По окончании поэтического вечера Родольфо подошел к поэту, чтобы его поздравить, а когда вышел из зала, девушки и след простыл.
Родольфо прыгнул в машину и принялся колесить по центральным улицам, но впустую. Ему подумалось даже, что его познакомили с призраком. Но нет, он знал, что это не так! Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, он поехал домой и всю ночь не сомкнул глаз, а через несколько дней принял решение забыть Эльвиру.
Он не желал о ней вспоминать, но все же писал ей письма, не надеясь на ответ.
XXI
Я проснулся, рывком приподнявшись на кровати.
Что творилось в моей голове? Мне снились имена, снились такие подробности о людях, как будто я писал о них книгу. Кто они такие? Я видел их как в фильме, который в моей голове превращался в реальность. Эльвира, Родольфо и бесконечная череда второстепенных персонажей крутили и мяли мою память, словно соковыжималка.
Я вспотел, вымок так, будто действие моего сна происходило в пруду и я только что выбрался из воды.
Со мной что-то не так! Возможно, это были последствия вчерашней беседы за ужином. Слова Жеана и профессора Молины отдавались в моей памяти гулким эхом, меня заворожила мысль, что существует жизнь внутри жизней, что наш мозг – обиталище иных реальностей.
Меня пробрал озноб. Все построения квантовой физики разлетались вдребезги, знания становились бессильными и нечеткими, переменчивыми и непрочными, как вода, которая превращается в лед на морозе, испаряется при жаре, переходит из твердого состояния в жидкое, из жидкого в газообразное и исчезает.
Мне снились какие-то письма и ужасные истории. Я не хотел думать, не хотел видеть сны. Только жить – жить, существовать как можно дольше и при этом не стареть. Держаться любой ценой, контролировать свою память. А сны? Как подчинить себе сны, эти параллельные жизни, что растут, обособляются, внедряются в нашу жизнь? Другие измерения, тайные миры. Неужели все это существует только у нас в голове?
Я захныкал, точно ребенок. Меня начали терзать странные угрызения совести. Я чувствовал себя узником, который несет справедливую кару за преступление.
Виолета беспокойно заворочалась – похоже, ей тоже что-то снилось; Джейн забормотала. Какая тревожная ночь!
Бывают дни, когда мы просыпаемся и ощущаем себя зомби, лишенными способности рассуждать. Волшебство вещей и людей тает, как закат над горизонтом. Сперва закат – это яркое, мощное, четкое и прекрасное зрелище, но потом краски размываются и гаснут. Красное превращается в бурое, а потом быстро тает, словно мираж.
Виолета и Джейн окончательно меня разбудили.
– У меня выдалась тяжелая ночь. Но теперь мой горизонт – вы, и мне уже легче. Вы настоящие?
Девушки рассмеялись, но я продолжал настаивать:
– Ведь это не сон? Вы настоящие?
– А сам-то ты как думаешь? – спросила Виолета.
– Не знаю. Но мне только что приснилась целая история с именами, фамилиями, с разными городами, похожая на отрывок из рассказа. Посмотрите, я весь дрожу, и сердце до сих пор частит. Мне приснилось, что моя жизнь – лишь сон, что я живу в какой-то виртуальной реальности, которая мне снится.
– Понятно. Ты насмотрелся фантастики и теперь не понимаешь, что к чему.
– Да нет, дело не в этом.
– Хочешь сказать, что сейчас находишься в виртуальной реальности, а во сне разглядел свою настоящую жизнь?
– Не совсем так. Но тут поневоле задумаешься. Я живу странной жизнью: ищу бессмертие, словно кладоискатель, сплю с двумя прекраснейшими на свете женщинами и трачу все силы на то, чтобы встретиться с неким человеком.
– Это и есть твоя реальность. Другой не существует.
– Каждый человек – творец собственной реальности.
– Тебе нужно еще поспать, ты заговариваешься. На-ка, выпей…
Виолета достала бутылочку с эликсиром.
– Нет! Я слишком часто принимаю это зелье. Кто поручится, что это не галлюциногенный состав?
– Теперь ты бредишь. Тебе нужна помощь. – Виолета поднесла эликсир к моим губам.
