На разборе полетов выяснилось, что полкласса получило двойки, не сумев ответить на вопрос: У кого, дети, самые большие яйца? Папу тот же вопрос задел за живое, и он отправился к учительнице биологии. Чтобы смягчить ортодоксальность вопроса и подвигнуть обстановку к доверительности, богатенький папаша принес молодой наивной женщине огромную коробку шоколадных конфет и коньяк „Кремлевский“ в оригинальной упаковке. Замечено, что практически все люди дарят именно то, к чему сами тяготеют, либо что им совершенно не нужно. Учительница была польщена вниманием. Новый русский попросил ее открыть тайну: Хоть мне скажите: У кого же самые большие яйца? На что получил ответ: У страуса!.. Вот теперь я понимаю, – отвечал задумчиво папа, – почему он всегда писал такие медленные вальсы!» В данном случае было необходимо уже обращаться к преподавателю русского языка того папы… Нас же с Олегом сильно беспокоили вопросы следователя, его авторитетное мнение.
– Олежек, я и не знал, что ты так люто ненавидишь петербургских старух, страдающих бессонницей, а потому совершающих ночные полеты без сна, то есть наяву.
Мою шутку Олежек воспринял стоически, но поразил меня своим ответом:
– Ты понимаешь, Саша, я действительно заходил и выходил из двора дома, что расположен на другой стороне твоей улицы, но в то время никто не выбрасывался из окна. Во всяком случае, я этого не заметил и не представляю из окна какой парадной, собственно говоря, вылетело старушечье тело…
Мы внимательно переглянулись с Павлом Олеговичем… Нависло гробовая тишина, только вдалеке, за окнами журчали двигатели стареньких милицейских «козлов», да в коридоре перебрасывались фразами сотрудники 127 отделения милиции. Наше молчание затянулось… Тогда я взял слово:
– Олежек, получается какое-то мистическое чревоугодие фактов: ты пригибался, почти нырял под днища автомобилей, расположенных во дворе того дома, где состоялась наша встреча, чтобы подобрать камешки нужной величины. Ну, ты же не хотел высадить стекла в квартире Владимира" Это же ясно и понятно! Ты забавлялся, как ребенок, естественно, совершенно не подозревая, что по твоим следам идет «заплутавшая смерть» какой-то старухи. Я не заметил, что в твоих действиях тогда был хотя бы малейший намек на попытку быстрее скрыться с места преступления. Кстати, я забыл тебя спросить, а почему ты так неожиданно явился ко мне на конспиративную квартиру, даже не удосужившись сперва позвонить?..
– А что, для друзей это разве обязательно – предварительно звонить? – уточнил Олежек.
Я взорвался: он же рушил всю мою сложнейшую диспозицию психологической разведки с целью изыскания хотя бы корявого алиби!.. Надо же понимать друга с полуслова. Даже наш доброжелательный следователь давно вычислил мои старания, следственные потуги. А Олежек – прямо, как конь неподкованный!..
– Дурачок, если бы ты позвонил мне предварительно, то я успел бы для тебя подготовить еще парочку трупов: мужика-алкоголика, да вздорной старухи, которой страшно надоело жить впроголодь и собирать милостыню, мало для тебя одного!.. А взрыв автомобиля «нового русского» – просто не в счет. Это же всего лишь детские шалости…
– Так ты не ответил мне, почему ты перся ко мне с Петроградской стороны среди ночи?
– Во-первых, я перся сперва из Колпино, где пообщался со своей супругой и чуть ее не убил при этом за вульгарные выходки…
Олег явно нарушал все правила конспирации, причем, неудачно выбирая место для откровенных высказываний… За такие фокусы дают по мордасям. Он одной такой репликой стер с лица земли все мои сложные детективно-психологические построения… О, ужас!.. Тебе, дурачок, нельзя пить так много, да и вовремя опохмеляться тоже не мешает!..
Следователь катался со смеху, я не знал, чем все это может закончиться!.. И тут открылась дверь кабинета и перед нашими глазами выросла высоченная фигура Владимира Сергеева. За ним следом вошел еще какой-то приятный тип в гражданской одежде, чувствовалось, что с ним наш следователь был знаком накоротке…
Павел Олегович, поздоровавшись со всеми и предложил выпить чаю. Гости брезгливо скривили губы. Тогда майор засуетился и направился к сейфу… Его остановил тот важный гость, назвавшийся при знакомстве Василием Александровичем Ивановым – боец средней величины, чем-то напоминающий французского бульдога, видимо, такой же быстрый, цепкий, изощренный и сильный.
