да и он был со мной сердечен, как с близким товарищем.
– Видишь, почти не о чем рассказывать.
– Нет, эта история еще далеко не закончена. Я рад, что вы разделались с теми злодеями, но ведь тебя удручает совсем другое.
– Твоя способность читать мысли выдает в тебе настоящего мага, но я не стану об этом расспрашивать. Моя главная проблема в том, что я чувствую себя обманутым Николасом Фламелем. Все последние месяцы я странствовал, повинуясь его зову, однако увидеться с ним мне так и не удалось. Он просто невидимка, никогда не показывается на глаза.
– Он не невидимка. Фламель скоро появится, и вы наконец познакомитесь. Не сходи с ума и не придавай его отсутствию большого значения.
– Фламель обещал дочерям прилететь из Милана в субботу. Надеюсь, он сдержит свое слово.
– Почему ты так хочешь с ним познакомиться?
– По той же причине, по какой римский солдат мечтал пожать руку самому Цезарю, а католик хочет поцеловать кольцо своего епископа. Я – неофит, желающий познакомиться с мудрецом, который может подарить ключ, открывающий двери к мечте.
– Ты должен сохранять спокойствие. Фламель продолжает тебя испытывать.
– Я уже много месяцев прохожу испытания. Великое делание совсем близко, и, когда придет срок, я должен обладать всеми необходимыми знаниями. А из «Книги» я ничего не смогу извлечь – она написана по-еврейски, мне ни за что ее не перевести.
– А тебе не кажется, что тебя просто покидает всепоглощающая жажда бессмертия? Предупреждаю, Рамон: если ты будешь таким эгоистом, ты никогда, никогда не обретешь благословенного камня мудрецов.
Услышав эти слова Жеана, я преисполнился тоскливого пессимизма – это был мощный удар. Но все-таки, собравшись с духом, я спросил:
– Жеан, что ты делаешь на Хваре?
– Я ведь бродяга, все время болтаюсь по миру.
– Выходит, наша встреча – счастливое совпадение? – недоверчиво спросил я.
– Ну, не совсем так, Рамон. Вообще-то я приехал повидаться с племянницей. Может, ты с ней знаком? Ее зовут Виса, она пишет картины и владеет магазинчиком, картинной галереей.
– Да, я знаю ее, мы совсем недавно разговаривали. Красавица и замечательная художница. Я купил у нее эту тетрадку.
Последние слова Жеана немного успокоили меня, хотя я не перестал размышлять о его магических появлениях на моем пути. Что еще интереснее – после того, как я поведал Мандевиллю историю с рукописью, он оказался в Праге и вырвал ее из рук похитителей, а вот теперь объявился вскоре после того, как на нас напали на море. Жеан был хорошим человеком, я полностью ему доверял, он лучился добротой и положительной энергией. Быть может, на самом деле он являлся моим бенефактором – посланником богов, призванным меня оберегать, ангелом-хранителем.
Жеан поглядывал на меня, посмеиваясь над моей недоверчивостью, а ведь она была порождена страхом и чувством незащищенности, которые без устали преследовали меня, выпуская острые когти всякий раз, когда я, загнанный в угол, собирался с силами. Если кто-нибудь приближался ко мне в такие минуты, я раздраженно бросался на чужака.
– Рамон, если будешь продолжать в том же духе, до весны ты нисколько не продвинешься вперед. Сейчас ты не смог бы сделать даже первого шага по пути Великого делания. Чтобы преображать материю, ты сперва должен преобразиться сам, стать самим собой.
– Но как стать собой, если ты в себе не уверен?
– Слушай, давай-ка заглянем в дом моей племянницы, там сейчас никого нет.
Мы вошли в большой каменный особняк, построенный буквой «Г». Мне не запомнились детали внутреннего убранства, я лишь обратил внимание, что во всех коридорах и комнатах висит множество картин. Мандевилль усадил меня на диван, попросил снять носки и ботинки, открыть рот и вытянуть руки вдоль тела.
