Хотя она никогда не знала, что оно значит, она была бы очень разочарована, если бы у мессы отняли латынь и перешли на прозаический английский. Служба закончилась, и святой отец отпустил их:
– Месса окончена. Идите с миром.
– Благодарю тебя, Господи, – ответила она и продолжала сидеть на месте, пока в церкви не осталось ни души, кроме еще одной одинокой черноволосой женшины, стоящей на коленях со склоненной головой в одном из боковых приделов.
Отец Ричард после нескольких мягких увещеваний своих прихожан на пороге снова вошел в церковь. При его появлении Маргарет Далей встала и обратилась к нему с просьбой об исповеди в любое подходящее время. Может быть, на него подействовала ее напряженность, может быть, навернувшиеся, но не пролитые слезы, может быть, голос – глубоко несчастный, запинающийся, дрожащий... Что бы это ни было, значения не имело. Отец Ричард мягко взял ее за руку и спокойно проговорил:
– Если это поможет, дитя мое, идем сейчас! Пусть Иисус Христос через свои муки и через свое воскресение освободит тебя от всех твоих грехов!
* * *
Не в нормальной обычной исповедальне, а в маленьком кабинете во флигеле за церковью отец Ричард выслушал все, что Маргарет Далей пожелала ему сказать. Но даже на исповеди она солгала, когда сказала, что вошла в комнату сына за грязным бельем для стирки, солгала о своих самых глубоких и наиболее сокровенных страхах.
Дважды отец Ричард во время ее рассказа поглядывал на часы. Но воздержался, не прерывал ее, пока она не рассказала ему достаточно много, пока он не решил, что понял ее. Тяжек был ее грех, но еще тяжелее была ее вина – вина вмешательства в дела других, вина в глубоком ее убеждении, что именно благодаря ее вмешательству, благодаря ее шпионству эти ужасные секреты раскрыты. Если бы она не шпионила... секреты, возможно, и не существовали бы. Вот в чем ее наказание. О Боже! Что ей теперь делать!
Отец Ричард не спешил произносить слова утешения. Он знал: важно, чтобы вся вода вытекла из отравленного сосуда. Но скоро – скоро он их произнесет. А сейчас он сидел, ждал и слушан, пока ее слезы не высохли, пока она не исчерпала в данный момент свое чувство вины, свое унижение, жалость к самой себе. Может быть, она сказала ему мало, может быть – много, она не знала, но сказала достаточно, и пришло время сказать слово и ему.
– Ты должна поговорить со своим сыном, дитя мое, должна найти в себе силы простить его, и ты должна молиться, чтобы Господь наставил и укрепил тебя. И обещаю тебе – я тоже буду молить Господа за тебя. – На мгновение глаза старого священника прищурились. – Ты знаешь, если об одной и той же вещи будут молиться двое, Он, возможно, прислушается внимательнее.
– Благодарю вас, святой отец, – прошептала она.
Священник положил свою руку на ее, закрыл глаза и произнес формулу отпущения грехов:
– Пусть Господь Всемогущий проявит милосердие к тебе, простит твои грехи и направит тебя на путь праведный.
Надо было сказать "аминь", но Маргарет Далей была не в состоянии произнести ни слова. Она вышла из флигеля и теперь искала в сумочке ключи от машины. На стоянке оставался только ее автомобиль, но там же стояла черноволосая женщина, вероятно ожидая попутную машину, та, что молилась в церкви на коленях, когда все уже ушли; в этот момент она повернулась и взглянула в лицо Маргарет – затем безразлично отвернулась. Смотрела она всего секунду, но в эту секунду Маргарет почувствовала, что от внезапного страха ее волосы встают дыбом.
Глава сорок четвертая
Бывают такие впечатления, у которых есть крючки, которые могут цепляться друг за друга, и приводят к образованию некоего целого.
Джон Ливингстон Лоувс.