– Павел, ты не беспокойся ни о чем!.. Запри, пожалуйста дверь, давай стаканы… Мы же русские люди, а потому в гости на халяву не ходим: «Все свое ношу с собой!» Помнишь классиков…
На столе появился коньяк какого-то неведомого лично мне сорта. Видимо, Владимир привез его из Франции. Достали лимончики, и началась обычная мужская кутерьма: кто-то нарезал цитрусовые, другие мыли стаканы, но все почти хором покрякивали, чмокали, как-то по-особому складывали губы и ужасно торопили друг друга, словно это была последняя в жизни бутылка спиртного – как бы перед неотвратимой казнью!.. Я любовался «бойцами», чувствуя, что есть еще в рядах нашей славной милиции достойные люди… Неожиданно в голову пришла странная на первый взгляд мысль: что если узаконить выдачу милиции из «наркомовских запасов» питейного довольствия – ну, как на войне, – то только за одну такую акцию народ валом бы хлынул в ряды милиции. Только надо не жмотничать, а выделять милиционерам коньяк, исключительно самого высокого качества, скажем – французский, «Наполеон».
Я так углубился в те дебри тайных желаний, что поверил реальности выхода такого Закона, как наяву. Показалось, что в ближайшее время его уже примут. Ну, есть же в Государственной Думой наши люди: Владимир Вольфович, например. Многие депутаты способны понять душу русского милиционера! У меня побежали слюнки и запершило в горле от слез умиления, восторга по поводу возможного кардинального изменения трудовых будней розыскных служб… В ухо прорвался призыв:
– К столу, к столу, господа «уголовнички» и их «пресекатели»! – забурлил Василий Александрович. – Пить будем, дружить будем, а придет время, арестовывать станем!..
Только теперь Олежек по-настоящему оживился. Да и я после первых полстакана отборного коньяка почувствовал, что «второе дыхание» действительно существует. А жизнь, вообщем-то, – занятная штука! Конечно, помянули бабушку, от горя и голода, от непроглядной нищеты сиганувшую из окна четвертого этажа. Посокрушались, живописуя картину того, как она, сердешная, наверное долго маялась, чертя зигзагами дворовую площадку, прежде, чем вынянчила у себя в душе эту страшную мысль «покончить счеты с жизнью»!..
Затем вспомнили и помянули кручинную головушку того бомжа, окончательно разуверившегося в перспективах лечения своего махрового алкоголизма и сопутствующих ему коварных половых инфекций. В сложном букете тех заболеваний разобраться-то клиническая медицина не способна, не то чтобы вылечить радикально. Да, это он нынешней ночью сильно перебрал дозу несвежей алкогольной бурды, замешанной, оказывается, и на метиловом спирте. После такого возлияния бомж выполз из своей чердачной берлоги, скатился вниз по лестнице и, окончательно ослепнув, поплелся неуверенной походкой по Гороховой улице. Его голова не выдержала сильнейшего удара об навесной шатер телефона-автомата. Страдалец рухнул на мостовую, лишился признаков жизни через несколько мгновений не столько от удара головой, сколько от смертельного воздействия метилового спирта…
Все эти сведенья, результаты экспертиз принес нам в самом свежем виде полковник Иванов Василий Александрович. Мы дивились лихой оперативности славной милиции, однако, вскоре узнали, что Иванов принадлежал к другому ведомству. В нем все выполняется именно только оперативно и максимально точно. Это ведомство имеет собственные славные традиции, выделяющие его среди многих разведок и контрразведок мира. Люди, работающие в том ведомстве свято берегут традиции, соблюдают Устав своего закрытого общества, называемого кастой… Тамплиеры, тамплиеры – опять зазвучало в моей голове. Но это уже началось действие заморского коньяка…
Взбодрившись отменным французским коньяком, майор Колесников – только «службы ради» – попробовал внести последние уточнения:
– Олег Маркович, дело прошлое, но снимите у меня груз с души, удовлетворите профессиональное любопытство. Давайте внесем окончательную ясность: «Когда и для чего вы заходили во двор дома, что расположен на другой стороне улицы Гороховая – напротив дома вашего друга»?
Вопрос всем показался нелепым, особенно сейчас, когда с таким аппетитом была распита бутылка чистейшего французского коньяка. Все собутыльники уже перезнакомились настолько, что им казалось: лучшей мужской компании и быть не может. Все стали друзьями-товарищами, готовыми друг за друга положить голову на плаху. А тут эти никчемные уточнения – паранойя чистой воды! Но, может быть, так считал только я, будучи по природе своей медиком-альтруистом, писателем-лириком, алкоголиком-гипертоником?..
