Напиток был современного местного разлива, то есть средней руки: стоит ли тратить на ментов больше, чем им положено.
В сторону Садовой решили продвигаться коротким путем – прямо по правой стороне Невского проспекта, минуя Гостиный Двор. Спешить не хотели. Притормозили у «Кареты», как-то нелепо покинутой лошадками, а потому выглядевшей осиротевшей, обездоленной и совершенно провинциальной. Бравые кучера, видимо с особым смыслом, заменены теперь на двух молодых девиц, торговавших втридорога прохладительными напитками. Спекулятивной акцией они набивали цену не столько «заведению», сколько себе лично: все выглядело как дом терпимости на колесах. Было бы лучше выпить остуженного Джина с Тоником – 50% на 50%. Но пришлось ограничиться охлажденным пивом марки «Бродяга». Присели на лавку под тентом: нам стоило обсудить некоторые детали ответов следователю. Настораживало то, что она была женского пола – уж лучше бы исповедовал нас интерсексуал, чем женщина. Коварство женского доноса общеизвестно! А расследование – вообще не подвергается никакому сравнению, моделированию заранее. Не дай Бог, если ею окажется красавица, подобная той, что выиграла недавно конкурс «Королевы красоты вселенной» Следователь-женщина наверняка будет опрашивать нас поодиночке, расплавляя душу властностью и мнимой доступностью.
Может быть, из-за липкого страха, поднимающегося с базальных низин, мы решили сменить маршрут движения. А, возможно, захотелось подольше побыть с нашей спутницей – Ладой Борисовной Воскресенской. Стоматолог уже начинала лязгать зубами от нетерпения, искоса поглядывая на Олежека: по-моему она уже больше десятка раз останавливала свой ищущий взгляд в районе пениса моего друга. Как всегда не кстати припомнился анекдот про папу, поучавшего своего рано возмужавшего отрока. Отрок спросил папу: «Что такое достаток?» Папа отвечал: «Сынок, это когда обедаешь в ресторане „Астория“, катишься на „Мерседесе“, владеешь самой красивой и молодой любовницей». «А что же тогда стесненность в средствах, папа?» «Сынок, это когда утром – чай с плавленым сырком, обед из окрошки с куском черствого хлеба, трамвай, как основное средство передвижение. А ночью – ласки твоей мамы»… Мне стало грустно, но не оттого, что «рыба» по фамилии Воскресенская уплыла от меня к Олежеку – нет, нет, для лучшего друга мне ничего не жалко, да потом у меня был и свой замечательный объект женской ласки. Здесь где-то рядом проживала моя психея – тоже с совершенно высшим медицинским образованием, открывающим врата раскованности и совершенно безопасного секса…
Упоминание о «рыбе» выловило из неглубокого озерца памяти еще один анекдотец – теперь уже совершенно кстати! Тот же развитый сынок на уроке биологии поспорил с учительницей, доказывая, что живет такая порода рыб, называемая «Парикмахерша». Главным аргументом был подслушанный телефонный разговор отца с приятелем. Папа только что вернулся из командировки и благоговейно хвастался другу о том, что «всю неделю жарил в гостинице парикмахершу». Учительница приняла слова ученика к сведенью, но двойку за ответ не исправила…
Лада Борисовна и Олег сейчас напоминали мне двух больших рыб, словно бы выброшенных на берег: они тяжело дышали и настойчиво сплетали пальцы рук, хвосты у них мерно подрагивали. Сквозь ткань легкого платья у женщины выпирали откровенно возбужденные соски, у Олега тоже кое-что выпирало!.. Что-то в этой прочувствованной сцене напоминало мне картину Федотова «Сватовство майора»: на авансцене, естественно была нетерпеливая страсть Лады Борисовны – она егозила грудью вперед, оттопырив попку… А «майор» – стареющий кобелина – закручивал пока еще только усы. Мне при таком раскладе оставалось только роль учителя биологии, я обязан был управлять событиями…
От «Кареты» мы сделали резкий поворот назад и проскочили аж до места пересечения бывшей улицы Плеханова с главной артерией города. Затем двинули с Невского за спину Казанского собора, сместились на набережную канала Грибоедова, перешли через Банковский мостик на другую сторону темноводного потока и здесь несколько притормозили, продолжая неспешный, обстоятельный разговор. Вдруг я заметил, что Олег зафиксировал свой взгляд на чем-то или на ком-то. Выражение лица у Верещагина было очень внимательное и сосредоточенное. Я проследил направление его взгляда и увидел «Кудрявого». Да, именно этот парень шел нам навстречу, поедая Олега глазами, меня же он явно не выделял из толпы бездельников, периодически вываливающихся из ворот садика перед Финансово-экономическим институтом. Я для него был одним из компонентов толпы, заполнявшей набережную канала Грибоедова.