Дорога в Ксанаду
Утром в понедельник 27 июля Морс и Льюис вернулись к делам в Кидлингтонском управлении: Льюис (по настоянию Морса) еще раз отчитался о мельчайших деталях поездки в Швецию – особенно подробно о меблировке и фотографиях, которые он видел в квартире Ирмы Эрикссон. Морс (как всегда) пытался убедить себя, что, вероятно, какую-то жизненно важную улику он уже упустил или если и не упустил, то от него ускользнуло подлинное ее значение и важность. С самого раннего утра он, как говорится, перетряхивал атомы на сковородке, надеясь, что немногие зацепки и показания «скуют» какую-нибудь новую цепь мыслей; новую сцепку мыслей... сцепку вагонов... поезд... контроль... наблюдение... наблюдение за птицами... птицы. Да, птицы! Везде в этом деле натыкаешься на птиц (как на собак!), особенно на малого пестрого дятла... Нет, не получается цепочки.
Он снова просмотрел список британских птиц – которые – надеялась – увидеть Карин, и понял, что еще не побеседовал с женщиной, которая жила где-то около Лландовери... место обитания красного коршуна... Лландовери, где-то в Уэльсе вдоль дороги А40... А40, третья возможность, третья из дорог, идущих от кольца Вудсток-роуд. Инспектор Джонсон выжал все возможное из дороги, которая ведет в Бленхэймский парк; Морс выжал все возможное из дороги, ведущей к Волверкоту и Витхэму. Ну а если оба ошиблись? Морс снова перечитал показания миссис Дороти Эванс (не тетки, как оказалось, а не то второй, не то третьей степени кузины), в которых она определенно и твердо заявляла: Карин Эрикссон не посещала ее, не разговаривала с ней по телефону, она в действительности не видела "малышку Карин" с тех пор, когда ей, теперь уже взрослой девушке, было всего десять лет. Нет! Истина в этом деле находится здесь, в Оксфорде, в окрестностях Оксфорда – Морс был в этом убежден.
В 10.30 он решил, что должен поговорить с Дэвидом Майклсом еще раз, поговорить с человеком, который показал – почти буквально – на тело, найденное в Барсучьей Глуши, с человеком, который знал все тропинки и тропки в Витхэме лучше, чем любой из ныне живущих.
* * *
От того самого кольца, где Карин Эрикссон, возможно, приняла свое роковое решение, Льюис повел машину по извилистой дороге в Нижний Волверкот, мимо таверны «Траут» и затем на подъем к деревне Витхэм.
– Что есть, поворот на ручном тормозе? – внезапно спросил Морс.
– Вы не знаете – действительно не знаете?
– Ну, разумеется, имею смутное представление...
– Минутку, сэр. Подождите, когда мы минуем вот этот следующий поворот, и я покажу вам.
– Нет! Я не...
– Шучу, шучу, сэр.
Льюис засмеялся, видя замешательство шефа, и даже Морс сумел выдавить слабую улыбку.
Полицейский автомобиль достиг Т-образного перекрестка в деревне Витхэм, повернул налево, затем немедленно направо, проехал мимо голубятни на автостоянке у паба "Белый олень" и, повернув снова направо, въехал в аллею, ведущую в Витхэмский лес. На стойке ворот справа было прикреплено довольно бойкое объявление, черные буквы на оранжевом фоне:
ВИТХЭМСКОЕ ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ
ОПЕРНОЕ ОБЩЕСТВО
ДАЕТ
"МИКАДО"
ГИЛБЕРТА И СЮЛЛИВАНА
Четверг 30 июля, пятница
31 июля и суббота 1 августа
Билеты 3.5 ф.с.
Пенсионеры и дети 2.5 ф.с.
– Моя жена очень любит Гилберта и Сюлливана. Это гораздо лучше, чем все ваши вагнеровские опусы, – отважился Льюис.
– Ну, если ты так говоришь, Льюис...
– Там много отличных мотивов... Вы понимаете, что я хочу сказать, сэр?
– Мы не обращаемся за "мотивами" к Вагнеру – мы обращаемся к нему за "непрерывной мелодией".
– Ну, если вы так считаете, сэр...
Они подъехали к полукруглой обширной поляне на опушке леса.
– Мы ставили "Микадо" в школе. Сам я не участвовал, но помню, вы знаете, все были одеты в эти восточные наряды.
– Ставили "Микадо". О да. Отлично!
Казалось, что Морс дремлет, когда Льюис остановил машину перед коттеджем, в котором жил Майклс.
– Нам повезло, сэр. – Льюис опустил стекло со своей стороны и показал на лесничего: ружье положено на полусогнутую правую руку, ствол направлен в землю под углом в сорок пять градусов, впереди Бобби радостно вынюхивает дорогу.
