Я попробовал распутать клубок собственных догадок, приложив их в виде, пусть кривобоких, аналогий к российской действительности. Как это не выглядит парадоксально, но исторический хвост догадок был привязан почему-то к тому самому подполковнику Егорову Юрию Валентиновичу, только что наследившему в кабинете следователя, а теперь шептавшемуся со следователем Ивановой в вонючем коридоре… Что могли так таинственно и долго обсуждать там эти две явно темные личности?..
"Четыре короля с одинаковыми именами правили Англией с 1714 по 1830 годы, то есть шестнадцать лет. Они оставили в английском народном эпосе занятную страничку: основной вектор любых повествований о Георгах направлялся в сторону откровенной иронии. Георг I (1660-1727) стал королем Великобритании и Ирландии в возрасте 54 года. Он был немцем не только в большей степени по национальности, но и по духу: он даже не пытался делать вид, что способен освоить английский язык и постичь традиции жизни своих подданных. Георг I был по-немецки рассудительным, спокойным страшно себялюбивым монархом. Его строгость прежде всего обрушивалась на собственную супругу, являвшуюся его кузиной Софией-Доротеей Целльской. Строгость приобрела особую форму к 1694 году: тогда монарх развелся с супругой и посадил ее на всю оставшуюся жизнь под домашний арест в родном Ганновере. В Британии же Георг I тешил себя с двумя фаворитками, представляющими собой полнейшую противоположность. Тяга к сексуальным крайностям, видимо, была имманентным свойством психологии монарха: тощая и высокая, как щепка, мадам Шуленберг (кличка – «майский шест») и чрезмерно пышнотелая мадам Кильманзегге (кличка – «два акра щек») с успехом регулярно удовлетворяли своего повелителя, но страшно раздражали население Великобритании. Примечательно, что Георг I устроил браки своих детей только с отпрысками немецких монарших фамилий. Например, его дочь София-Доротея вышла замуж за короля Пруссии Фридриха Вильгельма I, подарив Германии в ходе несколько затянувшихся родов Фридриха Великого. Сын женился на Каролине Ансбахской и взошел на престол Англии под именем Георг II. Он, подобно отцу, оставался до мозга костей немцем, но сумел овладеть английским языком, правда, пользовался им не совсем ловко – говорил с большим ганноверским акцентом.
Георг II (1727-1760) лучше отца разбирался в международной политике, был жадным, деспотичным к членам семьи человеком и умер моментальной смертью от мозгового удара в возрасте 70-ти лет. Его старший сын – Фредерик-Луи умер в 1751 году в возрасте сорока пяти лет, неудачно приняв головой теннисный мяч. У Георгов, видимо, с головой было не все в порядке: удар мяча возбудил в мозгу претендента на престол какую-то загадочную болезнь.
Георг III (1738-1820) являлся принцем Уэльским, что повышало симпатию к нему англичан. Он был влюбчивым малым и уже в возрасте четырнадцати лет без памяти втрескался в простенькую квакершу Ханну Лайтфут, сумевшую родить вне официального брака принцу двух детей. Георг потерял голову от любви до такой степени, что вступил с Ханной в тайный брак – от таких поступков в дальнейшем монаршей фамилии было трудно отмыться. Все расставила по местам официальная женитьба Георга в 1761 году на принцессе Шарлотте-Софии Мекленбургской-Стрелицкой. Само венчание и свадьбу пришлось облекать в бал-маскарадный «парадиз». Но молодая супруга срочно родила королю двух сыновей, закрепив свои права на звание первой леди. Курьезы преследовали Георга: при коронации 22 сентября 1761 года из царственной короны выпал крупнейший алмаз. То был прекрасный повод будущим вещунам истолковывать предопределенность потери Великобританией в 1776 году сразу тринадцати североамериканских колоний, приносящих большие доходы.