– Вдыхай глубоко, пока не заболят легкие. Повтори это упражнение тридцать раз. Вдыхай, выдыхай, вдыхай, выдыхай. Сосредоточься на своих желаниях. Исполни их. Представь, что ты всего добился, а потом снова сделай глубокий вдох. Опустоши свой разум, а после вообрази черный, красный, белый цвет. Видишь огненную королеву, видишь короля? Измени самого себя! Пылай в огне. Стань лучше, чем ты о себе думаешь. Превзойди самого себя, убеди себя, что стал иным, новым человеком, не похожим на остальных. Не лучше, не хуже – просто непохожим. Стань до конца самим собой. Когда ты ощутишь свое единственное и неповторимое «я», ты начнешь путь к философскому камню.
Не знаю, сколько времени мы провели в этом доме. Я не смог бы сказать, сколько часов продолжался наш разговор. Несмотря на возраст Жеана, лицо его светилось, он был подателем истинной жизни. Его окружал светящийся ореол, в его глазах я видел свое отражение. Мне захотелось проникнуть в глубины разума этого человека, узнать о его былых ранах, о его внутреннем мире, но, когда я на такое решился, Мандевилль похлопал меня по щеке, и я проснулся. По крайней мере, мне показалось, что я прихожу в себя после сна.
– Тебе пора. Племянница вот-вот вернется, а ты должен успеть к отплытию лодки.
Я простился с Жеаном. Мы не сказали «до скорого», поскольку никогда не знаешь, встретишь этого человека сегодня вечером или через неделю. Он был вездесущ, и это интересное свойство притягивало к нему не меньше его мудрости и его характера.
Сын Дагмары изнервничался, дожидаясь меня в порту: я явился после четырех вечера. Но он ничего не сказал, ни в чем меня не упрекнул, просто запустил мотор под аккомпанемент моих извинений и быстро повел лодку к Свети-Клементу.
XXXI
Моя голова шла кругом.
Волны бились о борт утлой посудины, сын Дагмары яростно играл желваками. Он прождал меня на пристани целых два часа. Он, конечно, мог бросить меня на берегу, но поступил иначе.
«Гостеприимство этих людей не знает пределов», – подумал я.
Но мой спутник хранил молчание. Ему наверняка хотелось дать мне по морде, хорошенько вздуть за расхлябанность, бесцеремонность, раздолбайство.
А мне было тошно возвращаться на Свети-Клемент. Как только я окажусь там, буду настаивать на срочном отъезде. Этот островок прекрасно годился, чтобы провести на нем выходные, однако долгое пребывание в одном месте действовало на меня угнетающе. Все было в наших руках: мы могли отправиться на соседние острова, на материк, в Италию, куда угодно.
И дело вовсе не в том, что на Свети-Клементе так плохо, просто когда остаешься на острове долгое время, начинаешь тосковать по уличной толчее, по оживленному рынку, по шумным барам, по отравляющим воздух грузовикам. Тоскуешь всегда по плохому.
С другой стороны, я чувствовал, что восстановил свои силы. Ощущение рваной раны, донимавшее меня после возвращения на Хвар, исчезло, ко мне вернулись самоуверенность и сила. Я избавился от непонятных страхов, являвшихся невесть откуда. Беседа с Жеаном в доме его племянницы исцелила меня, теперь я дышал глубоко, не чувствуя боли в груди. Ко мне вернулось и душевное равновесие.
Я спешил воссоединиться с Виолетой и Джейн, но не собирался рассказывать им о своей встрече с Мандевиллем. Пусть это останется моей маленькой тайной, я же сделаю вид, что оправился сам, без посторонней помощи.
* * *
Я поговорил с девушками – они тоже готовы были вернуться на Хвар. На Свети-Клементе мы провели больше месяца. Рождество и Новый год принесли больше печали, чем радости, – мы ждали появления Фламелей, но впустую.
Теперь это меня не интересовало. Мне нравилось заниматься алхимией с Кортези, я многому у него научился, но сейчас он был далеко, на другом берегу Адриатического моря. Когда я думал о рукописях, мне становилось страшно. Мы дрались и убивали людей. Согласен, мы защищали свою жизнь, но я всегда полагал, что проблемы можно уладить другими методами, не совершая преступлений. Только бы все стычки остались в прошлом!