В этой немой сцене «встречи» был очевидный подтекст: значит Олег и «Кудрявый» были знакомы раньше, их что-то связывало, причем, что-то важное. Но «Кудрявый» прошел мимо нас, не поздоровавшись с Олегом, затем он прибавил шага, перешел на другой берег канала через Банковский мостик и, как говорится, слинял. Верещагин еще несколько мгновений провожал взглядом неожиданного посланника из «тайного мира», а затем обратился ко мне с вопросом:
– Саша, ты не знаешь этого типа?
– Я с ним не знаком, но мы видели его с Владимиром несколько раз у нас во дворе ночью, в том числе и тогда, когда сгорел автомобиль. Помнишь?
Олег кивнул головой, но ничего не сказал. Тогда я решил попробовать прояснить кое-что методом радикального нажима. Кто знает, может быть, сексуальные волнения заблокировали у моего друга нейроны головного мозга. Хотя, кто знает: что и чем блокируется? Один известный политический деятель утверждал, что голова не может болеть – там же сплошная кость…
– Хотелось бы знать, где этот парень живет? И что делает по ночам, когда вдруг неожиданно загораются дорогие автомобили у богатых людей? – подал я вещий голос, сниженный до вкрадчивого шепота, чтобы не спугнуть робкую птицу-откровение.
– На первую часть вопроса я могу тебе ответить. – молвил Олег, доверчивый и наивный, как ребенок, воспитанной матерью-девственницей, что случается крайне редко.
– В том нет никакой тайны. – наращивал обороты маховик олеговой совести.
– Живет он в доме номер 39 по каналу Грибоедова, в квартире на последнем этаже, окна ее выходят на набережную. Вон они, посмотри, видны отсюда. – начал смелее и смелее исповедоваться Верещагин…
Я, естественно, попытался развить успех моего невольного допроса. Кто знает может откровение у Олега – это только минутная слабость, рожденная под действием гормонального стресса, обрушенного на его яйца и простату активностью Лады Борисовны. Никто и никогда не сомневался в том, что у евреек особые таланты возбуждать даже совершенно невозбудимое. Все большевистские комиссары быстро это поняли и женились практически только на еврейках. Но то было лишь продолжение «хазарской ассимиляции», идущей уже по совершенно накатанному пути. И я, грешник, в свое время имел возможность провести «жизненные параллели», изучая «женский» и «еврейский» вопросы. Теперь, вспоминая на досуги некоторые коллизии, впадаю в «резонансную тряску», но мне помогают остатки моего прибалтийско-немецкого рационализма и медицинское образование. Правда, у абсолютно русских есть замечательная поговорка: «Свинья всегда грязи найдет»… Однако и это – еще одна детективная история с огромной примесью экзистенциализма, порнографии и психотерапии отчаянья… Я быстро и незаметно сглотнул скупую мужскую слезу, предательски томно выползающую из левого глаза, да переложил кое-что «возрождающееся» справа налево рукой, глубоко сунутой в карман брюк. Пришлось поменять и походку…
– Но почему, Олег, он так пристально тебя разглядывал, если ты с ним не знаком?