По большому счету, англичанам не повезло с Георгом III. Таккерей писал, что «самые блестящие учителя едва ли много преуспели бы в развитии его слабосильного ума, хотя, наверное, смогли бы развить его вкус и научить его некоторой широте мышления». Король, по мнению одаренных англичан, с детства «был воспитан темными людьми». Но король оставил в памяти нации пристрастие к садоводству: наверняка, с него пошла традиция тщательно разбивать и ухаживать за садами. Тот же человек научил нацию холить животных, соблюдать строгую диету и бороться с лишним весом, поощрять развитие серьезной музыки. К сожалению, Георг III перенес неизвестную лихорадку. Она-то уже в 1788 году дала о себе знать: произошел первый приступ психического порока. Добило неустойчивую психику короля покушение лондонской прачки Маргарет Николсон. Сама не вполне уравновешенная женщина набросилась на короля с кухонным ножом. Георг был потрясен случившимся, но запретил судить бедную женщину, а когда лекари установили у нее душевную болезнь, дал распоряжение поместить страдалицу в лондонский Бедлам – знаменитое пристанище умалишенных. Однако и у самого Георга III прогрессировало психическое расстройство. Король окончательно потерял разум к 1810 году: на одной из прогулок он выскочил из кареты и стал бить поклоны шикарному дубу, приняв его за прусского императора. В 1811 году было назначено регентство Георга Уэльского (1762-1830) – первенца Георга III и королевы Шарлотты. После скорой смерти отца, принц Уэльский под именем Георга IV взошел на трон. Теперь, с 1820 по 1830 годы, ему пришлось осуществлять монаршую волю, сильно урезанную парламентом. Чудачества монархов научили нацию выстраивать барьеры на пути вседозволенности властелина"…
Откопав новые исторические сведенья в своей собственной книге, я призадумался. И было от чего. Мое явное низкопоклонство перед цивилизованным миром стало натыкаться на препятствия. Какая, к чертям собачьим, рафинированность генофонда светила мне из Англии, если даже короли здесь не совсем в здравом уме. Про их кокоток-простушек и говорить не приходится. Я усиленно зачесал «репу», напрягая логику исторических аналогий. Но пока ничего не получалось – узелки российской действительности и английского прошлого не связывались: видимо мой метод давал сбои!
«Молодой король, вырвавшись из-под опеки отца и матери, ударился в разгул – нескончаемой чередой потекли многочисленные развлечения. Георга IV любил местечко Брайтон и основал там фешенебельный курорт. Здесь осуществлялось шикарное лечение морскими купаниями: изнеженные туши отдыхающих полоскались в море с помощью специальных подъемных машин. Король-предприниматель пристрастился к спиртному, обжорству и скоро завоевал прозвище „принц китов“. Такое прозвище шло рука об руку с другим дорогим титулом „первый джентльмен Европы“, ибо чрезмерная полнота не мешала королю оставаться весьма обаятельным и галантным кавалером. У Георга завелось много поклонниц: он даже умудрился тайно жениться на вдовушке Марии Фитцгерберт (1756-1837). Однако в дальнейшем этот брак был признан недействительным. Законной супругой блудливого короля стала немецкая принцесса-протестантка Каролина Брунсвикская (1768-1821), подарившая ему единственного ребенка – принцессу Шарлотту. Георг IV оставался неутомимым бонвиваном: он даже попытался развестись с королевой Каролиной, однако подданные взяли под защиту законную супругу короля-гуляки»…
Все в моей голове сплелось в единого слизкого мыслительного спрута. Его присоски почему-то тянулись к сердцу и мозгу подполковника Егорова Юрия Валентиновича. Какое-то мистическое предчувствие заботило меня. Что-то свыше подбрасывало вариант виртуальной диагностики личностных неполадок этого человека. В расфуфыренном фантоме виделась вздорная природа: мерещился какой-то отвратительный порок у «вашего превосходительства» – у заместителя начальника 127-го отделения милиции. Надо было поискать вездесущую «личную заинтересованность». С одной стороны, я осознавал, что этот человек еще не успел сделать мне ничего плохого: мы видим друг друга впервые. Но, с другой стороны, трал интуитивного мышления выгребал из глубин сознания какие-то еще не осознаваемые полностью микросимптомы. Меня, профессионального ученого, да и еще и писателя, на мякине не проведешь: это моя профессия – оценивать людей на расстоянии. Я давно открыл в себе способность ощущать, как и верные наши помощники кошки, ауру судьбы человека. По воле Божьей, мне приходилось рассматривать людей, классифицируя не черты их внешнего облика, а разноцветье поступков, от чего они приобретали в моем восприятие очевидность особой цветовой гаммы. Они как радуга – одни радовали меня, вселяя положительные эмоции, другие – отталкивали преобладанием черного цвета во всем. И я выполнял миссию барометра трансцендентального свойства, не жалея живота своего и воспаленного интеллекта.
Трудно было разобраться в том – прав я или виноват!.. Но Юрий Валентинович с первых минут нашего знакомства не внушал мне доверия: передо мной проскользнул скользким, навозным червем не человек, а оборотень, потенциальный предатель, а возможно, и затаившийся преступник, готовый действовать против совести человеческой!
