– Постараюсь изо всех сил, – пообещал я. – Но возможно, мне не удастся вырваться. Если нам вдруг понадобится срочно снестись, мы можем обмениваться записками. Спрячьте свою в одной из туфель, которые выставляете за дверь, а я пришлю вам ответ таким же манером, ибо чистка обуви входит в мои обязанности.
Они рассмеялись, а я добавил:
– Только пишите невразумительно – на случай, если записку перехватят.
Затем я осторожно открыл дверь, выскользнул в коридор и быстро спустился по задней лестнице. Мое длительное отсутствие осталось незамеченным за всеобщим бурным весельем, по-прежнему продолжавшимся в общей столовой. Но, увидев, который теперь час, я понял, что с минуты на минуту явится ночной сторож и запрет заднюю дверь. Таким образом, идти на встречу с Джоуи было уже поздно, и я испытал легкие угрызения совести при мысли о долгом дежурстве, которое бедняге пришлось нести за конюшнями в холодный рождественский день.
Той ночью я улегся на свою узкую скамью со смешанными чувствами. Неужели завещание все-таки уничтожено? В таком случае все мое предприятие не имеет смысла. Зачем мне дальше оставаться в этом унизительном положении? С другой стороны, я нежданно-негаданно нашел двух друзей в стане врага. Но могу ли я доверять им? Безусловно, да. Но вероятно, даже они, подобно многим другим встречавшимся на моем жизненном пути людям, руководствуются совсем не такими мотивами, как кажется на первый взгляд. Горький опыт научил меня не доверять никому. Я решил сохранять беспристрастность.

КНИГА V
МАТРИМОНИАЛЬНЫЕ ПЛАНЫ
Глава 96
Мы изо всех сил постарались точно воссоздать события, произошедшие без вашего участия, и сделать это (в моем случае вынужденно), не занимаясь домыслами. Теперь, однако, я прошу позволения заметить, что у меня есть самые серьезные подозрения насчет мотивов мистера Момпессона и его матери. Поскольку, что ни говори о сэре Персевале (который, спору нет, воплощал собой все нравственные изъяны Застарелого Разложения), все же он являлся истинным английским джентльменом старой закалки. Его сын, однако, являлся порождением более алчной и менее благородной эпохи.
Вообразите следующую сцену, происходящую в Большой гостиной. Баронет сидит на оттоманке, положив правую ногу на скамеечку. Его супруга сидит в кресле напротив, а старший сын стоит перед ним с дерзким – но одновременно несколько сконфуженным – выражением лица.
– Так ты не имеешь возражений против девушки? – осведомляется сэр Персевал.
– Никаких, – отвечает мистер Момпессон. – Она довольно милая крошка и, мне кажется, любит меня. Страшно любит. Хотя, на мой вкус, у нее слишком вытянутое лицо. Пускай Том женится на ней. По крайней мере, он не даст ей скучать.
– Ни в коем случае, – сердито говорит баронет. – И помимо всех прочих соображений, такой брак все равно не спасет поместья. Не спасет теперь, когда кодицилл официально утвержден и судебный управляющий назначен.
Его жена и сын переглядываются и едва заметно трясут головой.
– Но таким способом все же можно достичь цели, сэр Персевал, – говорит леди Момпессон.
Он устремляет на нее яростный взгляд.
– Я прекрасно понимаю, к чему вы клоните, но я никогда не допущу ничего постыдного.
– Постыдного! – презрительно повторяет она. – А разве не постыдно публично обанкротиться и увидеть, как твой дом и имущество идут с молотка к удовольствию всех друзей и знакомых?
– И речи быть не может. Я решительно утверждаю, что честь и безопасность семьи требуют, чтобы Дейвид выполнил мою волю.
– А я утверждаю, что такой необходимости нет.
– Да как вы смеете перечить мне, мадам!
– Прошу вас, успокойтесь, сэр Персевал.
– Я совершенно спокоен! – выкрикивает он.
– Мне кажется, вы не понимаете серьезности ситуации, – холодно замечает его жена.
Она бросает быстрый взгляд на сына и чуть заметно кивает.
– Мне нужны деньги, отец, – говорит мистер Момпессон. – Срочно. И много. Вот почему я должен жениться на мисс Шугармен. Она имеет чистых десять тысяч ежегодного дохода.