– Знаком я с ним заочно. Просто этот человек должен быть мне благодарен, если, конечно, он не свинья законченная.
Олег наклонился к моему уху, гася звук собственного голоса, дабы оградить ушки Лады Борисовны от скромной чисто мужской пошлости.
– Дело в том, что, уходя от Владимира тогда ночью, я сперва забрел во двор к своей «соблазнительнице» и стал свидетелем того, как она провожала этого субчика. Видимо, проводы состоялись после аналогичной «ночи восторгов». Парень не видел меня, но я проследовал за ним до самого парадного его дома.
Затем Олежек смело повысил голос, работая теперь уже на свой имидж: молотом здесь, естественно, была мужская спортивно-героическая спесь, а наковальней, та самая лохматая киска, свернувшаяся в клубочек у женщины между ног.
– Кстати, он точно заходил предварительно во двор Владимира: рассматривал там что-то минут пять, затем вернулся на Гороховую…
Внимание мое напряглось до невероятности: неужели мы напали на след истинного «поджигателя»? И я стал уточнять события… Олег же плавился словно свечной воск на подставке перед Иконой Казанской Божьей Матери, лицезреемой при всех зажженных свечечках. Мне показалось, что уже закончилась Проскомидия – первая часть Литургии. Была употреблена одна просфора (Агнец), как бы по слову апостола: «один хлеб, и мы многие – одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба»… Вот уже началась и Литургия оглашенных, то есть готовящихся к принятию Святого Крещения, состоящих из кающихся, отлученных ранее за тяжкие грехи от Святого Причащения… Диакон, получивши благословение, выходит из алтаря на амвон и громко восклицает, добиваясь звонкого эха в церковном куполе: «Благослови, владыко!»… Последовательно является и священник с просветленным ликом и прославляет Святую Троицу: «Благословенно царство Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков». Певчие ударяют дружно: «аминь»… Мурашки пробегают по спине от шеи до … Пусть до пят…
Так и не избавившись от благотворных судорог, я в уме отрапортовал все положенные псалмы – 102, 145… Разделились и расставились единой чередой псалмы с малой ектенией: «паки и паки миром Господу помолимся». Тут уже не удержаться от слез. Я чуть-чуть с размаха не ляпнулся на колени и не влепил лбом по мостовой! Олег что-то заметил, догадался и придержал меня под локоток крепкой рукой искреннего друга… Я устоял на ногах. В глазах Лады Борисовны мелькнул неподдельный интерес к моей овеянной чистотой Православия персоне: но ей мешал еврейский радикализм, что-то искаженное, скорее всего, идущее от сектантства, присущего фалаши, и неунывающая тяга к общечеловеческому блядству.
Меня же понесло в Литургию верных. При словах священника, громко звучавших в моем перегретом солнцем черепе, показалось, что за моей спиной выросли крылья, как у истребителя «Миг – 21, БИС – 2002». Закрылки уже наводились внутренней командой «Взлет, мать вашу так!» Набережная канала была свободна от транспорта, и ничто бы не помешало моему стартовому разбегу. Главное, чтобы хватило для разбега длинны свободной полосы отсюда до Каменного мостика. Из-под фронтона финансово-экономического института звучало безумной чистоты и силы контральто: «И вас всех православных христиан, да помянет Господь Бог!»
