Если уже не кончили...
- Дьявол с ним, - без злобы говорит Аджиев. - Меня данный персонаж теперь абсолютно не волнует.
- А как же?.. - Федор недоговаривает, кивая на дом.
- Ну, нет его, исчез... И все. Уехал в Англию. Навсегда. Допустим такой вариант? Сбежал... Я осторожно намекну на это. У женщин ведь как? С глаз долой, из сердца - вон.
Федор удивляется добродушному тону хозяина по отношению к жене, но молчит, как будто согласившись с ним.
- Наверное, эта история надолго отобьет охоту тягаться со мной, уверенно говорит Аджиев.
Федору сейчас на руку то, что Артур Нерсесович, обычно склонный к подозрительности, ни на минуту не задумался над тем, почему же уничтожили Крота? И кому это было выгодно? Но он не собирается наводить хозяина на подобные мысли. Возможно, тот скоро на своей шкуре почувствует смертельную хватку нового врага.
Он только спрашивает:
- Мне можно получить выходной?
- Даже два, - улыбается Аджиев, но глаза его смотрят куда-то поверх собеседника. Федору хочется оглянуться, узнать, ради кого так смягчился взгляд этого человека. Но он пересиливает себя, а Артур Нерсесович, привстав, тревожно кричит: - Елена, не ходи по солнцу. Давай посидим вместе около воды.
Два выходных - это замечательно. Федор счастлив. Ему почему-то нравится и то, что хозяин помирился с женой. Когда он кричал ей от бассейна, голос его звучал совершенно искренне. Правда, он не верил в то, что Елена смирилась с потерей любимого. Неужели она, притихнув, замыслила новую интригу? Федор ловит себя на том, что слишком много думает об этом семействе.
Его новенькие "Жигули", которые устроил ему Артур Нерсесович, буквально летят по шоссе. У него прекрасное настроение. Надо только попытаться выполнить последний долг перед мертвым Славкой. Ведь тот сказал ему: "У Игната..." Поэтому он с полным правом может явиться к Глухарю, жив Раздольский или нет. В этой истории необходимо поставить точку. А завтра или даже сегодня вечером он поедет к Светлане.
Машину он оставляет в "ракушке" около дома на Смоленской, а сам торопится на Казанский вокзал.
Всю дорогу в электричке, час с лишним, он готовится к предстоящему разговору с Глухарем и знает, что разговор этот будет нелегким. Старику придется рассказать все в подробностях, начиная от неудачного визита в "Утес" к Звонарю и кончая странным приглашением в "Руно".
Федор уверен, что здесь солгать нельзя ни на грамм, чутье у старого зека звериное, да и не от одного Федора стекается к нему информация. Может, он уже и знает обо всем, и Раздольский убит. Но и тогда надо рассказать все, как на исповеди, сломить недоверие Игната, а уж то, что старик - могила, в этом Артюхов не сомневается. Закваска у Глухаря та еще, нравы нынешних времен его не затронули.
Он выходит на знакомом полустанке, опять петляет между сараев, идет по полю. Отсюда уже виден домик Игната. Все тихо вокруг него. Около рощицы, где он сидел на дереве в прошлый раз, пасется корова.
Чем ближе к домику, тем медленнее шаг Федора. Вот и калитка. Стреляный останавливается, делает глубокий вдох.
- Дядька Игнат! - кричит он, но тихо, едва возвысив голос.
На крыльце халупы возникает Глухарь, щурится на пришедшего, но Федор знает, что глаза у старика в порядке. Манера у него такая: принюхаться, приглядеться ко всякому нежданному гостю. Словно бы нехотя идет старик ему навстречу и по пути оглядывается на каменную пристроечку.
"Ага, - соображает Федор, - неужели парень в спортивном костюме там? И здесь еще ничего не знают? И Раздольский жив?"
- Вот, приехал без звонка, - делает попытку пошутить Федор, но Игнат, взглянув пристально, качает головой.
- Случилось что? - спрашивает, не делая даже движения пригласить Федора дальше в сад или в дом.
- Случилось, дядька Игнат. - Сейчас Федору не надо притворяться, и он выплескивает на Глухаря весь свой вчерашний ужас и боль: - Крота взорвали... С товарищами... Нынче ночью... - И почти с надрывом орет: - Да позови хоть сесть-то. Я после всего больной... Это ведь он меня к тебе прислал.
Федор закончил свой рассказ. Игнат сидел все время молча, кутаясь в старый ватник, хотя вечер на дворе был даже душный. Мелькали юркие стрекозы, в роще завела песню какая-то птица, давно призывно мычала корова. А Игнат сидел, не шелохнувшись, почернев лицом. Крепкие еще, но в артрозных узлах пальцы теребили какую-то травинку.
- Так, - сказал он наконец неестественно звонким голосом. - Ясно мне все. - Его маленькие глазки взглянули на Федора с неожиданной для этого сурового человека мукой. - Племяш он мне был. Помянем племяша. Да вот тут у меня еще и брат того, кто вчера...
Он не договорил, поднялся с трудом и позвал, глядя на кирпичную постройку:
- Мишка! Выдь-ка сюда.
Появился знакомый парень в спортивном костюме. И Федор поразился сходству его с тем, кого он видел в "Марсе" вместе с Кротом.
- Мишка, - тем же звонким голосом сказал Глухарь, - вот, известие нам привез Стреляный. Нет больше ни Крота, ни брательника твоего, ни Веньки, значит... Нет их!
Он подвыл глухим страшным мужским плачем без слез и вновь сел на скамью, сгорбившись, опустив плечи.
Мишка расширенными глазами смотрел на Федора, руки его сжались в кулаки.
- Ты... ты не врешь?
- Куда ему врать-то... - опять взрыднул Глухарь. - Ша, Мишка, не колотись... Счас поминать будем. Думать будем, Мишка... Думать... Им это так не пройдет... Раз встали на путь мокрухи среди своих, от своих и сгинут...
Глухарь поднялся, лицо его было торжественно и жутко от той ненависти, которая буквально впечаталась в его черты и даже разгладила морщины. Он выругался длинным, загибистым матом и как будто облегчил душу. Мишка плакал не скрываясь, утирал лицо грязными кулаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53