Я резко отмахнулся, и бутылочка упала на пол.
Я был рассержен и подавлен. Моя реальность вдруг перестала меня удовлетворять. Я не желал мириться с настоящим в ожидании чего-то иного, лучшего.
Виолета и Джейн покинули комнату. Они не произнесли ни слова – просто ушли. И у меня сразу разболелись пальцы, заныла спина.
В спальне было холодно. Я вдохнул запах собственного пота и почувствовал, что остался один, совсем один.
День, проведенный порознь, был тягостным для каждого из нас. Виолета и Джейн то ли сердились на меня, то ли просто занимались своими делами, потому что время от времени в доме раздавался приглушенный шум. Рутина обволакивала нас троих гигантским одеялом, в перспективе маячила картина скучного супружества. Что-то в этом роде должно было произойти, и виноват во всем был я один.
Я должен был во что бы то ни стало вырваться из Праги, чтобы разомкнуть порочный круг накатившего на меня одиночества. Я должен был поговорить с невидимкой Фламелем. Только он мог мне помочь, он был единственным человеком в мире, способным пролить луч света на мою смутную жизнь.
Жизнь эта осложнилась в тот миг, когда я начал сомневаться в ее реальности, и мне было непросто уложить в голове последние события: встречу с Жеаном, добрейшим стариком, именовавшим себя человеком иной эпохи, но в то же время пропитанным духом современности; встречу с профессором, большим знатоком Ортеги-и-Гассета, говорившим о гуманизме и о новых технологиях. Мне бы хотелось побеседовать с профессором с глазу на глаз. А тут еще странный сон, Джейн с Виолетой, которые целый день не обращали на меня внимания, – все это не давало мне покоя.
Вместо волшебного эликсира я принял таблетку аспирина. У меня болел живот, голова отказывалась работать. Время от времени проскальзывала какая-нибудь идея, однако мысли были слишком спутанными.
* * *
В тот день, 31 октября, на улице было отнюдь не жарко, но все-таки я принял холодный душ – такой, что заныли кости. Потом оделся и вышел на улицу, пытаясь хоть как-то развеяться.
Я бесцельно бродил по Градчанам. Даже любимая чешская архитектура выглядела какой-то плоской: я видел бесцветные, гладкие, растянутые по вертикали дома без всякого изящества в горизонтальных линиях. Люди казались отражениями в кривых зеркалах мадридского Кошачьего переулка. И мне вспомнился дон Рамон, автор «Огней Богемии», человек беспокойный, так не похожий на Кафку.
В памяти моей всплыло множество прочитанных страниц. Каждый человек есть то, что он в себя вложил. Вот почему мне снова захотелось отведать чудесного эликсира Джейн, который, по ее словам, представлял собой универсальное снадобье ее отца. Я был простужен, мне показалось, что таблетка аспирина имеет странный вкус, а теперь и дома выглядели как-то непривычно, и я подумал, что нахожусь под воздействием наркотика. А вдруг у меня без эликсира началась ломка? От этой мысли мне стало страшно. По спине пробежал знобящий холодок. Эликсир не может вызывать зависимость – значит, я принимал не снадобье, а какой-то наркотик. Выходит, меня обманули. Я загрустил по мудрым советам Жеана, моего таинственного друга, с которым ужинал только вчера вечером. Как бы мне хотелось, чтобы он сейчас оказался рядом и помог мне во всем разобраться!
Под стенами замка стояли побеленные домики с низкими крышами, яркие и опрятные. Это была живописная Злата улочка, средоточие легенд, страстей и древних загадок; в середине XVI века здесь жили королевские лучники и кузнецы. Именно здесь, в доме номер 22, и проживал Франц Кафка. Теперь тут полным-полно сувенирных лавок.
Я зашел в кафе «У Златой улочки», огляделся по сторонам, чтобы заказать официанту чай, и тут меня окатила волна радости: за угловым столиком сидел Жеан де Мандевилль и читал книгу.
– Мне нужно с тобой поговорить, Жеан. Нужно попросить совета: как быть со сном, в который я погрузился?
– Все мы видим сны, Рамон. Вряд ли это так серьезно.