Я не успел проконтролировать себя должным образом, а потому неожиданно всхлипнул и крупная слеза разочарования потекла по правой щеке. В ней переливался, играл цветовой гаммой солнечный луч, обнажая мою природную душевную открытость, всегда готовую схлестнуться в неравном бою с лисьей ложью и паучьей каверзой. Олег заметил слезу и отнес неожиданный эффект к началу помутнения моего рассудка, вызванного обострением хронического алкоголизма. С его стороны то было проявление душевной близорукости, свойственной многим физикам, долго работавшим с лазерными приборами, а потом плавно перешедшими в беспощадную коммерцию. Когда при настройке прибора луч фокусируется в глазу исследователя, порождая удар световым пучком страшной силы, то практически невозможно избежать оскудения эмпатии, то есть сопереживания. Можно себе представить, что происходит в дальнейшем, когда продырявленная такими ударами кора головного мозга начнет наслаивать на себя дефектность правовой и экономической культуры нашего населения, осваивающего лишь первую стадию коммерсализации народного хозяйства. Мой друг был заложником всех этих страшных процессов. На моих глазах физика и изощренность достижения прибыли разрушали чистую душу, усугубляя общий патологический эффект. Я не винил в том моего друга, я лишь выносил приговор квантовой физике и ее творцам. Заодно пришлось послать черную метку и экономистам первой величины – шотландцу Адаму Смиту, англичанину Давиду Рикардо, давно оторвавшимся от Бога. Я считал себя вправе закладывать крутые виражи, поскольку мой рок – это принятие страданий всего Человечества. А с таких Божественных высот хронический алкоголизм вовсе не заметен. Мои частные невзгоды не имели никакого значения, ибо они не могли остановить решительную поступь капитализма в России. Мне, практически как Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину, можно было усесться за написание монографии по этой проблеме. Остановка была только за тем, что я еще окончательно не определился с тюрягой или далекой сибирской ссылкой. К тому же в душе моей не было место большевистскому остракизму и атеизму. Я прочно крепил свои жизненные позиции волей Господа Бога: «Покажи на меня знамение во благо, да видят ненавидящие меня и устыдятся, потому что Ты, Господи, помог мне и утешил меня» (Псалом 85: 17).
2.3
Вслед за выходом моей слезы из слезного мешочка наружу, на морщинистую поверхность правой щеки, в комнату вошла Елизавета Генриховна – порочная, как самый большой порок во Вселенной. А таковым пороком является недоверие к простым людям, стоящим на пути к душевному выздоровлению и к общению с Истиной… Посему мне показалось, что следователь не вошла, а вкатилась в комнату, как катафалк, жаждущий общения с послушными трупами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
"Четыре короля с одинаковыми именами правили Англией с 1714 по 1830 годы, то есть шестнадцать лет. Они оставили в английском народном эпосе занятную страничку: основной вектор любых повествований о Георгах направлялся в сторону откровенной иронии. Георг I (1660-1727) стал королем Великобритании и Ирландии в возрасте 54 года. Он был немцем не только в большей степени по национальности, но и по духу: он даже не пытался делать вид, что способен освоить английский язык и постичь традиции жизни своих подданных. Георг I был по-немецки рассудительным, спокойным страшно себялюбивым монархом. Его строгость прежде всего обрушивалась на собственную супругу, являвшуюся его кузиной Софией-Доротеей Целльской. Строгость приобрела особую форму к 1694 году: тогда монарх развелся с супругой и посадил ее на всю оставшуюся жизнь под домашний арест в родном Ганновере. В Британии же Георг I тешил себя с двумя фаворитками, представляющими собой полнейшую противоположность. Тяга к сексуальным крайностям, видимо, была имманентным свойством психологии монарха: тощая и высокая, как щепка, мадам Шуленберг (кличка – «майский шест») и чрезмерно пышнотелая мадам Кильманзегге (кличка – «два акра щек») с успехом регулярно удовлетворяли своего повелителя, но страшно раздражали население Великобритании. Примечательно, что Георг I устроил браки своих детей только с отпрысками немецких монарших фамилий. Например, его дочь София-Доротея вышла замуж за короля Пруссии Фридриха Вильгельма I, подарив Германии в ходе несколько затянувшихся родов Фридриха Великого. Сын женился на Каролине Ансбахской и взошел на престол Англии под именем Георг II. Он, подобно отцу, оставался до мозга костей немцем, но сумел овладеть английским языком, правда, пользовался им не совсем ловко – говорил с большим ганноверским акцентом.