Как бы почувствовав торжество момента, сбившиеся в кучку у Банковского мостика красавицы-кобылицы – студентки и аспирантки – вытянулись по стойке смирно, отдавая почему-то левой рукой пионерский салют… Кто знает, может быть, после серии испытательных экзаменов крыша едет даже у таких выносливых особ? Тут уж я не постеснялся ни рыданий, ни святого речитатива: «и священство твое да помянет Господь Бог во царствии Своем всегда, ныне и присно, и во веки веков»…
Не помню что именно, но значит что-то меня остановило от крайностей. Я как бы спустился с небес на грешную землю, и шизуха отползла к гранитному спуску, к каналу. Великого писателя и дипломата Грибоедова рядом не было:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
В сторону Садовой решили продвигаться коротким путем – прямо по правой стороне Невского проспекта, минуя Гостиный Двор. Спешить не хотели. Притормозили у «Кареты», как-то нелепо покинутой лошадками, а потому выглядевшей осиротевшей, обездоленной и совершенно провинциальной. Бравые кучера, видимо с особым смыслом, заменены теперь на двух молодых девиц, торговавших втридорога прохладительными напитками. Спекулятивной акцией они набивали цену не столько «заведению», сколько себе лично: все выглядело как дом терпимости на колесах. Было бы лучше выпить остуженного Джина с Тоником – 50% на 50%. Но пришлось ограничиться охлажденным пивом марки «Бродяга». Присели на лавку под тентом: нам стоило обсудить некоторые детали ответов следователю. Настораживало то, что она была женского пола – уж лучше бы исповедовал нас интерсексуал, чем женщина. Коварство женского доноса общеизвестно! А расследование – вообще не подвергается никакому сравнению, моделированию заранее. Не дай Бог, если ею окажется красавица, подобная той, что выиграла недавно конкурс «Королевы красоты вселенной» Следователь-женщина наверняка будет опрашивать нас поодиночке, расплавляя душу властностью и мнимой доступностью.
Может быть, из-за липкого страха, поднимающегося с базальных низин, мы решили сменить маршрут движения. А, возможно, захотелось подольше побыть с нашей спутницей – Ладой Борисовной Воскресенской. Стоматолог уже начинала лязгать зубами от нетерпения, искоса поглядывая на Олежека: по-моему она уже больше десятка раз останавливала свой ищущий взгляд в районе пениса моего друга. Как всегда не кстати припомнился анекдот про папу, поучавшего своего рано возмужавшего отрока. Отрок спросил папу: «Что такое достаток?» Папа отвечал: «Сынок, это когда обедаешь в ресторане „Астория“, катишься на „Мерседесе“, владеешь самой красивой и молодой любовницей». «А что же тогда стесненность в средствах, папа?» «Сынок, это когда утром – чай с плавленым сырком, обед из окрошки с куском черствого хлеба, трамвай, как основное средство передвижение. А ночью – ласки твоей мамы»… Мне стало грустно, но не оттого, что «рыба» по фамилии Воскресенская уплыла от меня к Олежеку – нет, нет, для лучшего друга мне ничего не жалко, да потом у меня был и свой замечательный объект женской ласки. Здесь где-то рядом проживала моя психея – тоже с совершенно высшим медицинским образованием, открывающим врата раскованности и совершенно безопасного секса…
Упоминание о «рыбе» выловило из неглубокого озерца памяти еще один анекдотец – теперь уже совершенно кстати! Тот же развитый сынок на уроке биологии поспорил с учительницей, доказывая, что живет такая порода рыб, называемая «Парикмахерша». Главным аргументом был подслушанный телефонный разговор отца с приятелем. Папа только что вернулся из командировки и благоговейно хвастался другу о том, что «всю неделю жарил в гостинице парикмахершу». Учительница приняла слова ученика к сведенью, но двойку за ответ не исправила…
Лада Борисовна и Олег сейчас напоминали мне двух больших рыб, словно бы выброшенных на берег: они тяжело дышали и настойчиво сплетали пальцы рук, хвосты у них мерно подрагивали. Сквозь ткань легкого платья у женщины выпирали откровенно возбужденные соски, у Олега тоже кое-что выпирало!.. Что-то в этой прочувствованной сцене напоминало мне картину Федотова «Сватовство майора»: на авансцене, естественно была нетерпеливая страсть Лады Борисовны – она егозила грудью вперед, оттопырив попку… А «майор» – стареющий кобелина – закручивал пока еще только усы. Мне при таком раскладе оставалось только роль учителя биологии, я обязан был управлять событиями…
От «Кареты» мы сделали резкий поворот назад и проскочили аж до места пересечения бывшей улицы Плеханова с главной артерией города. Затем двинули с Невского за спину Казанского собора, сместились на набережную канала Грибоедова, перешли через Банковский мостик на другую сторону темноводного потока и здесь несколько притормозили, продолжая неспешный, обстоятельный разговор. Вдруг я заметил, что Олег зафиксировал свой взгляд на чем-то или на ком-то. Выражение лица у Верещагина было очень внимательное и сосредоточенное. Я проследил направление его взгляда и увидел «Кудрявого». Да, именно этот парень шел нам навстречу, поедая Олега глазами, меня же он явно не выделял из толпы бездельников, периодически вываливающихся из ворот садика перед Финансово-экономическим институтом. Я для него был одним из компонентов толпы, заполнявшей набережную канала Грибоедова.