– Разверни машину, Льюис, – спокойно и тихо сказал Морс.
– Простите?
– Назад, в деревню! – прошипел Морс.
Когда автомобиль уже катился по дороге, настала очередь Морса опустить стекло.
– Доброе утро, Майклс. Приятная погода!
Но прежде чем лесничий успел ответить, машина уже проехала мимо. В зеркало заднего вида Льюис видел остановившегося и напряженно глядящего им вслед Майклса. Вид у него был сильно озадаченный.
Они оказались почти первыми посетителями "Белого оленя", и Морс заказал себе пинту "Лучшего горького".
– Которое вы предпочитаете, сэр? У нас есть...
– Которое чаще пьют местные.
– В бокале или кружке?
– В бокале. Я знаю, это оптическая иллюзия, но всегда кажется, что в бокале пива больше.
– Совершенно одинаково, сэр...
Морс повернулся к Льюису:
– Тебе лучше много не пить. Ты за рулем, помни об этом.
– Апельсиновый сок – было бы отлично, сэр.
– И... э-э... – Морс покопался в карманах. – Кажется, при мне нет мелочи. Уверен, что хозяин не захочет разменивать двадцатку в такую рань.
– Сдачи полно... – начал было хозяин, но Морс уже повернулся к стене со своей пинтой в руке и начал изучать средневековую карту приходов вокруг Витхэма...
* * *
В то время, когда Морс поднимал свою первую пинту, Алистер Мак-Брайд стоял у стойки регистратора в отеле «Принц Вильям» на Спринг-стрит, расположенном прямо напротив Паддингтонского вокзала. Уехав из Оксфорда – какой неистовый взрыв умственной и физической энергии! – он направил свой быстро и хаотично загруженный микроавтобус по дороге М40 в Лондон, где оставил машину в охраняемом гараже на Севен-Систер-роуд, а сам с одним саквояжем доехал на метро до станции «Паддингтон» – и вот он в отеле «Принц Вильям». Возможность, если потребуется, оказаться через минуту на перроне железнодорожного вокзала, просто выйдя из отеля или выпрыгнув из номера через окно спальни, – окно было всего в шести футах над землей, – придавала ему уверенности в себе.
Владелец отеля, маленький, постоянно небритый итальянец, половину своего рабочего времени за регистрационной стойкой проводил в изучении информации о бегах в газете "Спортинг лайф". Он поднял глаза, когда Мак-Брайд вытащил свой бумажник.
– Еще на день останетесь, мистер Мак?
"Мак" – единственное, что он смог разобрать в каракулях, которые его гость начертал в регистрационной книге. Не было и чека с напечатанным именем, который мог бы помочь ему. Чека вообще не было – только две хрустящие двадцатифунтовые банкноты, которые он получал каждый день за следующую ночь с неизменной присказкой мистера Мака: "Сдачу оставьте для официантки!" Не столь уж и щедрыми были эти чаевые, поскольку номер стоил тридцать девять с половиной фунтов в сутки.
Вскоре Луиджи Бертолезе снова углубился в изучение списка участников заезда в 14.00 в Сандаун-парк, особенно присматриваясь к данным лошади по имени Чистая Англичанка. Он взглянул на одну из двадцаток, лежащих перед ним, и подумал: "А не сам ли Бог нашептывает ему подсказку?"
* * *
– Теперь ты понял, старина? Ты видишь? – громогласно восклицал Морс, заканчивая вторую пинту. – И все благодаря тебе. Как всегда!
Льюис смог понять: на этот раз он оказался в состоянии увидеть все совершенно отчетливо. В этом и заключалась для него радость работы с этим странным человеком по имени Морс – человеком, который каким-то непостижимым образом умел выбраться из смирительной рубашки обстоятельств всякого преступления и взглянуть на него как бы извне, из какой-то отдаленной точки. Вообще-то это было несправедливо! Вместе с тем Льюис был очень горд от сознания того, что он, со всеми его недостатками, служит (как сейчас) катализатором хитроумных химических реакций в мозгу Морса.
– Будете обедать, сэр?
Морс держал перед ним речь вот уже полчаса – спокойную, но страстную. Было уже 12.15.
– Нет. Сегодня свою порцию калорий я получу в жидкой форме.
