Он умер в 1913 году в возрасте 78 лет. По странному совпадению перестановка этих цифр дает нам 87 – число, указанное в письме. Я пришел к заключению, что даты в письме вовсе не случайны, они представляют ключ к шифру.
На первый взгляд указанные цифры не являются географическими координатами. Они не соответствуют принятому стандарту обозначения долготы и широты, а Великобритания находится между 50° и 60° северной широты и между 2° восточной и 10° западной долготы. Мы имеем шесть цифр, которые каким-то образом должны дать ключ к интерпретации слов послания.
Я не смог разгадать шифр. Я пытался взять первое слово, за ним восьмое, за ним пятое (что дает "найди... замерзшую... Швеции". Я перемещал последовательность цифр, но результат был тот же. Я проверил строчки, первые буквы строчек, последние слова строчек. Я пробовал брать цифры парами, то есть как 18, 53 (или 35) и 87 – бесполезно. Я пытался поменять начало строчек с концом и наоборот.
Я упростил выражение 1853-87, приняв посылку, что дефис есть знак минус. Результат "1766" тоже нельзя считать удачей. Единственное осмысленное слово, полученное в результате этих упражнений, было выявлено при подборе букв в указанной последовательности из первой строчки. Это слово "р-ы-б-а" продолжения не имело (то, наверно, был "ложный след").
Имеется огромное количество комбинаций и перестановок, но не проглядывается метода, кроме метода проб и ошибок, чтобы подобрать что-то значащее.
Преимущество механического способа дешифровки заключается в том, что от стихотворения не требуется смысла; случайная последовательность слов вполне выполняет задачу сокрытия действительного послания. Следовательно, такие странные здесь слова, как "тигр", совсем не обязательно должны попасть в категорию значащих: на их месте "председатель" или "почта" пригодны точно в той же степени. Эти слова выполняют задачу, поставленную автором, но не включены в дешифрованный текст. Аналогичным образом заглавное "Т" в конце 13-й строчки не имеет никакого значения. Тот факт, что стихотворение в определенных местах не имеет смысла, только в еще большей степени запутывает читателя.
Если такой подход к расшифровке правилен, то не имеет никакого значения, о чем говорится в стихотворении и имеет ли оно собственный смысл. Все, что требуется, – помощь профессионального криптографа.
Искренне ваш Рене ГРЕЙ.
136 Виктория Парк-роуд, Лестер
Морс прочитал письмо всего один раз и решил подождать до возвращения в «Кинг-Армс» (где у него уже лежали две вырезки), чтобы повнимательнее рассмотреть анализ почтенного профессора и предложенную методологию. Он занятный мужик, этот Грей, – особенно в пассаже относительно «председателя» и «почты».
Вернувшись после полудня в Дорчестер, Морс пошел в публичную библиотеку и просмотрел статью "Остин" в "Оксфордском руководстве по английской литературе". Он слыхал о поэте Остине – разумеется, слыхал; но ничего о нем не знал и не предполагал, чтобы какая-либо поэма или даже строчка, созданная этим бывшим поэтом-лауреатом, заслужила бессмертие.
Из библиотеки Морс прошел на почту, где купил черно-белую открытку с видом Хай-стрит в Дорчестере, и довольно долго простоял в очереди на отправку. Он не знал стоимости почтовой марки для открытки и не желал тратить на нее первоклассную марку, если, как он подозревал, официальная стоимость отправления открытки на несколько пенсов ниже. Конечно, он понимал, что смешно тратить так много времени из-за столь ничтожной экономии. Но тем не менее потратил.
* * *
Льюис получил открытку следующим утром – послание было написано мелким, аккуратным, школьным почерком Морса:
В целом таким жалким я не бывал со времени прошлого отпуска, но здесь, в Д., чувствую себя получше. Привет и наилучшие пожелания тебе (и миссис Льюис) – но никому из наших с тобой коллег. Следишь ли ты за «шведской девой»? Думаю, что я понял смысл стихотворения! К суб. точно буду дома.
М.