В этой немой сцене «встречи» был очевидный подтекст: значит Олег и «Кудрявый» были знакомы раньше, их что-то связывало, причем, что-то важное. Но «Кудрявый» прошел мимо нас, не поздоровавшись с Олегом, затем он прибавил шага, перешел на другой берег канала через Банковский мостик и, как говорится, слинял. Верещагин еще несколько мгновений провожал взглядом неожиданного посланника из «тайного мира», а затем обратился ко мне с вопросом:
– Саша, ты не знаешь этого типа?
– Я с ним не знаком, но мы видели его с Владимиром несколько раз у нас во дворе ночью, в том числе и тогда, когда сгорел автомобиль. Помнишь?
Олег кивнул головой, но ничего не сказал. Тогда я решил попробовать прояснить кое-что методом радикального нажима. Кто знает, может быть, сексуальные волнения заблокировали у моего друга нейроны головного мозга. Хотя, кто знает: что и чем блокируется? Один известный политический деятель утверждал, что голова не может болеть – там же сплошная кость…
– Хотелось бы знать, где этот парень живет? И что делает по ночам, когда вдруг неожиданно загораются дорогие автомобили у богатых людей? – подал я вещий голос, сниженный до вкрадчивого шепота, чтобы не спугнуть робкую птицу-откровение.
– На первую часть вопроса я могу тебе ответить. – молвил Олег, доверчивый и наивный, как ребенок, воспитанной матерью-девственницей, что случается крайне редко.
– В том нет никакой тайны. – наращивал обороты маховик олеговой совести.
– Живет он в доме номер 39 по каналу Грибоедова, в квартире на последнем этаже, окна ее выходят на набережную. Вон они, посмотри, видны отсюда. – начал смелее и смелее исповедоваться Верещагин…
Я, естественно, попытался развить успех моего невольного допроса. Кто знает может откровение у Олега – это только минутная слабость, рожденная под действием гормонального стресса, обрушенного на его яйца и простату активностью Лады Борисовны. Никто и никогда не сомневался в том, что у евреек особые таланты возбуждать даже совершенно невозбудимое. Все большевистские комиссары быстро это поняли и женились практически только на еврейках. Но то было лишь продолжение «хазарской ассимиляции», идущей уже по совершенно накатанному пути. И я, грешник, в свое время имел возможность провести «жизненные параллели», изучая «женский» и «еврейский» вопросы. Теперь, вспоминая на досуги некоторые коллизии, впадаю в «резонансную тряску», но мне помогают остатки моего прибалтийско-немецкого рационализма и медицинское образование. Правда, у абсолютно русских есть замечательная поговорка: «Свинья всегда грязи найдет»… Однако и это – еще одна детективная история с огромной примесью экзистенциализма, порнографии и психотерапии отчаянья… Я быстро и незаметно сглотнул скупую мужскую слезу, предательски томно выползающую из левого глаза, да переложил кое-что «возрождающееся» справа налево рукой, глубоко сунутой в карман брюк. Пришлось поменять и походку…
– Но почему, Олег, он так пристально тебя разглядывал, если ты с ним не знаком?