Я взглянул на Владимира: у того был такой вид, словно заданный только что вопрос был той самой неядовитой змеей, которая никому не опасна, но своим скользким, извивающим телом, она портит «эстетический мираж» застолья. Такую змею легко раздавить точным ударом сапога, но нет желания пачкаться о слизь гада…
Переведя взгляд на полковника Иванова, я узрел несколько иную реакцию: прямо в глаза майору смотрели глаза более ушлого профессионала, наполненные иронией. Я бы даже сказал, что Василий Александрович готовился не очень злорадно посмеяться над шуткой незадачливого коллеги, свалявшего сейчас у всех на виду «дурака»…
Было очевидно, что и майор уже сообразил, что сморозил глупость, примерно так, как если бы он испортил воздух на важном банкете в присутствие начальства и очаровательных дам. Из-за страсти к сопереживанию, я даже застонал, вспомнил ту хорошо известную историю: Борман, не имея возможности впрямую отомстить Рибентропу, на одном из шикарных приемов в министерстве иностранных дел гитлеровской Германии, незаметно подошел к кучке гостей, среди которых были и дамы, а длинную и занятную речь вел сам министр, и испортил воздух беззвучным выхлопом кишечных газов. Борман моментально слинял, оставаясь незамеченным. Вся вина за конфуз была отнесена на счет шикарного дипломата Рибентропа…
Сейчас чувство виновности уже настолько терзало Колесникова, что он не мог понять: надо ему продолжать пить или остановиться? Ему никто не мог бы помочь – любое сопереживание было бы неуместным, явный «конфуза» не подлежал маскировке. Опять, как всегда некстати, я вспомнил примитивный анекдотец: "В купе мягкого вагона среди четверых пассажиров молоденькая дамочка, из пролетариев, пукнула. Дабы замаскировать случившееся, она стала тереть оконное стекло пальчиком, добиваясь писка, и ей удалось это… Старый профессор, наблюдая ее усилия, заметил: «Мадам, предположим, что звук вам удалось замаскировать, но что же вы будете делать с запахом?»…
Никто из нас не пожелал заявить многозначительно:
– Ну, ты, майор, и даешь… Блин!.. Выходить в коридор нужно для таких акций…
На помощь Колесникову неожиданно пришел сам Олег Маркович:
– Если быть абсолютно точным, то в том дворе тогда я появлялся трижды с различными интервалами времени…
Лица у меня и майора вытянулись, но Володя и полковник оставались все в том же состоянии «неприятия компромата»… Мне очень хотелось заявить Олежеку о том, что бывают ситуации, когда за откровение необходимо растяпе отрывать яйца, даже если они такие же большие как у страуса и составляют национальное достояние, охраняемое государством!.. Это же надо додуматься – что сказал, паршивец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Олежек, я и не знал, что ты так люто ненавидишь петербургских старух, страдающих бессонницей, а потому совершающих ночные полеты без сна, то есть наяву.
Мою шутку Олежек воспринял стоически, но поразил меня своим ответом:
– Ты понимаешь, Саша, я действительно заходил и выходил из двора дома, что расположен на другой стороне твоей улицы, но в то время никто не выбрасывался из окна. Во всяком случае, я этого не заметил и не представляю из окна какой парадной, собственно говоря, вылетело старушечье тело…
Мы внимательно переглянулись с Павлом Олеговичем… Нависло гробовая тишина, только вдалеке, за окнами журчали двигатели стареньких милицейских «козлов», да в коридоре перебрасывались фразами сотрудники 127 отделения милиции. Наше молчание затянулось… Тогда я взял слово:
– Олежек, получается какое-то мистическое чревоугодие фактов: ты пригибался, почти нырял под днища автомобилей, расположенных во дворе того дома, где состоялась наша встреча, чтобы подобрать камешки нужной величины. Ну, ты же не хотел высадить стекла в квартире Владимира" Это же ясно и понятно! Ты забавлялся, как ребенок, естественно, совершенно не подозревая, что по твоим следам идет «заплутавшая смерть» какой-то старухи. Я не заметил, что в твоих действиях тогда был хотя бы малейший намек на попытку быстрее скрыться с места преступления. Кстати, я забыл тебя спросить, а почему ты так неожиданно явился ко мне на конспиративную квартиру, даже не удосужившись сперва позвонить?..
– А что, для друзей это разве обязательно – предварительно звонить? – уточнил Олежек.
