В широком теплом плаще, доходившем ему до щиколоток, навстречу царю с трудом поднялся их отец.
— Пусть простит мне Великий Царь, я стал жертвой жестокого ревматизма, и мне постоянно холодно. Но у меня достанет здоровья, чтобы от имени моей провинции воздать почести царю Верхнего и Нижнего Египта.
Три паланкина с носильщиками были приготовлены для фараона, правителя провинции и генерала Сепи. Они быстро домчали их до великого храма Тота. Перед его фасадом возвышался колосс.
— Это — воплощение вашего Ка , Великий Царь, — объявил Джехути. — Вам принадлежит право сообщить ему божественный свет, который сделает его вечно живым.
Сепи передал Сесострису палочку, привезенную с Абидоса и освященную во время церемонии исполнения таинств Осириса. Царь поднял ее и направил сначала на глаза, потом на нос, уши и рот колосса. При каждом его жесте конец палочки испускал луч света. Камень завибрировал, и каждый почувствовал, что частица царского Ка отныне стала пребывать в городе Тота.
Пир был великолепным: исключительно тонкие блюда, безупречно и бесшумно работавшие слуги, музыканты, достойные Мемфисского двора, юные танцовщицы, способные исполнять самые сложные, почти акробатические, танцевальные фигуры. Самая очаровательная из них привлекла внимание Сехотепа: Хранитель Царской Печати не спускал с нее глаз, явно покоренный ее чарами. Из одежды на ней был лишь унизанный жемчугом пояс.
Однако Джехути заметил, что чело фараона по-прежнему было омрачено тяжелыми думами.
— Я люблю хорошо пожить, Великий Царь, и горд тем, что моя провинция процветает. Но это не мешает мне сохранять ясный ум. Даровав нам высокий паводок, вы показали, что вы единственный достойны того, чтобы царствовать над объединившимися землями Египта. Вы приобрели мою верность, я — ваш слуга. Прикажите, и я вас послушаю.
— Знаешь ли ты о несчастии, нас постигшем?
— Нет, Великий Царь.
Взгляд генерала Сепи подтвердил фараону, что Джехути не лжет.
— Тяжело заболело священное дерево Осириса, — признался царь.
— Древо Жизни?
— Именно оно, Джехути.
Лишившись всякого аппетита, Джехути опустил на стол свою алебастровую тарелку.
— Что произошло?
— Злой умысел.
— Сможете ли вы избавить нас от него?
— Я веду борьбу каждую секунду. На данный момент увядание приостановлено. Но на сколько времени? Сооружение храма и жилища вечности даст дереву немаловажную подпитку энергией, и я уверен, что восстановление согласия в Египте поможет нам в нашей борьбе. Можешь ли ты мне поклясться, что ты не виновен и что ты не участвовал ни в каком заговоре, направленном на уничтожение акации?
Умирая от холода, Джехути плотнее запахнул полы своего плаща.
— Если я виновен, пусть исчезнет мое имя, погибнет моя семья, разрушится моя гробница, а мой труп будет сожжен! Эти слова я произношу в присутствии фараона, воплощения воли богини Маат.
Голос Джехути дрожал от волнения.
— Знаю, что ты мне не лжешь, — сказал Сесострис.
— Эта провинция, ее богатства и ее воины принадлежат вам. Спасите Египет, спасите свой народ, сохраните таинство воскресения!
По реакции царя Джехути понял, что его надежды возложены на достойного воина. Если существует человек — единственный в мире, способный излечить Древо Жизни, то это он.
Один из гостей попросил слова.
— Я — жрец и помогал юному писцу во время транспортировки этого колосса. Надо сказать, что это было нелегкое дело! Писца зовут Икер, и он уже уехал из нашей провинции. Однако это не причина, чтобы позабыть его смелость, и я предлагаю выпить за его здоровье. Без него нам не удалось бы так ловко довезти эту статую до великого храма.
Джехути подтвердил его слова, и собравшиеся пожелали Икеру здоровья. Во всеобщей радости были провозглашены здравицы и в честь многих других людей.