Открытка, содержащая это грубоватое послание, была доставлена в управление полиции в Кидлингтоне – Морс не смог вспомнить адрес Льюиса. К тому времени, когда открытка попала Льюису в руки, почти каждый в управлении прочитал ее. Конечно, такое нарушение тайны частной переписки могло бы несколько обидеть Льюиса.
Но не обидело. Обрадовало.
Глава семнадцатая
Выдержка из дневника, датированная пятницей 10 июля 1992 года:
Господи, пожалуйста, позволь мне очнуться от этого сна! Господи, пусть она окажется жива! Эти слова – слова, которые я написал всего несколько дней назад, – простятся ли они мне когда-нибудь?! Эти страшные слова! – когда я отрекся от любви к моей собственной плоти и крови, к моим собственным детям, к моей дочери. Но как же можно простить меня? Судьба распорядилась по-иному, и приговор ее окончателен. Эти слова могут выцвести, но они останутся. Бумагу можно сжечь, но слова будут существовать вечно. О тьма! О ночь души! Откройтесь, двери ада, возрадуйтесь, силы тьмы, – я к вам иду – всякая надежда на добродетель, всякая надежда на жизнь утрачены! Я уже пришел к вратам ада и читаю сейчас мрачные слова отчаяния над их порталом.
Глубочайшим образом я погружен сейчас в свое несчастье, в страдания ума и души. За своим письменный столом проливаю я сейчас горькие слезы. Я кричу: «Прости меня! Прости меня!» И затем снова кричу: «Прости меня! Каждый, простите меня!» Верил бы я по-прежнему в Бога, искал бы спасения в молитве. Но не могу. И даже сейчас – даже в бездне отчаяния – яне говорю правды! Да будет известно, что я еще раз буду счастлив – какой-то завтрашний час принесет мне завтра счастье. Она придет. Она придет сюда. Она сама все устроила и организовала. Она – вот кто захотел прийти! Ради меня? Из-за моего состояния – ради горя моего? Хотя разве имеют значение эти объяснения? Она придет, завтра она придет. Она, которая для меня драгоценней всех, даже матери, выстрадавшей всю эту боль...
(Позднее.) Я так унижен, что хотел бы умереть. Мой эгоизм, жалость моя к самому себе так велика, что у меня не осталось жалости к другим – другим, кто столь сильно скорбит. Я только что перечитал одно из стихотворений Харди. Раньше я знал его наизусть. Теперь забыл, и сейчас мой левый указательный палец ползет по строчкам, и я медленно переписываю его:
Почти уже мертвец, соломинка лишь держит,
Я скоро утону... Столь скорого ухода
Ничья душа предвидеть не могла.
И я не ведал, что погублен буду.
Мне никогда не удавалось поговорить с дочерью. Я ни разу не сказал ей «моя дорогая доченька». Не знаю – и теперь уже никогда не узнаю – почему? – и никогда не смогу этого понять.
Я принял решение. Больше не буду вести дневник. Когда бы я ни просматривал написанное, никогда не находил ничего сколько-нибудь ценного – лишь самолюбование – театральность – сверхчувствительность. Только одно утверждение позволю себе. Я всегда писал по велению души, никогда не был неискренним, никогда не лицемерил. Нет, никогда!
Ну и хватит.
Глава восемнадцатая
«Странное совпадение» – если использовать фразу, посредством которой всегда объясняются такие вещи.
Лорд Байрон. Дон Жуан
Клэр Осборн свернула направо с А40 к Бенбери-роуд, зная, что ей нужно проехать всего три или четыре сотни ярдов по этой улице, поскольку она получила по почте детальную карту. Она была удивлена – сильно удивлена, – когда заметила наконец «Котсволд-Хауз» – неизмеримо более красивое и привлекательное здание, чем можно ожидать из невнятного – «пригородное, современное, уединенное» – описания, приведенного в справочнике «Хорошие отели». Она не ожидала подобной роскоши и ощутила неожиданный прилив радости, когда припарковывала свой «метро МГ» (какой ужас, что она не взяла его в Лайм!) на асфальте красновато-ржавого цвета перед двойными дверями отеля. Он был выстроен из медового котсволдского камня и эффектно смотрелся в густой зелени северного Оксфорда.
