Осталась только одна вещь, которую просил подтвердить Морс: как получают такие молодые леди, как Карин, паспорт и разрешение на работу?
С этим проблем не бывает. Впервые Льюису показалось, что он видит подлинное горе в печальных глазах, когда она объяснила, что Швеция не входит в Европейский союз, что всем шведским подданным надо запрашивать разрешение на работу в Великобритании, если они собираются остаться там на какое-нибудь время. Даже для временной полуофициальной работы благоразумнее оформить его. Но Карин не запрашивала разрешения на работу, она собиралась пробыть в Англии только три недели, а для этого ей вполне достаточно было шведского паспорта, выписанного на десять лет.
Льюис внезапно заметил, что если женщина и флиртовала с ним до этого момента, то сейчас ситуация изменилась.
– Паспорт Карин у вас? – спокойно продолжала она.
Льюис кивнул, но слегка нахмурился, что заставило ее дать быстрое объяснение:
– Понимаете, я полагаю, мы надеялись, что она могла бы – если бы была еще жива – она могла сделать запрос на новый паспорт – если она потеряла его. Вы понимаете?..
Льюис снова кивнул.
– А она не подавала заявления, не так ли, мистер Льюис? Так! – Она резко встала и сунула ноги в черные туфли на низком каблуке. – Так!
– Боюсь, я не могу сообщить вам ничего утешительного – не могу, – вздохнул Льюис, поднимаясь вслед за ней.
– Все в порядке. Я знала об этом с самого начала. Я только...
– Я знаю. Спасибо. Вы очень помогли нам. Еще только одно – мог бы я одолжить у вас фотографию трех ваших дочерей?..
* * *
Когда они уже стояли в прихожей, Льюис отважился на подлинный комплимент.
– Вы знаете, я всегда завидовал таким людям, как вы, миссис... Ирма... вы знаете, людям, которые легко говорят на иностранных языках.
– Мы начинаем учить английский очень рано. В четвертом классе – в десять лет. Сама я начала его учить с двенадцати, но мои дочери – уже с десяти.
Они пожали друг другу руки, и Льюис спустился на первый этаж, постоял несколько минут около игровой площадки, окруженной низкой оградой из темно-коричневых деревянных планок, – купить картофельных чипсов было негде. Стоял полдень великолепного летнего дня с безоблачным синим небом и ярким желтым солнцем – все цвета флага на рюкзаке, найденном в Бегброке, Оксфордшир.
Ирма Эрикссон внимательно смотрела на него с высокого балкона. Как только он исчез, смешавшись с толпой на улице, она вернулась в квартиру и прошла в дальнюю спальню. Последующий разговор происходил на шведском языке.
– Он умен?
– Не очень. Хотя очень мил – очень.
– Ты его позвала с собой в постель?
– Могла бы, если бы тебя здесь не было.
– Как ты думаешь, он подозревает о чем-нибудь?
– Нет.
– Ты рада, что он ушел?
Ирма Эрикссон кивнула.
– Хочешь, я сделаю тебе кофе?
– Пожалуйста!
Когда мать вышла из комнаты, молодая женщина посмотрела на себя в большое зеркало, висевшее в затемненной комнате, и решила, что выглядит уставшей из-за темных кругов под глазами. Тем не менее, если бы Льюис увидел ее, на него произвела бы впечатление ее бледная элегантная красота. Он был бы также поражен ее сходством со студенткой, чьи вещи были найдены в Бегброке, Оксфордшир.
Глава тридцать девятая
В мире, в котором долг и самодисциплина проиграли битву гедонизму и самоудовлетворению, остается только закрыть глаза и плыть по течению. Все кончится счастливо, по крайней мере, в воображении.
Эдвина Карри.
«Обсервер» 23 февраля 1992 года
Алан Хардиндж оказался первым по двум разделам экзамена по естественным наукам, который в Кембридже состоял из трех разделов; был оставлен в университете в докторантуре и получил степень доктора философии; потом его послали на двухгодичную исследовательскую стажировку в Гарвард; затем в 1970 году он прошел по конкурсу на преподавательскую должность "в другом месте". Через год он встретил библиотекаршу в Бодлейне и после шестимесячного ухаживания женился на ней. Они воспитывали двоих детей, обе дочери; одна сейчас в Дархэме слушает второй курс психологии, другая – мертва, убита девятнадцать дней назад, когда она съезжала с Камморского холма к Оксфорду на велосипеде.