Я взорвался: он же рушил всю мою сложнейшую диспозицию психологической разведки с целью изыскания хотя бы корявого алиби!.. Надо же понимать друга с полуслова. Даже наш доброжелательный следователь давно вычислил мои старания, следственные потуги. А Олежек – прямо, как конь неподкованный!..
– Дурачок, если бы ты позвонил мне предварительно, то я успел бы для тебя подготовить еще парочку трупов: мужика-алкоголика, да вздорной старухи, которой страшно надоело жить впроголодь и собирать милостыню, мало для тебя одного!.. А взрыв автомобиля «нового русского» – просто не в счет. Это же всего лишь детские шалости…
– Так ты не ответил мне, почему ты перся ко мне с Петроградской стороны среди ночи?
– Во-первых, я перся сперва из Колпино, где пообщался со своей супругой и чуть ее не убил при этом за вульгарные выходки…
Олег явно нарушал все правила конспирации, причем, неудачно выбирая место для откровенных высказываний… За такие фокусы дают по мордасям. Он одной такой репликой стер с лица земли все мои сложные детективно-психологические построения… О, ужас!.. Тебе, дурачок, нельзя пить так много, да и вовремя опохмеляться тоже не мешает!..
Следователь катался со смеху, я не знал, чем все это может закончиться!.. И тут открылась дверь кабинета и перед нашими глазами выросла высоченная фигура Владимира Сергеева. За ним следом вошел еще какой-то приятный тип в гражданской одежде, чувствовалось, что с ним наш следователь был знаком накоротке…
Павел Олегович, поздоровавшись со всеми и предложил выпить чаю. Гости брезгливо скривили губы. Тогда майор засуетился и направился к сейфу… Его остановил тот важный гость, назвавшийся при знакомстве Василием Александровичем Ивановым – боец средней величины, чем-то напоминающий французского бульдога, видимо, такой же быстрый, цепкий, изощренный и сильный.
– Павел, ты не беспокойся ни о чем!.. Запри, пожалуйста дверь, давай стаканы… Мы же русские люди, а потому в гости на халяву не ходим: «Все свое ношу с собой!» Помнишь классиков…
На столе появился коньяк какого-то неведомого лично мне сорта. Видимо, Владимир привез его из Франции. Достали лимончики, и началась обычная мужская кутерьма: кто-то нарезал цитрусовые, другие мыли стаканы, но все почти хором покрякивали, чмокали, как-то по-особому складывали губы и ужасно торопили друг друга, словно это была последняя в жизни бутылка спиртного – как бы перед неотвратимой казнью!.. Я любовался «бойцами», чувствуя, что есть еще в рядах нашей славной милиции достойные люди… Неожиданно в голову пришла странная на первый взгляд мысль: что если узаконить выдачу милиции из «наркомовских запасов» питейного довольствия – ну, как на войне, – то только за одну такую акцию народ валом бы хлынул в ряды милиции. Только надо не жмотничать, а выделять милиционерам коньяк, исключительно самого высокого качества, скажем – французский, «Наполеон».
Я так углубился в те дебри тайных желаний, что поверил реальности выхода такого Закона, как наяву. Показалось, что в ближайшее время его уже примут. Ну, есть же в Государственной Думой наши люди: Владимир Вольфович, например. Многие депутаты способны понять душу русского милиционера! У меня побежали слюнки и запершило в горле от слез умиления, восторга по поводу возможного кардинального изменения трудовых будней розыскных служб… В ухо прорвался призыв:
– К столу, к столу, господа «уголовнички» и их «пресекатели»! – забурлил Василий Александрович. – Пить будем, дружить будем, а придет время, арестовывать станем!..
Только теперь Олежек по-настоящему оживился. Да и я после первых полстакана отборного коньяка почувствовал, что «второе дыхание» действительно существует. А жизнь, вообщем-то, – занятная штука! Конечно, помянули бабушку, от горя и голода, от непроглядной нищеты сиганувшую из окна четвертого этажа. Посокрушались, живописуя картину того, как она, сердешная, наверное долго маялась, чертя зигзагами дворовую площадку, прежде, чем вынянчила у себя в душе эту страшную мысль «покончить счеты с жизнью»!..