Нажимая звонок, она рассматривала фиолетовые, красные, пурпурные и белые цветы, развешанные вокруг в корзинках. Среди них красовалась надпись: "Свободных мест нет", но Клэр успела забронировать номер на двоих. Дверь открыл высокий худощавый мужчина с чуть тронутыми сединой волосами, черными бровями, слегка рассеянной улыбкой и мягким ирландским акцентом.
– Хэлло.
– Хэлло. Мое имя миссис Хардиндж, и я думаю, вы найдете...
– Уже нашли, миссис Хардиндж. Я Джим О'Кейн. Не желаете ли войти? Добро пожаловать в "Котсволд-Хауз"!
После этого бурного приветствия он подхватил ее саквояж и провел внутрь, где у Клэр тут же закружилась голова от изумления.
О'Кейн на секунду заглянул в регистрационную книгу, затем извлек откуда-то ключи и повел ее к плавно изгибающейся лестнице.
– Надеюсь, вам не трудно было нас найти?
– Да, спасибо, ваша карта очень помогла.
– Путешествие было приятным?
– Никаких проблем.
О'Кейн прошел через площадку, вставил ключ в дверь номера 1, открыл ее и пригласил гостью внутрь, последовав за ней с саквояжем. Затем с любезным старомодным поклоном передал ей ключ – как будто вручил букет цветов прекрасной девушке.
– Этот ключ позволит вам открыть и ваш номер, и парадную дверь, миссис Хардиндж.
– Замечательно.
– И, если вы позволите мне вам напомнить, – его тон стал извиняющимся, – это отель для некурящих... Я уже упоминал об этом в телефонном разговоре.
– Да, – подтвердила она, но нахмурилась. – Это значит – везде? Включая спальню?
– Особенно спальню, – с неохотой, но без околичностей пояснил О'Кейн.
Клэр поглядела на ключ:
– Мой муж задержался в Лондоне...
– Никаких проблем! Хотя, возможно, одна есть. У нас некоторые трудности с парковкой, если на один номер два автомобиля.
– Да, он приедет на машине. Но не беспокойтесь об этом. Кажется, на боковых улицах достаточно мест.
О'Кейн, видимо, был благодарен ей за понимание их проблемы и спросил, знакома ли она с северной частью Оксфорда. Клэр ответила, что да, знакома; ее муж хорошо знает окрестности, и поэтому помощь в данном вопросе не нужна.
Пожелав приятного отдыха миссис Хардиндж, О'Кейн удалился – оставив Клэр восхищаться дизайном великолепного интерьера. Одним словом – «En suite».
* * *
О'Кейн был не очень большим охотником судить других, и в любом случае нравственность гостей имела для него гораздо меньшее значение, чем комфорт. Однако кое-что заметил и он: помимо косвенной улики, связанной с приездом семейной пары в разных автомобилях, за годы работы О'Кейн понял, что практически каждая замужняя женщина по прибытии немедленно интересуется услугами, которые предлагает отель, и тому подобными вещами. А миссис Хардиндж (?) ни одного вопроса не задала... Он мог бы также высказать предположение (если бы его спросили), что, возможно, при отъезде счет оплатит она сама – около пятидесяти процентов подобных леди поступали именно так. В начале карьеры такие вещи немного беспокоили О'Кейна. Но не сейчас. Какое это имеет значение? Имеет ли это значение вообще? Любая невенчанная пара в наши дни устроится с легкостью – не говоря уже о комнате на пару ночей в недорогих гостиницах, предоставляющих ночлег и завтрак. Она привлекательна, приятна в разговоре, и О'Кейн, спускаясь по лестнице, надеялся, что ей доставит удовольствие время, проведенное здесь с этим Важным Партнером, который, несомненно, скоро приедет, сославшись жене на необходимость провести уик-энд на конференции в Оксфорде.
Конференций же в Оксфорде всегда полно...