– Я запрещаю тебе! – выкрикивает баронет, багровея лицом. – Наше семейство… одно из старейших… благороднейших… английское!
Он осекается, задыхаясь от ярости.
Остальные двое молча смотрят на него, покуда он не восстанавливает дыхание.
Потом сын холодно говорит:
– Вы не понимаете. Я по уши в долгах, папа.
– Твоим кредиторам придется подождать, – злобно говорит баронет. – Потерпеть до моей смерти. Ждать осталось недолго. Эта история подкосила мое здоровье. Тебе тоже придется потерпеть.
– Мне это не особо поможет, – говорит мистер Момпессон. Они с матерью перекидываются быстрыми взглядами, и он продолжает: – По правде сказать, я брал кредиты под свои виды.
Отец долго смотрит на него, а потом спрашивает:
– Ты имеешь в виду обязательства уплатить долг по получении наследства?
– Да. Все заложено.
– Все? – резко переспрашивает сэр Персевал. – Ты говорил только о двух тысячах фунтов.
– Я сказал не всю правду. Откровенно говоря, отец, речь идет о двадцати тысячах.
– Так много! – задыхаясь, восклицает баронет. Он выдерживает паузу, а потом продолжает медленно и невнятно: – Ты отписал свое наследство жидам, когда я всячески старался сохранить и приумножить состояние!
– Мне нужны были деньги, отец. Как, по-вашему, человеку жить без них?
– У кого твои долговые расписки? – хриплым голосом спрашивает отец.
Прежде чем ответить, мистер Момпессон бросает взгляд на мать. Мгновение спустя она кивает. (И если мне будет позволено в первый и последний раз сделать подобное замечание, по-моему, тот кивок был практически равносилен убийству.)
– Их скупал старый Клоудир. Черт бы его побрал!
– Что? – Лицо баронета становится багрово-фиолетовым, и он начинает ловить ртом воздух. Потом валится на бок, судорожно скрючив пальцы левой руки.
Его жена и сын обмениваются взглядом. Затем она поднимается и направляется к мужу, а молодой Момпессон медленно идет к камину и дергает за сонетку.
Глава 97
В последующие несколько дней я постоянно думал о своих новых друзьях и с нетерпением ждал возможности снова встретиться с ними. Случай представился в ближайшее воскресенье, когда мне удалось прийти в комнату мисс Лидии, как в прошлый раз. Я застал старую леди одну и с порога выпалил вопрос, мучивший меня все последнее время.
– Так, значит, завещания больше не существует?
– С чего ты взял?
– Вы сказали, что Мартин Фортисквинс передал документ моему деду, поэтому я пришел к заключению, что оно утрачено.
Мисс Лидия пристально посмотрела на меня и промолвила:
– Ты заблуждаешься. Оно вовсе не утрачено, но, напротив, возвратилось к моему племяннику всего через несколько дней. Он соорудил в Большой гостиной тайник, специально для хранения завещания. Оно сейчас там.
У меня камень с души свалился. Значит, мы с Дигвидами не ошиблись в своем предположении насчет камина. Это обнадеживало.
Я рассказал мисс Лидии, как мы догадались о существовании тайника и как нам с мистером Дигвидом не удалось открыть замок.
Потом мне в голову пришел вопрос:
– Но каким образом завещание вернулось к сэру Персевалу?
– Для меня это всегда оставалось тайной, – ответила мисс Лидия. – У тебя есть какие-нибудь соображения на сей счет?
– Нет, – сказал я, – поскольку вновь обнаружившийся факт опровергает наиболее вероятную гипотезу о событиях той ночи.
Я рассказал старой леди гипотезу, которую мы с мистером Ноллотом сочли самой правдоподобной: что моего деда убил, а на мистера Эскрита напал некий неизвестный человек, вошедший через парадную дверь, которую Питер Клоудир оставил открытой, когда выходил из дома.
Я продолжал:
– Мы с мистером Ноллотом предположили, что убийца был либо случайным грабителем, либо пособником Клоудиров, который наблюдал за домом. Но ни одна из наших догадок не объясняет, каким образом завещание вернулось к сэру Персевалу: случайный грабитель не стал бы брать документ или не знал бы, что с ним делать, если бы взял; а пособник Клоудиров отдал бы его своим нанимателям, и оно пропало бы с концами.