Затем вспомнили и помянули кручинную головушку того бомжа, окончательно разуверившегося в перспективах лечения своего махрового алкоголизма и сопутствующих ему коварных половых инфекций. В сложном букете тех заболеваний разобраться-то клиническая медицина не способна, не то чтобы вылечить радикально. Да, это он нынешней ночью сильно перебрал дозу несвежей алкогольной бурды, замешанной, оказывается, и на метиловом спирте. После такого возлияния бомж выполз из своей чердачной берлоги, скатился вниз по лестнице и, окончательно ослепнув, поплелся неуверенной походкой по Гороховой улице. Его голова не выдержала сильнейшего удара об навесной шатер телефона-автомата. Страдалец рухнул на мостовую, лишился признаков жизни через несколько мгновений не столько от удара головой, сколько от смертельного воздействия метилового спирта…
Все эти сведенья, результаты экспертиз принес нам в самом свежем виде полковник Иванов Василий Александрович. Мы дивились лихой оперативности славной милиции, однако, вскоре узнали, что Иванов принадлежал к другому ведомству. В нем все выполняется именно только оперативно и максимально точно. Это ведомство имеет собственные славные традиции, выделяющие его среди многих разведок и контрразведок мира. Люди, работающие в том ведомстве свято берегут традиции, соблюдают Устав своего закрытого общества, называемого кастой… Тамплиеры, тамплиеры – опять зазвучало в моей голове. Но это уже началось действие заморского коньяка…
Взбодрившись отменным французским коньяком, майор Колесников – только «службы ради» – попробовал внести последние уточнения:
– Олег Маркович, дело прошлое, но снимите у меня груз с души, удовлетворите профессиональное любопытство. Давайте внесем окончательную ясность: «Когда и для чего вы заходили во двор дома, что расположен на другой стороне улицы Гороховая – напротив дома вашего друга»?
Вопрос всем показался нелепым, особенно сейчас, когда с таким аппетитом была распита бутылка чистейшего французского коньяка. Все собутыльники уже перезнакомились настолько, что им казалось: лучшей мужской компании и быть не может. Все стали друзьями-товарищами, готовыми друг за друга положить голову на плаху. А тут эти никчемные уточнения – паранойя чистой воды! Но, может быть, так считал только я, будучи по природе своей медиком-альтруистом, писателем-лириком, алкоголиком-гипертоником?..
Я взглянул на Владимира: у того был такой вид, словно заданный только что вопрос был той самой неядовитой змеей, которая никому не опасна, но своим скользким, извивающим телом, она портит «эстетический мираж» застолья. Такую змею легко раздавить точным ударом сапога, но нет желания пачкаться о слизь гада…
Переведя взгляд на полковника Иванова, я узрел несколько иную реакцию: прямо в глаза майору смотрели глаза более ушлого профессионала, наполненные иронией. Я бы даже сказал, что Василий Александрович готовился не очень злорадно посмеяться над шуткой незадачливого коллеги, свалявшего сейчас у всех на виду «дурака»…
Было очевидно, что и майор уже сообразил, что сморозил глупость, примерно так, как если бы он испортил воздух на важном банкете в присутствие начальства и очаровательных дам. Из-за страсти к сопереживанию, я даже застонал, вспомнил ту хорошо известную историю: Борман, не имея возможности впрямую отомстить Рибентропу, на одном из шикарных приемов в министерстве иностранных дел гитлеровской Германии, незаметно подошел к кучке гостей, среди которых были и дамы, а длинную и занятную речь вел сам министр, и испортил воздух беззвучным выхлопом кишечных газов. Борман моментально слинял, оставаясь незамеченным. Вся вина за конфуз была отнесена на счет шикарного дипломата Рибентропа…
Сейчас чувство виновности уже настолько терзало Колесникова, что он не мог понять: надо ему продолжать пить или остановиться? Ему никто не мог бы помочь – любое сопереживание было бы неуместным, явный «конфуза» не подлежал маскировке. Опять, как всегда некстати, я вспомнил примитивный анекдотец: "В купе мягкого вагона среди четверых пассажиров молоденькая дамочка, из пролетариев, пукнула. Дабы замаскировать случившееся, она стала тереть оконное стекло пальчиком, добиваясь писка, и ей удалось это… Старый профессор, наблюдая ее усилия, заметил: «Мадам, предположим, что звук вам удалось замаскировать, но что же вы будете делать с запахом?»…
Никто из нас не пожелал заявить многозначительно:
– Ну, ты, майор, и даешь… Блин!.. Выходить в коридор нужно для таких акций…
На помощь Колесникову неожиданно пришел сам Олег Маркович:
– Если быть абсолютно точным, то в том дворе тогда я появлялся трижды с различными интервалами времени…
Лица у меня и майора вытянулись, но Володя и полковник оставались все в том же состоянии «неприятия компромата»… Мне очень хотелось заявить Олежеку о том, что бывают ситуации, когда за откровение необходимо растяпе отрывать яйца, даже если они такие же большие как у страуса и составляют национальное достояние, охраняемое государством!.. Это же надо додуматься – что сказал, паршивец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91