Через две недели после схватки на острове появился родственник Барбьери – тот самый, что принес ему сумку с оружием. Он говорил с Велько с глазу на глаз, но мы узнали, что полиция нашла на берегу несколько трупов.
Хотя официальных данных не поступало, погибшие могли оказаться сотрудниками «Моссада» или бандитами, нанятыми этой секретной службой. Никаких документов при них не обнаружили, однако для нашей группы явно настало время бегства. Если израильтяне разыщут нас, нам конец. Они наверняка в ярости и напустят на нас самых кровожадных своих агентов.
Дядюшка Велько принес новые вести:
– Собирайте вещи, мы уходим.
Дагмара плакала, опасаясь нападения. Она позвонила в полицию и попросила защитить остров Свети-Клемент, сославшись на то, что заметила наркокурьеров. Наша хозяйка боялась мести; по правде говоря, у всех нас имелись основания бояться. Барбьери связался по телефону с Фламелем, и было решено начать переговоры с «Моссадом». Серьезные переговоры с этими людьми подразумевали утрату «Книги каббалы». В конце концов, рукопись принадлежала предкам израильтян.
Переговоры затянулись на несколько недель, в них участвовали разные люди. Сыпались угрозы, заслуженные и незаслуженные оскорбления, а я не принимал во всем этом участия, погруженный в собственные мысли. Мне нужно было забыть, что я до сих пор нахожусь на острове.
Виолета и Джейн спорили из-за пустяков, ими овладела какая-то мелочная скупость. Я же читал философов, мудрецов древности. Мне казалось – я все ближе подхожу к разгадке алхимических тайн, но все больше удаляюсь от практики Великого делания. У меня не было лаборатории, лишь библиотека, а книги не позволяли добраться до нужной точки.
Переговоры подошли к концу, все решилось. Через несколько дней Барбьери и Джейн полетят в Испанию, в Аликанте, чтобы отдать «Книгу каббалы», а взамен нам гарантируют неприкосновенность. Человек из секретной службы передаст бесценный каббалистический трактат Шломо-Моше Амару, главному сефардскому раввину Израиля, и тогда наши страхи останутся позади.
Теперь Фламелю надо было получше спрятать «Книгу еврея Авраама», в которой толковались секреты алхимии, чтобы все решили, что существует только одна рукопись, – это было крайне важно. Всем нам надлежало хранить полное молчание. А потом Фламель поделится со мной своими познаниями и по памяти, и по «Книге».
Как и следовало ожидать, сложившиеся обстоятельства помешали великому мастеру приехать на Хвар. Девушки и Велько объяснили мне, что Николас предпочел остаться в Милане, и вскоре Джейн с Барбьери полетят в Италию, чтобы передать ему книгу.
А я тем временем – следуя советам Фламеля – читал Гебера, аль-Фараби и Аверроэса, а также более древних мудрецов. Чем больше я читал, тем меньше понимал. Эти тексты не поддавались расшифровке. Я сделал все, что мог, даже посвятил свою работу апостолу Иакову, покровителю алхимиков.
И неустанно гадал: что я стану делать, став философом? Каковы будут мои моральные обязательства, ведь не век же мне путешествовать, изучая чужую культуру? От этих мучительных мыслей меня отвлекала только забота о девушках, Виолете и Джейн; я гладил их по головам, словно беззащитных маленьких пташек.
* * *
Прощание было тяжелым.
Джейн отправлялась в Милан вместе с Велько, Виолета возвращалась в Лондон, а я улетал в Лиссабон. Из Милана Джейн с Велько полетят в Аликанте, где расстанутся: ее дорога лежала в Лондон, его – в Загреб. Мы не увидимся три месяца, а то и больше. Пока я буду стремиться обрести бессмертие, девушкам останется только ждать, а мне – всей душой по ним тосковать.
Я попытался убедить Виолету поехать со мной. Проведем несколько дней в Кордове, а потом на машине отправимся в Синтру! Она ответила отказом, и уговорить ее мне не удалось. Во взгляде Виолеты была горечь, и я понял: дело в том, что на смену горячим порывам пришла холодность. Взяв ее руки в свои, я заглянул Виолете в глаза и попросил, чтобы она сказала мне правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Видишь, почти не о чем рассказывать.