– Очень серьезно. У меня резко изменилось отношение к реальности, возникло ощущение, что ее не существует и что моя настоящая жизнь – там, во сне. Приснившийся мне человек выглядел в точности как я, он тоже был архитектором и точно так же тосковал. Он лишился любимой девушки. Непонятно только, имеет ли он отношение к преступлению, из-за которого она погибла. Я прочувствовал его историю, как свою, хотя то, что я привык считать своей историей, сильно отличается от того, что происходило в моем сне.
– Ладно, успокойся. В давние времена боги манипулировали реальностью ради забавы, как теперь режиссер снимает кино на потеху публике, а романист оживляет своих персонажей, чтобы читатели радовались и страдали вместе с ними. Что ж, ты играешь главную роль в такой странной, такой небывалой истории – поневоле придет в голову мысль, что твою реальность меняют и перестраивают. Скажем так: ты – герой, выполняющий определенную миссию. Ты должен довершить свое путешествие-инициацию. До сей поры ты почти не встречался с настоящими трудностями, однако приближается зима, и до весны тебе придется разгадать все загадки. Ты знаешь, что настоящая проверка ждет тебя в Синтре.
– Послушай-ка, Жеан, откуда тебе известны все эти подробности?
– Не спрашивай. Я просто знаю, и точка. Я твой друг, и мне прекрасно известно все, что тебе предстоит пережить. Ты идешь по пути философов-искателей, философов, побеждающих смерть. И тебе нужно пройти этот путь в одиночку. А мы все, окружающие тебя, – лишь твои скромные помощники.
– И помощницы?
– Ты про девушек?
– Да, про девушек.
– Это божий дар. Не подвергай его сомнению. Ты любишь и любим. Ведь ты их любишь?
– Да.
– Тогда зачем себя мучить, зачем подрезать крылья любви?
– Но ведь любовь втроем – это так непривычно, – оправдывался я.
– Эх, друг мой, как мало ты пока знаешь! Жизнь вовсе не такая простая, какой тебе ее показывали. Все, что ты видел до сих пор, – лишь ущербные, ограниченные образцы действительности.
– Жеан, кто ты?
– Я сказал тебе еще при знакомстве: я твой друг.
– Я читал твою книгу, там говорится, что ты родился в четырнадцатом веке.
– Мало ли что где говорится. Поговаривают также, что и Фламель, мой, так сказать, ровесник, до сих пор жив. Когда твои взгляды изменятся и ум будет в состоянии воспринять истинную картину мира, ты все поймешь. Не будь нетерпелив, верь пока на слово.
– Так ты и Фламель – не одно и то же лицо?
– Нет, поверь мне.
– Но меня пугает мысль, что все это сон или виртуальная реальность, а на самом деле моя жизнь совершенно иная. Быть может, я просто лежу неподвижно на больничной койке, беспомощный, опутанный проводами, и нынешняя жизнь мне снится, а ты – мой санитар.
– Вполне допустимо, и все же это не так. Единственная твоя реальность находится здесь.
– И я должен слепо тебе поверить.
– Конечно. Доверься другу.
– А почему девушки настаивают, чтобы я принимал эликсир?
– Они не желают тебе вреда. Если тебе дают эликсир, значит, ты должен подготовиться.
Взгляд Жеана был кристально чист, глаза не отрываясь смотрели на меня. На его лице не было и следа дряблости, кожа плотно обтягивала скулы; то был благообразный просветленный лик античного – или даже библейского – бога.
Мы еще о многом поговорили. Я спросил Жеана о профессоре Молине, и мой друг ответил, что тот звонил утром, чтобы попрощаться: вечером он улетает в Мадрид.
– Быть может, именно Молина заморочил тебе голову своими идеями о виртуальности. Сейчас ты переживаешь стадию обостренного восприятия, и всякая новая мысль меняет твои представления. Ты как пятнадцатилетний подросток, хотя тебе перевалило за сорок. Но пятнадцать – самый подходящий возраст, чтобы научиться всему, чему тебе следует научиться.
Когда настала пора прощаться и мы поднялись с мест, я споткнулся, потерял равновесие и ухватился за край столика, чтобы не упасть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63