– Хорошо, я думаю, что возьму себе...
– Вот! – Морс достал драгоценную двадцатку из бумажника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Месса окончена. Идите с миром.
– Благодарю тебя, Господи, – ответила она и продолжала сидеть на месте, пока в церкви не осталось ни души, кроме еще одной одинокой черноволосой женшины, стоящей на коленях со склоненной головой в одном из боковых приделов.
Отец Ричард после нескольких мягких увещеваний своих прихожан на пороге снова вошел в церковь. При его появлении Маргарет Далей встала и обратилась к нему с просьбой об исповеди в любое подходящее время. Может быть, на него подействовала ее напряженность, может быть, навернувшиеся, но не пролитые слезы, может быть, голос – глубоко несчастный, запинающийся, дрожащий... Что бы это ни было, значения не имело. Отец Ричард мягко взял ее за руку и спокойно проговорил:
– Если это поможет, дитя мое, идем сейчас! Пусть Иисус Христос через свои муки и через свое воскресение освободит тебя от всех твоих грехов!
* * *
Не в нормальной обычной исповедальне, а в маленьком кабинете во флигеле за церковью отец Ричард выслушал все, что Маргарет Далей пожелала ему сказать. Но даже на исповеди она солгала, когда сказала, что вошла в комнату сына за грязным бельем для стирки, солгала о своих самых глубоких и наиболее сокровенных страхах.
Дважды отец Ричард во время ее рассказа поглядывал на часы. Но воздержался, не прерывал ее, пока она не рассказала ему достаточно много, пока он не решил, что понял ее. Тяжек был ее грех, но еще тяжелее была ее вина – вина вмешательства в дела других, вина в глубоком ее убеждении, что именно благодаря ее вмешательству, благодаря ее шпионству эти ужасные секреты раскрыты. Если бы она не шпионила... секреты, возможно, и не существовали бы. Вот в чем ее наказание. О Боже! Что ей теперь делать!
Отец Ричард не спешил произносить слова утешения. Он знал: важно, чтобы вся вода вытекла из отравленного сосуда. Но скоро – скоро он их произнесет. А сейчас он сидел, ждал и слушан, пока ее слезы не высохли, пока она не исчерпала в данный момент свое чувство вины, свое унижение, жалость к самой себе. Может быть, она сказала ему мало, может быть – много, она не знала, но сказала достаточно, и пришло время сказать слово и ему.
– Ты должна поговорить со своим сыном, дитя мое, должна найти в себе силы простить его, и ты должна молиться, чтобы Господь наставил и укрепил тебя. И обещаю тебе – я тоже буду молить Господа за тебя. – На мгновение глаза старого священника прищурились. – Ты знаешь, если об одной и той же вещи будут молиться двое, Он, возможно, прислушается внимательнее.
– Благодарю вас, святой отец, – прошептала она.
Священник положил свою руку на ее, закрыл глаза и произнес формулу отпущения грехов:
– Пусть Господь Всемогущий проявит милосердие к тебе, простит твои грехи и направит тебя на путь праведный.
Надо было сказать "аминь", но Маргарет Далей была не в состоянии произнести ни слова. Она вышла из флигеля и теперь искала в сумочке ключи от машины. На стоянке оставался только ее автомобиль, но там же стояла черноволосая женщина, вероятно ожидая попутную машину, та, что молилась в церкви на коленях, когда все уже ушли; в этот момент она повернулась и взглянула в лицо Маргарет – затем безразлично отвернулась. Смотрела она всего секунду, но в эту секунду Маргарет почувствовала, что от внезапного страха ее волосы встают дыбом.
Глава сорок четвертая
Бывают такие впечатления, у которых есть крючки, которые могут цепляться друг за друга, и приводят к образованию некоего целого.
Джон Ливингстон Лоувс.
Дорога в Ксанаду
Утром в понедельник 27 июля Морс и Льюис вернулись к делам в Кидлингтонском управлении: Льюис (по настоянию Морса) еще раз отчитался о мельчайших деталях поездки в Швецию – особенно подробно о меблировке и фотографиях, которые он видел в квартире Ирмы Эрикссон. Морс (как всегда) пытался убедить себя, что, вероятно, какую-то жизненно важную улику он уже упустил или если и не упустил, то от него ускользнуло подлинное ее значение и важность. С самого раннего утра он, как говорится, перетряхивал атомы на сковородке, надеясь, что немногие зацепки и показания «скуют» какую-нибудь новую цепь мыслей; новую сцепку мыслей... сцепку вагонов... поезд... контроль... наблюдение... наблюдение за птицами... птицы. Да, птицы! Везде в этом деле натыкаешься на птиц (как на собак!), особенно на малого пестрого дятла... Нет, не получается цепочки.
