Я смотрел на Генри и проникал в самую его душу. Как я мог предполагать, что им движет что-либо, помимо алчности и своекорыстия? Кровь прихлынула к моим щекам, когда я со стыдом вспомнил, насколько был доверчив. Я пришел к нему со своей ужасной историей о смерти Стивена, а он не стал меня слушать. Смерть Стивена! Я вспомнил, как Стивен говорил мне, что именно Генри убедил его довериться тетке. Разумеется, он причастен к смерти Стивена! Каким же глупцом я был! Как я смел винить свою мать в пагубной доверчивости!
– В таком случае я полагаю, – сказал я, стараясь говорить по возможности твердым голосом, – что вы явились ко мне со своим прежним постыдным предложением шантажировать сэра Дейвида и леди Момпессон?
Продолжая говорить, я двинулся к двери, давая гостю понять, что его присутствие здесь нежелательно. Однако он продолжал сидеть в кресле, лениво покачивая ногой. Его самоуверенность возрастала по мере того, как я терял спокойствие духа.
– Вы глубоко заблуждаетесь, – ответил он.
Я настолько удивился, что сел обратно в кресло.
– Представьте, – начал он, устремив задумчивый взгляд в потолок, – насколько иной была бы ситуация, если бы завещание, возвращение которого стоило вам и вашим друзьях таких усилий, по-прежнему существовало?
– Но его не существует, – сказал я. – Документ уничтожили у меня на глазах.
– Да, но если предположить, что оно не уничтожено? – настаивал Генри.
– Тогда, будь оно представлено суду, мне больше не грозила бы опасность.
Он резко, раздраженно рассмеялся.
– И это все, что приходит вам в голову? Неужто вас не волнует, что в таком случае вы стали бы владельцем огромного поместья?
– И это тоже, – согласился я.
– И это тоже, – эхом повторил Генри, подаваясь вперед и крепко сжимая ручки кресла.
Я пожал плечами.
– Неужели вам действительно безразлично? – пробормотал он. Несколько мгновений он пристально смотрел на меня, а потом вдруг спросил: – А что, если бы я сказал вам, что завещание по-прежнему существует?
Я вздрогнул.
– Тогда я бы ответил, что собственными глазами видел, как оно сгорело дотла.
Генри немного поколебался, а потом сказал:
– Документ, уничтоженный при вас Клоудиром, являлся точной копией завещания, написанной на такой же пергаментной бумаге, аккуратным почерком юриста.
– Чепуха, – сказал я. – Документ, взятый мной из тайника, был подлинным. Вы сами говорили.
Он кивнул.
– Говорил. И он действительно был подлинным.
– И я не расставался с ним ни на минуту, покуда его не забрали у меня и не уничтожили.
– Если не считать одного-единственного раза, – с улыбкой мягко заметил Генри. – Когда вы несколько часов спали на моем диване тем утром, когда пришли ко мне.
Я тихо ахнул и сразу понял, что он скажет дальше.
– И пока вы почивали, – продолжал он, – я сделал настолько точную копию, насколько мог. А если учесть мой опыт судейского переписчика и наличие у меня под рукой всех необходимых материалов – включая чистый лист старого пергамента, – мне удалось сделать поистине хорошую копию. Безусловно, достаточно хорошую, чтобы обмануть вас и старого Клоудира.
Я не сомневался, что он говорит правду.
– Зачем вы сделали это?
– Из предосторожности, на случай, если с завещанием произойдет что-нибудь.
– И где же оно сейчас?
– В надежном месте, где и должно находиться.
Я ничего не понимал.
– Видите, насколько предусмотрительным я оказался, – продолжал Генри, – и насколько благодарны вы должны быть мне?
Я попытался собраться с мыслями. Все это не имело смысла.
– Но чего же вы опасались? – вскричал я. – Мы же собирались отнести документ к вашему патрону. Он распознал бы подделку.
Я осекся, еще не договорив, ибо мне все стало ясно.
– Вы не уславливались ни о какой встрече, верно? Вы тогда ходили к Сайласу Клоудиру, а вовсе не к вашему патрону. Именно вы устроили так, чтобы заманить меня в западню.
– Вздор! – воскликнул он. – Вы сами видели, как сильно я пострадал в драке.
– Ложь! Ложь! Не так уж сильно вы пострадали. А если даже и сильно, значит, были готовы заплатить такую цену. Это все было фарсом!
– Глупости. Вы же не думаете, что человек с положением Памплина согласится участвовать в…
– Не знаю. Думаю, я могу подозревать Памплина в чем угодно, хоть он и священник. Мне известно о нем больше, чем вы полагаете. И все же я думаю, вы одурачили своего приятеля так же, как меня. Да, теперь мне все ясно: он вам понадобился именно потому, что стал бы безупречным свидетелем моего похищения и вашего сопротивления налетчикам в случае, если я объявлюсь когда-нибудь.
Генри отвернул от меня лицо, словно на сей раз не находя ответа.
– Кажется, теперь я все понял. Вы продали меня и завещание Сайласу Клоудиру, хотя я ума не приложу, откуда вы знали, где его искать. Но вы рассчитывали обмануть и старика так же, как предали меня, и потому изготовили поддельный документ. А после моей смерти, когда Клоудир собрался бы предъявить права на поместье в согласии с кодициллом, полагаю, вы намеревались пойти к Момпессонам и сообщить, что завещание находится у вас. Или, скорее, что вы являетесь доверенным лицом человека, у которого оно находится. В такой ситуации они заплатили бы практически любую цену, чтобы только вернуть завещание.
– Вы очень умны, – промолвил он, каковое замечание я истолковал как саркастическое.
– Нет, на самом деле вы хотите сказать, что я был полным дураком. Но мне кажется, теперь я раскусил вас. И это еще не все. Вы предаете любого, кто доверяется вам, коли предполагаете извлечь из этого выгоду. Бедный Стивен доверился вам, и даю голову на отсечение, вы предали его, хотя я не понимаю, как и зачем. Но когда вы убедили Стивена отдаться во власть тетки, которая отослала беднягу в ужасную школу, чтобы покончить с ним, бьюсь об заклад, вы сделали это за вознаграждение. И своим поступком вы поспособствовали убийству несчастного. Ну да, вот почему вы были так бедны в пору первого моего визита к вам и стали намного состоятельнее к следующей нашей встрече!
Генри смотрел на меня без улыбки, но не предпринял попытки ответить на мои обвинения.
– Но когда той ночью вместо меня погиб Сайлас Клоудир, вы были застигнуты врасплох, – продолжал я. – Как вы опешили при виде меня! Ваши планы рухнули, ибо, поскольку я по-прежнему оставался в живых, Момпессонам не грозила сколько-либо серьезная опасность, вопреки вашим упованиям. Вот почему вы убеждали меня продолжать скрываться, чтобы с моей помощью шантажировать Момпессонов.
– Ну, зачем же так грубо? – мягко возразил он. – