– Вы из Ньюкастла?
– Приятно слышать, когда правильно произносят название родного города! Нет, я из его пригорода.
Морс, не слишком терпеливо внимавший, как они обменивались между собой воспоминаниями о чем-то сугубо местном, встал и направился к двери.
– Должен сказать, – закончил Льюис, – очень приятно было познакомиться. – Он помахал отчетом: – И спасибо за это, дорогая!
Внезапно ее лицо напряглось, она громко вздохнула:
– Послушайте, я не ваша "дорогая", сержант. Не обижайтесь, но я прямо скажу, что я ничья "дорогая" или...
Но столь же внезапно она замолчала, увидев широкую ухмылку Морса, задержавшегося в дверях, в том время как Льюис с растерянным видом застрял перед ней.
– Извините, но я просто...
– Пожалуйста, простите моего сержанта, доктор Хобсон. Он не хотел сказать ничего дурного – ведь правда, Льюис?
Морс смотрел на изящные линии ее ног, когда она, полыхая огненным румянцем, покидала кабинет.
– В чем дело? – удивился Льюис.
– Ничего особенного – небольшой пунктик по части обращения к ней.
– Немного на вас похожа, сэр.
– Милая женщина, как ты думаешь? – спросил Морс, игнорируя мелкий выпад.
– По правде говоря, сэр, я думаю, она просто сногсшибательна.
Почему – неизвестно, но это простая констатация факта честным и глубоко порядочным человеком застала Морса врасплох. Как будто простое провозглашение чего-то абсолютно очевидного заставило его впервые осознать правду сказанного. Несколько секунд в нем теплилась неосознанная надежда, что доктор Хобсон вернется за чем-нибудь забытым, но она была очень организованная женщина и, как оказалось, ничего не забыла.
Едва Морс и Льюис собрались выпить по чашечке кофе в столовой, им позвонил констебль Поллард. Этот не слишком бдительный страж Барсучьей Глуши был одним из четырех констеблей в униформе, которых поставили дежурить у входов в Бленхэймский парк со всех четырех сторон света. Он позвонил и в сильном возбуждении сообщил, что "лендровер" из Витхэма с Дэвидом Майклсом за рулем (которого он немедленно узнал) только что проехал в садовый центр Бленхэйма. Должен ли он узнать, что происходит? Должен ли он – расследовать?
Морс взял трубку радиотелефона из рук Льюиса.
– Молодчина! Да, попытайся выяснить, что там происходит. Но слишком не светись, хорошо?
– Каким образом, черт возьми, ему удастся это сделать? – спросил Льюис, когда Морс закончил. – Он же в форме.
– Разве? Ай-я-яй! – Морс, кажется, не очень заинтересовался случившимся. – Ну, пусть почувствует себя в центре событий, как ты считаешь?
* * *
Главный инспектор Джонсон допивал уже вторую чашку кофе, когда в столовую вошли Морс и Льюис. Подняв руку, он подозвал Морса: хотелось бы перемолвиться парой слов, хорошо? Но только наедине, только он и Морс.
Десять минут спустя в маленьком кабинете Джонсона на третьем этаже Морс изучал красный дневник, изъятый вчера у некой личности по имени Филип Далей. Прежде чем оба детектива приступили к обсуждению этого дела, Джонсон выступил с мирной инициативой:
– Послушай, если между нами и пробежала кошка – что ж, бывает, давай забудем, хорошо? Что ты на это скажешь?
– С моей стороны никто не пробегал, – заявил Морс.
– Зато с моей пробежала, – спокойно констатировал Джонсон.
– Да-а! Вообще-то и с моей тоже, – признал Морс.
– Забыто?
– Забыто.
Мужчины крепко пожали друг другу руки, хотя и без взаимных улыбок, и Джонсон заговорил о делах. За последние несколько дней поступило очень много новой информации, и сейчас со всей определенностью можно сказать: Далей-младший был одним из четырех подростков – хотя и не водителем, – сидевших в краденой БМВ, убившей Марион Брайдвелл. Судя по всему, машина пошла юзом и ударила девочку задней частью, отшвырнув ее на стеклянную витрину магазина.
– Немного странное совпадение – парень связан и с тем, и с другим делом, – прокомментировал Морс.
– Но совпадение никогда тебя особо не волновали, не так ли?
Морс пожал плечами:
– Я не думаю, что он уж очень тесно связан с делом Эрикссон.
– Помимо того, что у него был ее фотоаппарат, – напомнил Джонсон.
– Да-а-а, – кивнул Морс и нахмурился. Что-то его немного беспокоило, что-то вроде песчинки в хорошо смазанном механизме, вроде кусочка скорлупки в яйце всмятку.
* * *
После случившейся трагедии миссис Линн Хардиндж, изящная ухоженная женщина пятидесяти лет с полуседыми волосами, целиком посвятила себя благотворительной деятельности, которой занималась с безумной энергией: «Еда на колесах», «Глиняный кувшин», «Помоги престарелым», «Помоги жертвам насилия»... Все говорили, какая она замечательная женщина; каждый отмечал, как хорошо она со всем справляется.
В то время, когда Морс и Джонсон беседовали между собой, она выбралась из микроавтобуса "вольво" и, прихватив с собой две картонки, главное блюдо и сладкое, громко постучала в дверь "Осни Меад Эстейт".
Большинство людей, получавших "Еду на колесах" четыре раза в неделю, были в достаточной степени благодарны и любезны. Но не все.
– Открыто.
– Вот мы и снова у вас, миссис Граби.
– Надеюсь, на сей раз не рыба!
– Запеченная баранина и лимонный пудинг.
– Во вторник еда была холодной – вы знаете об этом!
– О дорогая.
Замечательная, отлично справляющаяся со своей работой дама-волонтер от благотворительности не сказала ничего, но ее губы яростно шевелились, когда она закрывала за собой дверь. Почему бы тебе тогда не сунуть ее в твою сраную плиту, подлая старая сука? Иногда она чувствовала, что может сойти с ума – полностью. Совсем недавно она ощутила, что может застрелить кого-нибудь, а своего напыщенного муженька, гуляющего налево, – уж совершенно точно.
Глава пятидесятая
Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии.
Альбер Камю.
Миф о Сизифе
Перелом в деле наступил сразу после того, как Морс пообедал – обед почти беспрецедентный – без алкоголя (сандвич с сыром и кофе). Принес эту весть в столовую, где Морс сидел, читая "Дейли миррор", удачливый в этот день Льюис.
Когда ранее на этот неделе Морс выдвинул тезис об автомобиле, который требуется, который очень важен, от которого надо избавиться, – когда ранее Морс настаивал на этих пунктах, цепь в практичном уме Льюиса замкнулась: автомобили потерянные, украденные, разгромленные, сожженные, брошенные на улице, найденные на улице, отбуксированные – Льюис немедленно взвесил все возможности и, проконсультировавшись с дорожной инспекцией, очертил круг радиусом двадцать миль с центром в Оксфорде. Далее он запустил программу очень простых проверок, причем особое внимание следовало обращать на несколько дней, следующих сразу за днем исчезновения Карин Эрикссон.
Как только были обозначены точные даты, главную улику трудно было пропустить, поскольку подполковник Бэзил Виллиерс звонил в полицию не менее двенадцати раз в означенный период времени, жалуясь, что некий автомобиль разграблен и брошен, доломан, а затем и сожжен – и все на его территории. Это пятно на его прекрасном пейзаже – позор, поношение и безобразие; он (вышеупомянутый подполковник) не для того бился против деспотизма, диктатуры, тоталитаризма и тирании, чтобы позволять отмахиваться от него как от мухи под выдуманными предлогами страховки, юридической законности, обязательств, отсутствия персонала. Несмотря на колоссальные трудности (номера исчезли, хотя на стеклах и сохранились регистрационные отметки), владелец автомашины все же был установлен, и раздражающая глаза обугленная груда металла была отбуксирована от бунгало подполковника на ближайшее автомобильное кладбище, была сделана также цветная фотография того, что однажды было новеньким, изящным, сияющим детищем одного из японских заводов.
Регистрационный номер (как предположительно и год назад) позволил через несколько секунд получить имя и адрес владельца: Джеймс Майтон, 24 Хиксон-драйв, Илинг, точнее, бывший адрес, поскольку запрос подтвердил, что Джеймс Майтон не живет по данному адресу уже больше года. Кампания, отправившая машину на свалку, послала три письма по указанному адресу, но не получила ответа. Согласно официальным данным из Суонси, действие регистрационного знака было приостановлено, хотя он и не был изъят из картотеки.
Что касается самого Майтона, то в Скотленд-Ярде его имя было включено в списки пропавших лиц за вторую половину 1991 года. Но в этом году только в Лондоне тридцать тысяч человек было зарегистрировано в качестве "пропавших". В недавно опубликованном отчете, получившем личное одобрение самого сэра Питера Имберта, сообщалось: указатель по розыску пропавших стал столь неточен, что его следует переработать полностью, проведя полную проверку по каждому из тьмы имен, в нем приведенных. У Морса сложилось впечатление, что потребуется нечто несколько большее, чем просто "перепроверка", чтобы появилась хоть какая-то надежда найти мистера Джеймса Майтона живым.
К полудню было получено твердое подтверждение из Илинга, что останки, найденные в Барсучьей Глуши, есть останки Джеймса Вильяма Майтона, который еще мальчиком попал в первый раз "под опеку" местных властей, позднее за ним присматривала пожилая пара (оба умерли к настоящему времени) в Брайтоне, затем – Ее Величества Служба по надзору за малолетними преступниками на острове Уайт. Но молодой человек доказал, что обладает с практической точки зрения весьма существенными талантами и в 1989 году в возрасте двадцати шести лет появился в широком мире с репутацией компетентного дизайнера по интерьеру и сведущего фотографа. Восемнадцать месяцев он проработал на телевизионной студии в Бристоле. В описании наружности, сделанном женщиной, живущей через две двери от его квартиры в Илинге, говорилось о "тонких, вялых губах, через которые просматривались мелкие, с равномерными промежутками нижние зубы, похожие на зубцы модели старинного замка".
– Ей в пору писать романы! – заметил Морс.
– А она и есть писательница, – сказал Льюис.
Как бы там ни было, Майтона разыскать не смогли, и вряд ли он отыщется вообще. В прошлом ему частенько приходилось пребывать в качестве человека без определенного места жительства, но в данный момент Морс был уверен, что он нашел себе постоянное место в обители мертвых, как могла бы выразиться леди-романист в одном из своих изящных пассажей.
В целом дело двигалось очень неплохо – двигалось почти так, как предсказывал Морс. После полудня продолжалась нормальная спокойная работа: без сюрпризов и проволочек. В 17.45 Морс закончил рабочий день и поехал домой.
* * *
Приблизительно в течение двух часов после полудня, как и в каждый рабочий день недели, толстая, расплывшаяся жена Луиджи Бертолезе сидела за регистрационной стойкой отеля «Принц Вильям», в то время как ее муж заключал свою ежедневную сделку с мистером Ледброком, кассиром букмекера. Перед ней лежал утренний выпуск газеты «Ивнинг стандарт». Водрузив на маленький носик очки, она приступила к чтению. В такие моменты она производила на своих клиентов впечатление совы, спокойно усевшейся на ветке после неплохого обеда, – полусонная, когда веки медленно опускаются, и весьма мудрая, как только они поднимутся... как они поднялись в этот момент, когда номер 8 вошел в отель, только что пообедав. И выпив – судя по исходившему от него запаху.
Фотография была помещена на первой странице, внизу слева: маленькая фотография, сделанная еще при бороде – бороде, которую он немедленно сбрил в день своего появления в отеле. Хотя Мария Бертолезе плохо владела английским языком, она смогла прочитать две строчки под снимком: "Полиция хочет побеседовать с этим человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44