– Нет, эта история еще далеко не закончена. Я рад, что вы разделались с теми злодеями, но ведь тебя удручает совсем другое.
– Твоя способность читать мысли выдает в тебе настоящего мага, но я не стану об этом расспрашивать. Моя главная проблема в том, что я чувствую себя обманутым Николасом Фламелем. Все последние месяцы я странствовал, повинуясь его зову, однако увидеться с ним мне так и не удалось. Он просто невидимка, никогда не показывается на глаза.
– Он не невидимка. Фламель скоро появится, и вы наконец познакомитесь. Не сходи с ума и не придавай его отсутствию большого значения.
– Фламель обещал дочерям прилететь из Милана в субботу. Надеюсь, он сдержит свое слово.
– Почему ты так хочешь с ним познакомиться?
– По той же причине, по какой римский солдат мечтал пожать руку самому Цезарю, а католик хочет поцеловать кольцо своего епископа. Я – неофит, желающий познакомиться с мудрецом, который может подарить ключ, открывающий двери к мечте.
– Ты должен сохранять спокойствие. Фламель продолжает тебя испытывать.
– Я уже много месяцев прохожу испытания. Великое делание совсем близко, и, когда придет срок, я должен обладать всеми необходимыми знаниями. А из «Книги» я ничего не смогу извлечь – она написана по-еврейски, мне ни за что ее не перевести.
– А тебе не кажется, что тебя просто покидает всепоглощающая жажда бессмертия? Предупреждаю, Рамон: если ты будешь таким эгоистом, ты никогда, никогда не обретешь благословенного камня мудрецов.
Услышав эти слова Жеана, я преисполнился тоскливого пессимизма – это был мощный удар. Но все-таки, собравшись с духом, я спросил:
– Жеан, что ты делаешь на Хваре?
– Я ведь бродяга, все время болтаюсь по миру.
– Выходит, наша встреча – счастливое совпадение? – недоверчиво спросил я.
– Ну, не совсем так, Рамон. Вообще-то я приехал повидаться с племянницей. Может, ты с ней знаком? Ее зовут Виса, она пишет картины и владеет магазинчиком, картинной галереей.
– Да, я знаю ее, мы совсем недавно разговаривали. Красавица и замечательная художница. Я купил у нее эту тетрадку.
Последние слова Жеана немного успокоили меня, хотя я не перестал размышлять о его магических появлениях на моем пути. Что еще интереснее – после того, как я поведал Мандевиллю историю с рукописью, он оказался в Праге и вырвал ее из рук похитителей, а вот теперь объявился вскоре после того, как на нас напали на море. Жеан был хорошим человеком, я полностью ему доверял, он лучился добротой и положительной энергией. Быть может, на самом деле он являлся моим бенефактором – посланником богов, призванным меня оберегать, ангелом-хранителем.
Жеан поглядывал на меня, посмеиваясь над моей недоверчивостью, а ведь она была порождена страхом и чувством незащищенности, которые без устали преследовали меня, выпуская острые когти всякий раз, когда я, загнанный в угол, собирался с силами. Если кто-нибудь приближался ко мне в такие минуты, я раздраженно бросался на чужака.
– Рамон, если будешь продолжать в том же духе, до весны ты нисколько не продвинешься вперед. Сейчас ты не смог бы сделать даже первого шага по пути Великого делания. Чтобы преображать материю, ты сперва должен преобразиться сам, стать самим собой.
– Но как стать собой, если ты в себе не уверен?
– Слушай, давай-ка заглянем в дом моей племянницы, там сейчас никого нет.
Мы вошли в большой каменный особняк, построенный буквой «Г». Мне не запомнились детали внутреннего убранства, я лишь обратил внимание, что во всех коридорах и комнатах висит множество картин. Мандевилль усадил меня на диван, попросил снять носки и ботинки, открыть рот и вытянуть руки вдоль тела.