Он снова просмотрел список британских птиц – которые – надеялась – увидеть Карин, и понял, что еще не побеседовал с женщиной, которая жила где-то около Лландовери... место обитания красного коршуна... Лландовери, где-то в Уэльсе вдоль дороги А40... А40, третья возможность, третья из дорог, идущих от кольца Вудсток-роуд. Инспектор Джонсон выжал все возможное из дороги, которая ведет в Бленхэймский парк; Морс выжал все возможное из дороги, ведущей к Волверкоту и Витхэму. Ну а если оба ошиблись? Морс снова перечитал показания миссис Дороти Эванс (не тетки, как оказалось, а не то второй, не то третьей степени кузины), в которых она определенно и твердо заявляла: Карин Эрикссон не посещала ее, не разговаривала с ней по телефону, она в действительности не видела "малышку Карин" с тех пор, когда ей, теперь уже взрослой девушке, было всего десять лет. Нет! Истина в этом деле находится здесь, в Оксфорде, в окрестностях Оксфорда – Морс был в этом убежден.
В 10.30 он решил, что должен поговорить с Дэвидом Майклсом еще раз, поговорить с человеком, который показал – почти буквально – на тело, найденное в Барсучьей Глуши, с человеком, который знал все тропинки и тропки в Витхэме лучше, чем любой из ныне живущих.
* * *
От того самого кольца, где Карин Эрикссон, возможно, приняла свое роковое решение, Льюис повел машину по извилистой дороге в Нижний Волверкот, мимо таверны «Траут» и затем на подъем к деревне Витхэм.
– Что есть, поворот на ручном тормозе? – внезапно спросил Морс.
– Вы не знаете – действительно не знаете?
– Ну, разумеется, имею смутное представление...
– Минутку, сэр. Подождите, когда мы минуем вот этот следующий поворот, и я покажу вам.
– Нет! Я не...
– Шучу, шучу, сэр.
Льюис засмеялся, видя замешательство шефа, и даже Морс сумел выдавить слабую улыбку.
Полицейский автомобиль достиг Т-образного перекрестка в деревне Витхэм, повернул налево, затем немедленно направо, проехал мимо голубятни на автостоянке у паба "Белый олень" и, повернув снова направо, въехал в аллею, ведущую в Витхэмский лес. На стойке ворот справа было прикреплено довольно бойкое объявление, черные буквы на оранжевом фоне:
ВИТХЭМСКОЕ ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ
ОПЕРНОЕ ОБЩЕСТВО
ДАЕТ
"МИКАДО"
ГИЛБЕРТА И СЮЛЛИВАНА
Четверг 30 июля, пятница
31 июля и суббота 1 августа
Билеты 3.5 ф.с.
Пенсионеры и дети 2.5 ф.с.
– Моя жена очень любит Гилберта и Сюлливана. Это гораздо лучше, чем все ваши вагнеровские опусы, – отважился Льюис.
– Ну, если ты так говоришь, Льюис...
– Там много отличных мотивов... Вы понимаете, что я хочу сказать, сэр?
– Мы не обращаемся за "мотивами" к Вагнеру – мы обращаемся к нему за "непрерывной мелодией".
– Ну, если вы так считаете, сэр...
Они подъехали к полукруглой обширной поляне на опушке леса.
– Мы ставили "Микадо" в школе. Сам я не участвовал, но помню, вы знаете, все были одеты в эти восточные наряды.
– Ставили "Микадо". О да. Отлично!
Казалось, что Морс дремлет, когда Льюис остановил машину перед коттеджем, в котором жил Майклс.
– Нам повезло, сэр. – Льюис опустил стекло со своей стороны и показал на лесничего: ружье положено на полусогнутую правую руку, ствол направлен в землю под углом в сорок пять градусов, впереди Бобби радостно вынюхивает дорогу.
– Разверни машину, Льюис, – спокойно и тихо сказал Морс.