Георг II (1727-1760) лучше отца разбирался в международной политике, был жадным, деспотичным к членам семьи человеком и умер моментальной смертью от мозгового удара в возрасте 70-ти лет. Его старший сын – Фредерик-Луи умер в 1751 году в возрасте сорока пяти лет, неудачно приняв головой теннисный мяч. У Георгов, видимо, с головой было не все в порядке: удар мяча возбудил в мозгу претендента на престол какую-то загадочную болезнь.
Георг III (1738-1820) являлся принцем Уэльским, что повышало симпатию к нему англичан. Он был влюбчивым малым и уже в возрасте четырнадцати лет без памяти втрескался в простенькую квакершу Ханну Лайтфут, сумевшую родить вне официального брака принцу двух детей. Георг потерял голову от любви до такой степени, что вступил с Ханной в тайный брак – от таких поступков в дальнейшем монаршей фамилии было трудно отмыться. Все расставила по местам официальная женитьба Георга в 1761 году на принцессе Шарлотте-Софии Мекленбургской-Стрелицкой. Само венчание и свадьбу пришлось облекать в бал-маскарадный «парадиз». Но молодая супруга срочно родила королю двух сыновей, закрепив свои права на звание первой леди. Курьезы преследовали Георга: при коронации 22 сентября 1761 года из царственной короны выпал крупнейший алмаз. То был прекрасный повод будущим вещунам истолковывать предопределенность потери Великобританией в 1776 году сразу тринадцати североамериканских колоний, приносящих большие доходы.
По большому счету, англичанам не повезло с Георгом III. Таккерей писал, что «самые блестящие учителя едва ли много преуспели бы в развитии его слабосильного ума, хотя, наверное, смогли бы развить его вкус и научить его некоторой широте мышления». Король, по мнению одаренных англичан, с детства «был воспитан темными людьми». Но король оставил в памяти нации пристрастие к садоводству: наверняка, с него пошла традиция тщательно разбивать и ухаживать за садами. Тот же человек научил нацию холить животных, соблюдать строгую диету и бороться с лишним весом, поощрять развитие серьезной музыки. К сожалению, Георг III перенес неизвестную лихорадку. Она-то уже в 1788 году дала о себе знать: произошел первый приступ психического порока. Добило неустойчивую психику короля покушение лондонской прачки Маргарет Николсон. Сама не вполне уравновешенная женщина набросилась на короля с кухонным ножом. Георг был потрясен случившимся, но запретил судить бедную женщину, а когда лекари установили у нее душевную болезнь, дал распоряжение поместить страдалицу в лондонский Бедлам – знаменитое пристанище умалишенных. Однако и у самого Георга III прогрессировало психическое расстройство. Король окончательно потерял разум к 1810 году: на одной из прогулок он выскочил из кареты и стал бить поклоны шикарному дубу, приняв его за прусского императора. В 1811 году было назначено регентство Георга Уэльского (1762-1830) – первенца Георга III и королевы Шарлотты. После скорой смерти отца, принц Уэльский под именем Георга IV взошел на трон. Теперь, с 1820 по 1830 годы, ему пришлось осуществлять монаршую волю, сильно урезанную парламентом. Чудачества монархов научили нацию выстраивать барьеры на пути вседозволенности властелина"…
Откопав новые исторические сведенья в своей собственной книге, я призадумался. И было от чего. Мое явное низкопоклонство перед цивилизованным миром стало натыкаться на препятствия. Какая, к чертям собачьим, рафинированность генофонда светила мне из Англии, если даже короли здесь не совсем в здравом уме. Про их кокоток-простушек и говорить не приходится. Я усиленно зачесал «репу», напрягая логику исторических аналогий. Но пока ничего не получалось – узелки российской действительности и английского прошлого не связывались: видимо мой метод давал сбои!