– Вдыхай глубоко, пока не заболят легкие. Повтори это упражнение тридцать раз. Вдыхай, выдыхай, вдыхай, выдыхай. Сосредоточься на своих желаниях. Исполни их. Представь, что ты всего добился, а потом снова сделай глубокий вдох. Опустоши свой разум, а после вообрази черный, красный, белый цвет. Видишь огненную королеву, видишь короля? Измени самого себя! Пылай в огне. Стань лучше, чем ты о себе думаешь. Превзойди самого себя, убеди себя, что стал иным, новым человеком, не похожим на остальных. Не лучше, не хуже – просто непохожим. Стань до конца самим собой. Когда ты ощутишь свое единственное и неповторимое «я», ты начнешь путь к философскому камню.
Не знаю, сколько времени мы провели в этом доме. Я не смог бы сказать, сколько часов продолжался наш разговор. Несмотря на возраст Жеана, лицо его светилось, он был подателем истинной жизни. Его окружал светящийся ореол, в его глазах я видел свое отражение. Мне захотелось проникнуть в глубины разума этого человека, узнать о его былых ранах, о его внутреннем мире, но, когда я на такое решился, Мандевилль похлопал меня по щеке, и я проснулся. По крайней мере, мне показалось, что я прихожу в себя после сна.
– Тебе пора. Племянница вот-вот вернется, а ты должен успеть к отплытию лодки.
Я простился с Жеаном. Мы не сказали «до скорого», поскольку никогда не знаешь, встретишь этого человека сегодня вечером или через неделю. Он был вездесущ, и это интересное свойство притягивало к нему не меньше его мудрости и его характера.
Сын Дагмары изнервничался, дожидаясь меня в порту: я явился после четырех вечера. Но он ничего не сказал, ни в чем меня не упрекнул, просто запустил мотор под аккомпанемент моих извинений и быстро повел лодку к Свети-Клементу.
XXXI
Моя голова шла кругом.
Волны бились о борт утлой посудины, сын Дагмары яростно играл желваками. Он прождал меня на пристани целых два часа. Он, конечно, мог бросить меня на берегу, но поступил иначе.
«Гостеприимство этих людей не знает пределов», – подумал я.
Но мой спутник хранил молчание. Ему наверняка хотелось дать мне по морде, хорошенько вздуть за расхлябанность, бесцеремонность, раздолбайство.
А мне было тошно возвращаться на Свети-Клемент. Как только я окажусь там, буду настаивать на срочном отъезде. Этот островок прекрасно годился, чтобы провести на нем выходные, однако долгое пребывание в одном месте действовало на меня угнетающе. Все было в наших руках: мы могли отправиться на соседние острова, на материк, в Италию, куда угодно.
И дело вовсе не в том, что на Свети-Клементе так плохо, просто когда остаешься на острове долгое время, начинаешь тосковать по уличной толчее, по оживленному рынку, по шумным барам, по отравляющим воздух грузовикам. Тоскуешь всегда по плохому.
С другой стороны, я чувствовал, что восстановил свои силы. Ощущение рваной раны, донимавшее меня после возвращения на Хвар, исчезло, ко мне вернулись самоуверенность и сила. Я избавился от непонятных страхов, являвшихся невесть откуда. Беседа с Жеаном в доме его племянницы исцелила меня, теперь я дышал глубоко, не чувствуя боли в груди. Ко мне вернулось и душевное равновесие.
Я спешил воссоединиться с Виолетой и Джейн, но не собирался рассказывать им о своей встрече с Мандевиллем. Пусть это останется моей маленькой тайной, я же сделаю вид, что оправился сам, без посторонней помощи.
* * *
Я поговорил с девушками – они тоже готовы были вернуться на Хвар. На Свети-Клементе мы провели больше месяца. Рождество и Новый год принесли больше печали, чем радости, – мы ждали появления Фламелей, но впустую.
Теперь это меня не интересовало. Мне нравилось заниматься алхимией с Кортези, я многому у него научился, но сейчас он был далеко, на другом берегу Адриатического моря. Когда я думал о рукописях, мне становилось страшно. Мы дрались и убивали людей. Согласен, мы защищали свою жизнь, но я всегда полагал, что проблемы можно уладить другими методами, не совершая преступлений. Только бы все стычки остались в прошлом!