Нет, он не был сильно удивлен, когда утром во вторник, 21 июля, ему позвонил главный инспектор Морс и попросил о встрече, тут же назначенной на 14.00 того же самого дня в квартире Хардинджа, окна которой выходили на фасад Лонсдейлского колледжа.
– Ваша жена что-нибудь знает о ваших интересах, связанных с виллой "Секхэм"?
– Ничего. Абсолютно ничего. Поэтому, пожалуйста, нельзя ли нам избавить Линн – мою жену – от всего этого? Она в ужасном состоянии, нервы – Бог знает что...
Доктор Хардиндж говорил отрывисто и нервно, отделяя фразу от фразы короткими паузами. Это был мужчина маленького роста с полуседыми волосами, одетый в темный костюм, несмотря на разгар лета; его коллеги ходили по центральной улице в футболках и тренировочных брюках.
– Точно обещать этого я, конечно, не могу...
– Как вы не понимаете? Я сделаю все – все что угодно, – только бы оградить Линн. Знаю, это похоже на слабость – это и есть слабость – я знаю – все то, о чем мы говорим, но это правда. – Голова Хардинджа выглядывала из согбенных плеч, как у черепахи, произносящей речь.
– Знаете этого человека? – Морс передал ему одну из фотографий, сделанных в садике виллы "Секхэм".
Хардиндж вынул из футляра очки со стеклами полумесяцем, но они ему, кажется, не требовались. Секунду или две поглядев на фотографию, он вернул ее.
– Джеймс – или Джеми? – Майтон. Да, я его знаю – знал его – так, мастер на все про все.
– Как вы с ним познакомились?
– Послушайте, лучше будет, если я расскажу вам, расскажу о себе, – думаю, это поможет.
Морс слушал его рассказ не без интереса, ничем не обнаруживая морального осуждения поисков и метаний сексуально озабоченного человека, а именно об этом повествовал Хардиндж.
Когда он был мальчиком, предметом его сексуальных мечтаний являлись женщины зрелого возраста. Он с готовностью предавался сексуальным фантазиям – почти без чувства вины – фантазиям, у которых не было ни последствий, ни разочарований. После двадцати лет он вполне сознательно предпочитал – смотреть порнографические фильмы и видео, в то время с ними было свободно. Затем встретил Линн – замечательную, честную, доверчивую Линн, которая была бы до глубины души поражена, уязвлена и пристыжена, если начала бы только лишь подозревать о малой толике правды. После женитьбы, однако, его фантазии не исчезли – даже расширились. Он начал испытывать все возрастающую страсть к большему разнообразию способов сексуального удовлетворения. Это в результате постепенно привело к цепи довольно грязных связей: с частными клубами по просмотру фильмов, с распространителями импортных видеокассет и журналов, «живыми» секс-шоу, специфическими вечеринками – он стал постоянным, остро заинтересованным клиентом всех этих заведений. Предвкушение такого визита! Потрясающие, возбуждающие слова, которые становятся «сезамом» для таких сексуальных развлечений: «А если узнают?»
– И подобные вещи регулярно устраивались на вилле "Секхэм"?
– Довольно регулярно – там редко бывало больше пяти или шести человек – обычно люди, которых мы встречали раз или два раньше.
Морс смотрел на щегольски одетого обманщика среднего возраста, все время наклоняющегося вперед, на хищные черты его лица, бледный, изможденный вид, слушал его прерывистую речь. Он чувствовал, что должен был бы немного презирать его, но не мог. Если Хардиндж и был немного извращенцем, это был исключительно честный извращенец. Со своими выцветшими, водянистыми глазами он выглядел усталым и потерянным, слабым и отнюдь не притворяющимся сильным.
– Вы не "медицинский" доктор, сэр? – обратился к нему Морс, когда интимные признания иссякли.
– Нет, всего лишь написал диссертацию. Вы знаете, как эти вещи делаются.
– Диссертацию о.?..
– Обещаете не смеяться?