* * *
Клэр огляделась. Со вкусом подобранная цветовая гамма интерьера доставляла истинное удовольствие – белый, цвета шампанского, светло-вишневый, красного дерева – и репродукции картин поздневикторианского периода на стенах. Рядом со столиком для чая и кофе стоял маленький холодильник, в котором она нашла изрядное количество молока, два бокала для вина и два для шампанского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
На первый взгляд указанные цифры не являются географическими координатами. Они не соответствуют принятому стандарту обозначения долготы и широты, а Великобритания находится между 50° и 60° северной широты и между 2° восточной и 10° западной долготы. Мы имеем шесть цифр, которые каким-то образом должны дать ключ к интерпретации слов послания.
Я не смог разгадать шифр. Я пытался взять первое слово, за ним восьмое, за ним пятое (что дает "найди... замерзшую... Швеции". Я перемещал последовательность цифр, но результат был тот же. Я проверил строчки, первые буквы строчек, последние слова строчек. Я пробовал брать цифры парами, то есть как 18, 53 (или 35) и 87 – бесполезно. Я пытался поменять начало строчек с концом и наоборот.
Я упростил выражение 1853-87, приняв посылку, что дефис есть знак минус. Результат "1766" тоже нельзя считать удачей. Единственное осмысленное слово, полученное в результате этих упражнений, было выявлено при подборе букв в указанной последовательности из первой строчки. Это слово "р-ы-б-а" продолжения не имело (то, наверно, был "ложный след").
Имеется огромное количество комбинаций и перестановок, но не проглядывается метода, кроме метода проб и ошибок, чтобы подобрать что-то значащее.
Преимущество механического способа дешифровки заключается в том, что от стихотворения не требуется смысла; случайная последовательность слов вполне выполняет задачу сокрытия действительного послания. Следовательно, такие странные здесь слова, как "тигр", совсем не обязательно должны попасть в категорию значащих: на их месте "председатель" или "почта" пригодны точно в той же степени. Эти слова выполняют задачу, поставленную автором, но не включены в дешифрованный текст. Аналогичным образом заглавное "Т" в конце 13-й строчки не имеет никакого значения. Тот факт, что стихотворение в определенных местах не имеет смысла, только в еще большей степени запутывает читателя.
Если такой подход к расшифровке правилен, то не имеет никакого значения, о чем говорится в стихотворении и имеет ли оно собственный смысл. Все, что требуется, – помощь профессионального криптографа.
Искренне ваш Рене ГРЕЙ.
136 Виктория Парк-роуд, Лестер
Морс прочитал письмо всего один раз и решил подождать до возвращения в «Кинг-Армс» (где у него уже лежали две вырезки), чтобы повнимательнее рассмотреть анализ почтенного профессора и предложенную методологию. Он занятный мужик, этот Грей, – особенно в пассаже относительно «председателя» и «почты».
Вернувшись после полудня в Дорчестер, Морс пошел в публичную библиотеку и просмотрел статью "Остин" в "Оксфордском руководстве по английской литературе". Он слыхал о поэте Остине – разумеется, слыхал; но ничего о нем не знал и не предполагал, чтобы какая-либо поэма или даже строчка, созданная этим бывшим поэтом-лауреатом, заслужила бессмертие.
Из библиотеки Морс прошел на почту, где купил черно-белую открытку с видом Хай-стрит в Дорчестере, и довольно долго простоял в очереди на отправку. Он не знал стоимости почтовой марки для открытки и не желал тратить на нее первоклассную марку, если, как он подозревал, официальная стоимость отправления открытки на несколько пенсов ниже. Конечно, он понимал, что смешно тратить так много времени из-за столь ничтожной экономии. Но тем не менее потратил.
* * *
Льюис получил открытку следующим утром – послание было написано мелким, аккуратным, школьным почерком Морса:
В целом таким жалким я не бывал со времени прошлого отпуска, но здесь, в Д., чувствую себя получше. Привет и наилучшие пожелания тебе (и миссис Льюис) – но никому из наших с тобой коллег. Следишь ли ты за «шведской девой»? Думаю, что я понял смысл стихотворения! К суб. точно буду дома.
М.
Открытка, содержащая это грубоватое послание, была доставлена в управление полиции в Кидлингтоне – Морс не смог вспомнить адрес Льюиса. К тому времени, когда открытка попала Льюису в руки, почти каждый в управлении прочитал ее. Конечно, такое нарушение тайны частной переписки могло бы несколько обидеть Льюиса.