На заседание своего Малого совета Сесострис пригласил Джехути и генерала Сепи.
— Ваше присутствие здесь вовсе не носит лишь почетный характер. Здесь мы решаем и действуем. Начиная с Элефантины, я покорил бывшие мне враждебными провинции, не пролив ни единой капли крови. Теперь осталась лишь одна, и я вынужден сделать следующий вывод: Хнум-Хотеп, правитель провинции Орикса, является тем преступником, который посмел нанести удар по Древу Жизни.
— Орикс — это животное Сета, убийцы Осириса, — согласился Сехотеп. — Из того, что мы знаем о Хнум-Хотепе, он ни перед чем не отступит, чтобы сохранить свою территорию.
— Он принадлежит к очень древнему роду, — уточнил Джехути, — и необыкновенно дорожит своей независимостью. В принципе, он отрицает всякие переговоры. Кроме того, у него самая лучшая армия в стране. Она постоянно активно тренируется, располагает первоклассным вооружением и повинуется только своему правителю, на которого никто не оказывает никакого влияния. Я должен сказать откровенно: на него не произведут никакого впечатления те победы, которые только что одержал Его Величество. Противостояние в одиночку всем провинциям, скорее, только усилит решимость правителя. А поскольку он — прирожденный вождь, его люди будут сражаться за него с бешеной энергией.
— В этих условиях, — решительно сказал генерал Несмонту, — я предлагаю провести массированную атаку.
— И все же праздновать объединение на костях погибших египтян — не самое лучшее решение, — заметил Джехути.
— Боюсь, что другого просто не существует, — настойчиво проводил свою мысль Несмонту. — Фараон не может позволить Хнум-Хотепу пренебрежительного отношения, которое угрожает прочности закладываемых сейчас основ жизни всего Египта.
С тяжелым сердцем все поняли, что следовало готовиться к конфликту, жестокость которого оставит в народе неизгладимые следы.
— Поскольку речь идет о войне не с иностранным государством, — анализировал ситуацию Несмонту, — мы не можем отправить Хнум-Хотепу объявление войны. С моей точки зрения, это всего лишь операция по восстановлению порядка на египетской территории. Значит, логично атаковать неожиданно.
Ни генерал Сепи, ни другие участники обсуждения не высказали каких-либо возражений.
— Что ж, пусть примут надлежащие меры, — приказал царь. — Кстати, во время пира прозвучало имя писца — Икер. Он здесь получил свое образование?
— Он действительно является моим учеником, — сказал Сепи. — Это лучший ученик моего класса, и он пришел к нам издалека.
— Именно поэтому я вскоре и поручил ему ответственные дела, — прибавил Джехути. — Он замечательно организовал перевозку колосса и очень быстро занял бы верхнюю ступень в администрации провинции.
— Почему же он уехал? — спросил Сесострис.
Джехути встал.
— Я недостоин присутствовать на этом совете, Великий Царь, так как я совершил против вас серьезный проступок.
— Объяснись и дай мне рассудить самому.
Правитель провинции, как-то сразу постарев, тяжело опустился на стул.
— Икер много перестрадал и постоянно мучил себя вопросами, потому что никак не мог прийти в себя от пережитого. Он разыскивал моряков по имени Черепаший Глаз и Головорез, которые высадились в Кхемену. Этот эпизод вычеркнут из документов в моих архивах, потому что корабль, на котором они приплыли, объявил себя под царской печатью, которую я отказывался в то время признавать. Для меня, Великий Царь, эти люди могли принадлежать только вашему флоту, и я не скрыл своих мыслей от Икера.
— Из-за вас, — заметил Сехотеп, — этот писец рассматривает теперь Его Величество как своего врага!
— Это определенно.
— Им двигало стремление отомстить?
— Это действительно так. Я пытался убедить его позабыть прошлое и остаться у меня на службе, но его решимость была непоколебимой. Этот юноша умен и смел и может стать опасным противником, потому что он — из-за меня — убежден, что в его несчастьях виноват фараон.
— А что именно с ним произошло?