«Молодой король, вырвавшись из-под опеки отца и матери, ударился в разгул – нескончаемой чередой потекли многочисленные развлечения. Георга IV любил местечко Брайтон и основал там фешенебельный курорт. Здесь осуществлялось шикарное лечение морскими купаниями: изнеженные туши отдыхающих полоскались в море с помощью специальных подъемных машин. Король-предприниматель пристрастился к спиртному, обжорству и скоро завоевал прозвище „принц китов“. Такое прозвище шло рука об руку с другим дорогим титулом „первый джентльмен Европы“, ибо чрезмерная полнота не мешала королю оставаться весьма обаятельным и галантным кавалером. У Георга завелось много поклонниц: он даже умудрился тайно жениться на вдовушке Марии Фитцгерберт (1756-1837). Однако в дальнейшем этот брак был признан недействительным. Законной супругой блудливого короля стала немецкая принцесса-протестантка Каролина Брунсвикская (1768-1821), подарившая ему единственного ребенка – принцессу Шарлотту. Георг IV оставался неутомимым бонвиваном: он даже попытался развестись с королевой Каролиной, однако подданные взяли под защиту законную супругу короля-гуляки»…
Все в моей голове сплелось в единого слизкого мыслительного спрута. Его присоски почему-то тянулись к сердцу и мозгу подполковника Егорова Юрия Валентиновича. Какое-то мистическое предчувствие заботило меня. Что-то свыше подбрасывало вариант виртуальной диагностики личностных неполадок этого человека. В расфуфыренном фантоме виделась вздорная природа: мерещился какой-то отвратительный порок у «вашего превосходительства» – у заместителя начальника 127-го отделения милиции. Надо было поискать вездесущую «личную заинтересованность». С одной стороны, я осознавал, что этот человек еще не успел сделать мне ничего плохого: мы видим друг друга впервые. Но, с другой стороны, трал интуитивного мышления выгребал из глубин сознания какие-то еще не осознаваемые полностью микросимптомы. Меня, профессионального ученого, да и еще и писателя, на мякине не проведешь: это моя профессия – оценивать людей на расстоянии. Я давно открыл в себе способность ощущать, как и верные наши помощники кошки, ауру судьбы человека. По воле Божьей, мне приходилось рассматривать людей, классифицируя не черты их внешнего облика, а разноцветье поступков, от чего они приобретали в моем восприятие очевидность особой цветовой гаммы. Они как радуга – одни радовали меня, вселяя положительные эмоции, другие – отталкивали преобладанием черного цвета во всем. И я выполнял миссию барометра трансцендентального свойства, не жалея живота своего и воспаленного интеллекта.
Трудно было разобраться в том – прав я или виноват!.. Но Юрий Валентинович с первых минут нашего знакомства не внушал мне доверия: передо мной проскользнул скользким, навозным червем не человек, а оборотень, потенциальный предатель, а возможно, и затаившийся преступник, готовый действовать против совести человеческой!
Я не успел проконтролировать себя должным образом, а потому неожиданно всхлипнул и крупная слеза разочарования потекла по правой щеке. В ней переливался, играл цветовой гаммой солнечный луч, обнажая мою природную душевную открытость, всегда готовую схлестнуться в неравном бою с лисьей ложью и паучьей каверзой. Олег заметил слезу и отнес неожиданный эффект к началу помутнения моего рассудка, вызванного обострением хронического алкоголизма. С его стороны то было проявление душевной близорукости, свойственной многим физикам, долго работавшим с лазерными приборами, а потом плавно перешедшими в беспощадную коммерцию. Когда при настройке прибора луч фокусируется в глазу исследователя, порождая удар световым пучком страшной силы, то практически невозможно избежать оскудения эмпатии, то есть сопереживания. Можно себе представить, что происходит в дальнейшем, когда продырявленная такими ударами кора головного мозга начнет наслаивать на себя дефектность правовой и экономической культуры нашего населения, осваивающего лишь первую стадию коммерсализации народного хозяйства. Мой друг был заложником всех этих страшных процессов. На моих глазах физика и изощренность достижения прибыли разрушали чистую душу, усугубляя общий патологический эффект. Я не винил в том моего друга, я лишь выносил приговор квантовой физике и ее творцам. Заодно пришлось послать черную метку и экономистам первой величины – шотландцу Адаму Смиту, англичанину Давиду Рикардо, давно оторвавшимся от Бога. Я считал себя вправе закладывать крутые виражи, поскольку мой рок – это принятие страданий всего Человечества. А с таких Божественных высот хронический алкоголизм вовсе не заметен. Мои частные невзгоды не имели никакого значения, ибо они не могли остановить решительную поступь капитализма в России. Мне, практически как Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину, можно было усесться за написание монографии по этой проблеме. Остановка была только за тем, что я еще окончательно не определился с тюрягой или далекой сибирской ссылкой. К тому же в душе моей не было место большевистскому остракизму и атеизму. Я прочно крепил свои жизненные позиции волей Господа Бога: «Покажи на меня знамение во благо, да видят ненавидящие меня и устыдятся, потому что Ты, Господи, помог мне и утешил меня» (Псалом 85: 17).
2.3
Вслед за выходом моей слезы из слезного мешочка наружу, на морщинистую поверхность правой щеки, в комнату вошла Елизавета Генриховна – порочная, как самый большой порок во Вселенной. А таковым пороком является недоверие к простым людям, стоящим на пути к душевному выздоровлению и к общению с Истиной… Посему мне показалось, что следователь не вошла, а вкатилась в комнату, как катафалк, жаждущий общения с послушными трупами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91