Но не обидело. Обрадовало.
Глава семнадцатая
Выдержка из дневника, датированная пятницей 10 июля 1992 года:
Господи, пожалуйста, позволь мне очнуться от этого сна! Господи, пусть она окажется жива! Эти слова – слова, которые я написал всего несколько дней назад, – простятся ли они мне когда-нибудь?! Эти страшные слова! – когда я отрекся от любви к моей собственной плоти и крови, к моим собственным детям, к моей дочери. Но как же можно простить меня? Судьба распорядилась по-иному, и приговор ее окончателен. Эти слова могут выцвести, но они останутся. Бумагу можно сжечь, но слова будут существовать вечно. О тьма! О ночь души! Откройтесь, двери ада, возрадуйтесь, силы тьмы, – я к вам иду – всякая надежда на добродетель, всякая надежда на жизнь утрачены! Я уже пришел к вратам ада и читаю сейчас мрачные слова отчаяния над их порталом.
Глубочайшим образом я погружен сейчас в свое несчастье, в страдания ума и души. За своим письменный столом проливаю я сейчас горькие слезы. Я кричу: «Прости меня! Прости меня!» И затем снова кричу: «Прости меня! Каждый, простите меня!» Верил бы я по-прежнему в Бога, искал бы спасения в молитве. Но не могу. И даже сейчас – даже в бездне отчаяния – яне говорю правды! Да будет известно, что я еще раз буду счастлив – какой-то завтрашний час принесет мне завтра счастье. Она придет. Она придет сюда. Она сама все устроила и организовала. Она – вот кто захотел прийти! Ради меня? Из-за моего состояния – ради горя моего? Хотя разве имеют значение эти объяснения? Она придет, завтра она придет. Она, которая для меня драгоценней всех, даже матери, выстрадавшей всю эту боль...
(Позднее.) Я так унижен, что хотел бы умереть. Мой эгоизм, жалость моя к самому себе так велика, что у меня не осталось жалости к другим – другим, кто столь сильно скорбит. Я только что перечитал одно из стихотворений Харди. Раньше я знал его наизусть. Теперь забыл, и сейчас мой левый указательный палец ползет по строчкам, и я медленно переписываю его:
Почти уже мертвец, соломинка лишь держит,
Я скоро утону... Столь скорого ухода
Ничья душа предвидеть не могла.
И я не ведал, что погублен буду.
Мне никогда не удавалось поговорить с дочерью. Я ни разу не сказал ей «моя дорогая доченька». Не знаю – и теперь уже никогда не узнаю – почему? – и никогда не смогу этого понять.
Я принял решение. Больше не буду вести дневник. Когда бы я ни просматривал написанное, никогда не находил ничего сколько-нибудь ценного – лишь самолюбование – театральность – сверхчувствительность. Только одно утверждение позволю себе. Я всегда писал по велению души, никогда не был неискренним, никогда не лицемерил. Нет, никогда!
Ну и хватит.
Глава восемнадцатая
«Странное совпадение» – если использовать фразу, посредством которой всегда объясняются такие вещи.
Лорд Байрон. Дон Жуан
Клэр Осборн свернула направо с А40 к Бенбери-роуд, зная, что ей нужно проехать всего три или четыре сотни ярдов по этой улице, поскольку она получила по почте детальную карту. Она была удивлена – сильно удивлена, – когда заметила наконец «Котсволд-Хауз» – неизмеримо более красивое и привлекательное здание, чем можно ожидать из невнятного – «пригородное, современное, уединенное» – описания, приведенного в справочнике «Хорошие отели». Она не ожидала подобной роскоши и ощутила неожиданный прилив радости, когда припарковывала свой «метро МГ» (какой ужас, что она не взяла его в Лайм!) на асфальте красновато-ржавого цвета перед двойными дверями отеля. Он был выстроен из медового котсволдского камня и эффектно смотрелся в густой зелени северного Оксфорда.