Через две недели после схватки на острове появился родственник Барбьери – тот самый, что принес ему сумку с оружием. Он говорил с Велько с глазу на глаз, но мы узнали, что полиция нашла на берегу несколько трупов.
Хотя официальных данных не поступало, погибшие могли оказаться сотрудниками «Моссада» или бандитами, нанятыми этой секретной службой. Никаких документов при них не обнаружили, однако для нашей группы явно настало время бегства. Если израильтяне разыщут нас, нам конец. Они наверняка в ярости и напустят на нас самых кровожадных своих агентов.
Дядюшка Велько принес новые вести:
– Собирайте вещи, мы уходим.
Дагмара плакала, опасаясь нападения. Она позвонила в полицию и попросила защитить остров Свети-Клемент, сославшись на то, что заметила наркокурьеров. Наша хозяйка боялась мести; по правде говоря, у всех нас имелись основания бояться. Барбьери связался по телефону с Фламелем, и было решено начать переговоры с «Моссадом». Серьезные переговоры с этими людьми подразумевали утрату «Книги каббалы». В конце концов, рукопись принадлежала предкам израильтян.
Переговоры затянулись на несколько недель, в них участвовали разные люди. Сыпались угрозы, заслуженные и незаслуженные оскорбления, а я не принимал во всем этом участия, погруженный в собственные мысли. Мне нужно было забыть, что я до сих пор нахожусь на острове.
Виолета и Джейн спорили из-за пустяков, ими овладела какая-то мелочная скупость. Я же читал философов, мудрецов древности. Мне казалось – я все ближе подхожу к разгадке алхимических тайн, но все больше удаляюсь от практики Великого делания. У меня не было лаборатории, лишь библиотека, а книги не позволяли добраться до нужной точки.
Переговоры подошли к концу, все решилось. Через несколько дней Барбьери и Джейн полетят в Испанию, в Аликанте, чтобы отдать «Книгу каббалы», а взамен нам гарантируют неприкосновенность. Человек из секретной службы передаст бесценный каббалистический трактат Шломо-Моше Амару, главному сефардскому раввину Израиля, и тогда наши страхи останутся позади.
Теперь Фламелю надо было получше спрятать «Книгу еврея Авраама», в которой толковались секреты алхимии, чтобы все решили, что существует только одна рукопись, – это было крайне важно. Всем нам надлежало хранить полное молчание. А потом Фламель поделится со мной своими познаниями и по памяти, и по «Книге».
Как и следовало ожидать, сложившиеся обстоятельства помешали великому мастеру приехать на Хвар. Девушки и Велько объяснили мне, что Николас предпочел остаться в Милане, и вскоре Джейн с Барбьери полетят в Италию, чтобы передать ему книгу.
А я тем временем – следуя советам Фламеля – читал Гебера, аль-Фараби и Аверроэса, а также более древних мудрецов. Чем больше я читал, тем меньше понимал. Эти тексты не поддавались расшифровке. Я сделал все, что мог, даже посвятил свою работу апостолу Иакову, покровителю алхимиков.
И неустанно гадал: что я стану делать, став философом? Каковы будут мои моральные обязательства, ведь не век же мне путешествовать, изучая чужую культуру? От этих мучительных мыслей меня отвлекала только забота о девушках, Виолете и Джейн; я гладил их по головам, словно беззащитных маленьких пташек.
* * *
Прощание было тяжелым.
Джейн отправлялась в Милан вместе с Велько, Виолета возвращалась в Лондон, а я улетал в Лиссабон. Из Милана Джейн с Велько полетят в Аликанте, где расстанутся: ее дорога лежала в Лондон, его – в Загреб. Мы не увидимся три месяца, а то и больше. Пока я буду стремиться обрести бессмертие, девушкам останется только ждать, а мне – всей душой по ним тосковать.
Я попытался убедить Виолету поехать со мной. Проведем несколько дней в Кордове, а потом на машине отправимся в Синтру! Она ответила отказом, и уговорить ее мне не удалось. Во взгляде Виолеты была горечь, и я понял: дело в том, что на смену горячим порывам пришла холодность. Взяв ее руки в свои, я заглянул Виолете в глаза и попросил, чтобы она сказала мне правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63