– Простите?
– Назад, в деревню! – прошипел Морс.
Когда автомобиль уже катился по дороге, настала очередь Морса опустить стекло.
– Доброе утро, Майклс. Приятная погода!
Но прежде чем лесничий успел ответить, машина уже проехала мимо. В зеркало заднего вида Льюис видел остановившегося и напряженно глядящего им вслед Майклса. Вид у него был сильно озадаченный.
Они оказались почти первыми посетителями "Белого оленя", и Морс заказал себе пинту "Лучшего горького".
– Которое вы предпочитаете, сэр? У нас есть...
– Которое чаще пьют местные.
– В бокале или кружке?
– В бокале. Я знаю, это оптическая иллюзия, но всегда кажется, что в бокале пива больше.
– Совершенно одинаково, сэр...
Морс повернулся к Льюису:
– Тебе лучше много не пить. Ты за рулем, помни об этом.
– Апельсиновый сок – было бы отлично, сэр.
– И... э-э... – Морс покопался в карманах. – Кажется, при мне нет мелочи. Уверен, что хозяин не захочет разменивать двадцатку в такую рань.
– Сдачи полно... – начал было хозяин, но Морс уже повернулся к стене со своей пинтой в руке и начал изучать средневековую карту приходов вокруг Витхэма...
* * *
В то время, когда Морс поднимал свою первую пинту, Алистер Мак-Брайд стоял у стойки регистратора в отеле «Принц Вильям» на Спринг-стрит, расположенном прямо напротив Паддингтонского вокзала. Уехав из Оксфорда – какой неистовый взрыв умственной и физической энергии! – он направил свой быстро и хаотично загруженный микроавтобус по дороге М40 в Лондон, где оставил машину в охраняемом гараже на Севен-Систер-роуд, а сам с одним саквояжем доехал на метро до станции «Паддингтон» – и вот он в отеле «Принц Вильям». Возможность, если потребуется, оказаться через минуту на перроне железнодорожного вокзала, просто выйдя из отеля или выпрыгнув из номера через окно спальни, – окно было всего в шести футах над землей, – придавала ему уверенности в себе.
Владелец отеля, маленький, постоянно небритый итальянец, половину своего рабочего времени за регистрационной стойкой проводил в изучении информации о бегах в газете "Спортинг лайф". Он поднял глаза, когда Мак-Брайд вытащил свой бумажник.
– Еще на день останетесь, мистер Мак?
"Мак" – единственное, что он смог разобрать в каракулях, которые его гость начертал в регистрационной книге. Не было и чека с напечатанным именем, который мог бы помочь ему. Чека вообще не было – только две хрустящие двадцатифунтовые банкноты, которые он получал каждый день за следующую ночь с неизменной присказкой мистера Мака: "Сдачу оставьте для официантки!" Не столь уж и щедрыми были эти чаевые, поскольку номер стоил тридцать девять с половиной фунтов в сутки.
Вскоре Луиджи Бертолезе снова углубился в изучение списка участников заезда в 14.00 в Сандаун-парк, особенно присматриваясь к данным лошади по имени Чистая Англичанка. Он взглянул на одну из двадцаток, лежащих перед ним, и подумал: "А не сам ли Бог нашептывает ему подсказку?"
* * *
– Теперь ты понял, старина? Ты видишь? – громогласно восклицал Морс, заканчивая вторую пинту. – И все благодаря тебе. Как всегда!
Льюис смог понять: на этот раз он оказался в состоянии увидеть все совершенно отчетливо. В этом и заключалась для него радость работы с этим странным человеком по имени Морс – человеком, который каким-то непостижимым образом умел выбраться из смирительной рубашки обстоятельств всякого преступления и взглянуть на него как бы извне, из какой-то отдаленной точки. Вообще-то это было несправедливо! Вместе с тем Льюис был очень горд от сознания того, что он, со всеми его недостатками, служит (как сейчас) катализатором хитроумных химических реакций в мозгу Морса.
– Будете обедать, сэр?
Морс держал перед ним речь вот уже полчаса – спокойную, но страстную. Было уже 12.15.
– Нет. Сегодня свою порцию калорий я получу в жидкой форме.
– Хорошо, я думаю, что возьму себе...
– Вот! – Морс достал драгоценную двадцатку из бумажника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44