Нажимая звонок, она рассматривала фиолетовые, красные, пурпурные и белые цветы, развешанные вокруг в корзинках. Среди них красовалась надпись: "Свободных мест нет", но Клэр успела забронировать номер на двоих. Дверь открыл высокий худощавый мужчина с чуть тронутыми сединой волосами, черными бровями, слегка рассеянной улыбкой и мягким ирландским акцентом.
– Хэлло.
– Хэлло. Мое имя миссис Хардиндж, и я думаю, вы найдете...
– Уже нашли, миссис Хардиндж. Я Джим О'Кейн. Не желаете ли войти? Добро пожаловать в "Котсволд-Хауз"!
После этого бурного приветствия он подхватил ее саквояж и провел внутрь, где у Клэр тут же закружилась голова от изумления.
О'Кейн на секунду заглянул в регистрационную книгу, затем извлек откуда-то ключи и повел ее к плавно изгибающейся лестнице.
– Надеюсь, вам не трудно было нас найти?
– Да, спасибо, ваша карта очень помогла.
– Путешествие было приятным?
– Никаких проблем.
О'Кейн прошел через площадку, вставил ключ в дверь номера 1, открыл ее и пригласил гостью внутрь, последовав за ней с саквояжем. Затем с любезным старомодным поклоном передал ей ключ – как будто вручил букет цветов прекрасной девушке.
– Этот ключ позволит вам открыть и ваш номер, и парадную дверь, миссис Хардиндж.
– Замечательно.
– И, если вы позволите мне вам напомнить, – его тон стал извиняющимся, – это отель для некурящих... Я уже упоминал об этом в телефонном разговоре.
– Да, – подтвердила она, но нахмурилась. – Это значит – везде? Включая спальню?
– Особенно спальню, – с неохотой, но без околичностей пояснил О'Кейн.
Клэр поглядела на ключ:
– Мой муж задержался в Лондоне...
– Никаких проблем! Хотя, возможно, одна есть. У нас некоторые трудности с парковкой, если на один номер два автомобиля.
– Да, он приедет на машине. Но не беспокойтесь об этом. Кажется, на боковых улицах достаточно мест.
О'Кейн, видимо, был благодарен ей за понимание их проблемы и спросил, знакома ли она с северной частью Оксфорда. Клэр ответила, что да, знакома; ее муж хорошо знает окрестности, и поэтому помощь в данном вопросе не нужна.
Пожелав приятного отдыха миссис Хардиндж, О'Кейн удалился – оставив Клэр восхищаться дизайном великолепного интерьера. Одним словом – «En suite».
* * *
О'Кейн был не очень большим охотником судить других, и в любом случае нравственность гостей имела для него гораздо меньшее значение, чем комфорт. Однако кое-что заметил и он: помимо косвенной улики, связанной с приездом семейной пары в разных автомобилях, за годы работы О'Кейн понял, что практически каждая замужняя женщина по прибытии немедленно интересуется услугами, которые предлагает отель, и тому подобными вещами. А миссис Хардиндж (?) ни одного вопроса не задала... Он мог бы также высказать предположение (если бы его спросили), что, возможно, при отъезде счет оплатит она сама – около пятидесяти процентов подобных леди поступали именно так. В начале карьеры такие вещи немного беспокоили О'Кейна. Но не сейчас. Какое это имеет значение? Имеет ли это значение вообще? Любая невенчанная пара в наши дни устроится с легкостью – не говоря уже о комнате на пару ночей в недорогих гостиницах, предоставляющих ночлег и завтрак. Она привлекательна, приятна в разговоре, и О'Кейн, спускаясь по лестнице, надеялся, что ей доставит удовольствие время, проведенное здесь с этим Важным Партнером, который, несомненно, скоро приедет, сославшись жене на необходимость провести уик-энд на конференции в Оксфорде.
Конференций же в Оксфорде всегда полно...
* * *
Клэр огляделась. Со вкусом подобранная цветовая гамма интерьера доставляла истинное удовольствие – белый, цвета шампанского, светло-вишневый, красного дерева – и репродукции картин поздневикторианского периода на стенах. Рядом со столиком для чая и кофе стоял маленький холодильник, в котором она нашла изрядное количество молока, два бокала для вина и два для шампанского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44