– Испытайте меня.
– "Сравнительное исследование веса большой синицы в различных ареалах ее распространения в Северной Европе".
Морс не засмеялся. Птицы! Сколько же людей в этом запутанном деле интересуются птицами...
– Оригинальное исследование?
– Ни одного другого в том же роде, насколько я знаю.
– И вас экзаменовали по этому вопросу?
– Другим способом степень не получишь.
– Но человек, который вас экзаменовал, – ну, он не мог же знать столько же, сколько знаете вы, насколько я понимаю, не мог?
– На самом деле – она. Экзамен связан – так считается – с проверкой пути, по которому вы идете, – методики исследования: как вы наблюдали, как ведете записи, как их систематизируете, и затем, каким образом приходите к определенному заключению.
– Я думаю только о том, сэр, что для вас не составило бы труда сфабриковать несколько фактов...
Хардиндж нахмурился. Его голова снова выдвинулась из плеч, как у черепахи.
– Инспектор, я не фабрикую факты относительно виллы «Секхэм» – если это именно то, что вы хотите выяснить.
– И впервые вы встретили Клэр Осборн именно там.
– Она сказала вам свое имя?
– Другое имя – Луиза Хардиндж – тоже.
Хардиндж печально улыбнулся:
– Одна и единственная ее любезность по отношению ко мне. Но она любит менять имена – все время – она сама уже не знает, кто она... или чего она хочет, инспектор. Она своего рода хамелеон, как я полагаю. Но вы, вероятно, уже это знаете, не так ли? Я понял, что вы встречались с ней.
– Как же ее зовут?
– По свидетельству о рождении? Я не знаю.
Морс затряс головой. Скажет ли хоть кто-нибудь правду в этом деле?
– Насколько мне известно, она никогда не бывала на вилле "Секхэм", – продолжил Хардиндж. – Я познакомился с ней через агентство. Мак-Брайд – вы уже говорили с ним? – через Мак-Брайда. Они дают вам фотографию, учитывая ваши интересы. Вы знаете, о чем я?
– Размеры?
– Размеры.
– И она вам понравилась?
Хардиндж кивнул:
– Вполне естественно, думаю, вы согласны со мной?
– Вы все еще ее любите?
– Да.
– А она вас?
– Нет.
– Вы должны дать мне адрес агентства.
– Я догадываюсь.
– Как вы умудряетесь получать все это так, чтобы жена не знала?
– Обычные конверты, посылки... Мне приходит много академических материалов – так что проблемы нет.
– Проблемы нет, – повторил Морс спокойно, но в голосе его наконец появилось некоторое отвращение, а великий знаток больших синиц записывал в это время короткий адрес.
* * *
Хардиндж смотрел из окна, как главный инспектор шел вдоль Портерс-Лодж рядом с щедро политым, без единого сорняка газоном перед фасадом колледжа. Он произвел впечатление понимающего человека, и Хардиндж был благодарен ему за это. Если бы он, конечно, был бы поумнее, то, может быть, задал бы пару принципиальных вопросов о Майтоне. Хардиндж ведь знал помимо ряда других вещей название телевизионной компании, на которую работал этот развратный оператор. Странно, но главный инспектор, кажется, больше интересовался Клэр Осборн, чем этим одним из наиболее гнусных мужчин, с которыми Хардиндж имел несчастье встретиться.
Глава сороковая
Так малютка, внук Нокомис,
Изучил весь птичий говор,
Имена их, все их тайны.
Генри Уодсуорт Лонгфелло.
Песнь о Гайавате
В этот день констебль Поллард был полностью "обделан" жизнью, как он позднее описывал свое состояние в Кидлингтоне. Целых два часа он ни с кем не перемолвился и словом после того, как двое сотрудников лаборатории удалились, обследовав огороженную площадку и забрав с собой в пластиковых мешочках несколько горстей земли с того места, где лежали кости. Хотя и они с ним особенно много не разговаривали, когда возились рядом после полудня. Это были люди другого сорта (Поллард понимал это): имели степени в науке и все такое прочее. Он, конечно, не сомневался и в полезности такого рода людей, хотя и думал, что в полиции развелось слишком много яйцеголовых из всяких там университетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44