– Знаком я с ним заочно. Просто этот человек должен быть мне благодарен, если, конечно, он не свинья законченная.
Олег наклонился к моему уху, гася звук собственного голоса, дабы оградить ушки Лады Борисовны от скромной чисто мужской пошлости.
– Дело в том, что, уходя от Владимира тогда ночью, я сперва забрел во двор к своей «соблазнительнице» и стал свидетелем того, как она провожала этого субчика. Видимо, проводы состоялись после аналогичной «ночи восторгов». Парень не видел меня, но я проследовал за ним до самого парадного его дома.
Затем Олежек смело повысил голос, работая теперь уже на свой имидж: молотом здесь, естественно, была мужская спортивно-героическая спесь, а наковальней, та самая лохматая киска, свернувшаяся в клубочек у женщины между ног.
– Кстати, он точно заходил предварительно во двор Владимира: рассматривал там что-то минут пять, затем вернулся на Гороховую…
Внимание мое напряглось до невероятности: неужели мы напали на след истинного «поджигателя»? И я стал уточнять события… Олег же плавился словно свечной воск на подставке перед Иконой Казанской Божьей Матери, лицезреемой при всех зажженных свечечках. Мне показалось, что уже закончилась Проскомидия – первая часть Литургии. Была употреблена одна просфора (Агнец), как бы по слову апостола: «один хлеб, и мы многие – одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба»… Вот уже началась и Литургия оглашенных, то есть готовящихся к принятию Святого Крещения, состоящих из кающихся, отлученных ранее за тяжкие грехи от Святого Причащения… Диакон, получивши благословение, выходит из алтаря на амвон и громко восклицает, добиваясь звонкого эха в церковном куполе: «Благослови, владыко!»… Последовательно является и священник с просветленным ликом и прославляет Святую Троицу: «Благословенно царство Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков». Певчие ударяют дружно: «аминь»… Мурашки пробегают по спине от шеи до … Пусть до пят…
Так и не избавившись от благотворных судорог, я в уме отрапортовал все положенные псалмы – 102, 145… Разделились и расставились единой чередой псалмы с малой ектенией: «паки и паки миром Господу помолимся». Тут уже не удержаться от слез. Я чуть-чуть с размаха не ляпнулся на колени и не влепил лбом по мостовой! Олег что-то заметил, догадался и придержал меня под локоток крепкой рукой искреннего друга… Я устоял на ногах. В глазах Лады Борисовны мелькнул неподдельный интерес к моей овеянной чистотой Православия персоне: но ей мешал еврейский радикализм, что-то искаженное, скорее всего, идущее от сектантства, присущего фалаши, и неунывающая тяга к общечеловеческому блядству.
Меня же понесло в Литургию верных. При словах священника, громко звучавших в моем перегретом солнцем черепе, показалось, что за моей спиной выросли крылья, как у истребителя «Миг – 21, БИС – 2002». Закрылки уже наводились внутренней командой «Взлет, мать вашу так!» Набережная канала была свободна от транспорта, и ничто бы не помешало моему стартовому разбегу. Главное, чтобы хватило для разбега длинны свободной полосы отсюда до Каменного мостика. Из-под фронтона финансово-экономического института звучало безумной чистоты и силы контральто: «И вас всех православных христиан, да помянет Господь Бог!»
Как бы почувствовав торжество момента, сбившиеся в кучку у Банковского мостика красавицы-кобылицы – студентки и аспирантки – вытянулись по стойке смирно, отдавая почему-то левой рукой пионерский салют… Кто знает, может быть, после серии испытательных экзаменов крыша едет даже у таких выносливых особ? Тут уж я не постеснялся ни рыданий, ни святого речитатива: «и священство твое да помянет Господь Бог во царствии Своем всегда, ныне и присно, и во веки веков»…
Не помню что именно, но значит что-то меня остановило от крайностей. Я как бы спустился с небес на грешную землю, и шизуха отползла к гранитному спуску, к каналу. Великого писателя и дипломата Грибоедова рядом не было:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91