Несколько минут мы размышляли в молчании.
– Вы не думаете, что это мог быть мистер Фортисквинс? – спросил я, ибо уже давно имел некоторые подозрения на его счет. Мне пришло в голову, что, если он окажется виновным и здесь тоже, многое встанет на свои места. – Что в действительности, – продолжал я, – он знал, что вы передаете через него завещание? И что он вытащил документ из пакета и впоследствии вернул вашему племяннику?
– Убив твоего деда по ходу дела? – насмешливо фыркнула мисс Лидия.
– Но кто-то же убил, – сказал я.
Вполне вероятно, иронические слова старой леди соответствовали действительности: мистер Фортисквинс отдал пакет моему деду, не зная, что в нем находится. Когда же пакет при нем вскрыли и он осознал всю важность содержимого, он убил деда и вернул завещание Момпессонам. Будет здорово, если мистер Фортисквинс окажется человеком, несущим ответственность за все тайны, не дававшие мне покоя.
– Милый мой мальчик, – сказала мисс Лидия, – ты никогда не предположил бы ничего подобного, если бы знал Мартина. Он являлся образцом порядочности и честности и был неспособен даже на самый невинный обман, не говоря уже о чем другом. Вот почему он так подходил для моего дела.
– Надо признать, – сказал я, – впоследствии мистер Фортисквинс был очень добр к моей матери, хотя…
Я осекся, ибо старая леди вперила в меня суровый взгляд, а затем промолвила:
– Не продолжай, иначе мы поссоримся. Но кто бы ни вернул завещание моему племяннику, вернуть его тебе помогу я. Но послушай, Джон. С минуты на минуту придет Генриетта, а мне надо сказать тебе одну вещь. Ничего не говори ей про завещание, ибо она может расстроиться, узнав о наших намерениях. Она странная девочка и, боюсь, не одобрит наш замысел против ее опекунов.
– Несомненно, она не питает к ним никакой любви.
– Это верно. Она очень несчастна и познала многие печали в жизни. Бедняжка осталась сиротой в раннем детстве и терпела жестокое обращение от первых своих опекунов. Хотя мой племянник с женой обходились с ней достойно, они никогда не выказывали ей доброты. – Старая леди умолкла с несколько растерянным видом. Потом неуверенно продолжила: – Не знаю, поймешь ли ты меня, но мне кажется, что она почти находит наслаждение в собственном несчастье. Мне знакомо это чувство. Я сама была такой в далеком прошлом.
– Я не понимаю вас.
– Ну, например, в детстве она часто наносила себе разные телесные повреждения. Довольно серьезные.
Тут я вспомнил красные рубцы, которые видел на руках Генриетты во время нашей встречи в большом доме в Хафеме и которые она списала на своего кузена, Тома.
– Единственным человеком помимо меня, заслужившим любовь девочки, была молодая гувернантка, некая мисс Квиллиам.
– Я знал ее, – сказал я.
– Она здесь долго не задержалась. Боюсь, она подвела Генриетту, пытаясь извлечь выгоду из своего положения в доме.
Я вопросительно поднял брови, и мисс Лидия пустилась в объяснения:
– Это некрасивая история. Она пыталась обольстить сначала Дейвида, а потом этого полудурка, Тома, и потому была уволена. Думаю, еще до ссоры она стала любовницей Дейвида.
Я собирался заговорить, но тут раздался стук в дверь, и вошла Генриетта.
Когда мы расселись по креслам заново, она прямо спросила меня:
– Прошу вас сказать мне, Джон, что вы делаете в этом доме?
Я бросил быстрый взгляд на мисс Лидию.
– Скрываюсь.
– Скрываетесь? От кого?
– От врагов, поскольку моей жизни угрожает опасность.
– Опасность! – воскликнула она. – Ну прямо как в романе! Но почему?
– Из-за документа, о котором я упоминал вам в Парке.
– Пожалуйста, объясните мне, что это был за документ, – попросила Генриетта.
– Боюсь, не был, а есть, – поправила мисс Лидия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102