— Этого я не знаю. Но, без сомнения, его жизнь была в опасности.
— Куда Икер собирался отправиться?
— В Кахун, чтобы там разыскать следы и доказательства, которые позволили бы ему выяснить истину.
— Его также интересует Золотой Круг Абидоса, — добавил генерал Сепи, — и он сам убедился, еще не понимая его природы, в его действенности, когда присутствовал при ритуале, исполненном в отношении Джехути.
— Этот парень, вероятно, является сообщником того преступника, который совершил святотатство относительно акации Осириса, — предположил Собек. — Были ли у него связи с Хнум-Хотепом?
— Он прибыл из его провинции, где работал для него, — вспомнил Джехути.
58
Немногочисленные вещи Икера были аккуратно сложены. После серьезного спора с Херемсафом он готовился к тому, что его с минуты на минуту уволят.
Поэтому он не удивился, когда увидел у своей двери писца с густыми длинными волосами. Этот длинноволосый писец слыл за приносящего дурные вести. За ним, должно быть, идут несколько стражников, чтобы выпроводить Икера за ограду Кахуна с дальнейшим запрещением там появляться.
— Я готов, — сказал Длинноволосый.
— Я тоже. Ты один?
— Сегодня да, потому что в городском управлении слишком много работы. Завтра мне будет помогать еще один коллега.
— Значит, мне дали сроку до завтрашнего дня!
Длинноволосый захлопал глазами.
— Даже вдесятером мы бы не смогли все сделать через неделю! Нельзя же заставить тебя уложиться в еще более короткие сроки! Это, конечно, ошибка. Глядя на объем предстоящей работы, можно предположить, что нам понадобится, по меньшей мере, месяц, но это при условии, что никто не будет отлынивать!
— О какой работе ты говоришь?
— Да, вот... о той, что тебе поручили: перепись предназначенного для хранения движимого имущества и описание каждого предмета.
— Разве ты пришел не для того... чтобы выставить меня за городские стены?
— Выставить? Тебя, Икер? Да откуда ты это взял? А-а, понимаю... Один из помощников управителя с тобой сыграл какую-нибудь злую шутку! Нужно и в самом деле признать, что окружение у начальника немного странное, даже более чем странное. Не очень-то доверяй этой команде, они могут вести себя угрожающе. К счастью, ты пользуешься поддержкой Херемсафа.
Икер совершенно растерялся.
Значит, ни управитель, ни Херемсаф не приняли решения его изгнать. Что за игру они затеяли — они друг за друга или друг против друга?
Теряясь в догадках, Икер сконцентрировал внимание на стоявшей перед ним задаче. Ему помогал Длинноволосый, который с трудом приноравливался к заданному Икером ритму. Несколько раз в день он останавливался попить воды, похрустеть молодым чесноком, утереть пот со лба или отправиться по естественной надобности. И весь день он трещал без умолку.
Одним ухом Икер рассеянно слушал разные его семейные истории, которые были до ужаса банальны. Потом настал черед сплетен по поводу муниципальных чиновников.
Когда солнце стало садиться, Длинноволосый сложил свои вещи.
— Все! День, наконец, кончился! Хочешь добрый совет, Икер? Работай много меньше, иначе ты перевернешь все вверх дном в нашей корпорации. Некоторые, и притом не самого малого чина, будут этим оскорблены или даже унижены. Если будешь работать медленнее, то быстрее поднимешься по служебной лестнице.
Икер вернулся домой. Секари там не было, но, уходя, он все чисто прибрал. Юноша задал корму Северному Ветру, а потом отправился на условленное свидание с Биной. Даже если он и не надеялся ни на что более или менее определенное, то в нынешней ситуации не станет отталкивать своего единственного союзника.
На территории перед портом не было ни души.
Он бесшумно вошел в заброшенный дом.
— Бина, ты здесь?
— В дальней комнате, — ответил сладкий голос юной азиатки.
Икер прошел по обломкам известняковых плит. Он догадался, где она, и в темноте сел рядом.
— Ну, что случилось?
— Поспорили с начальством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49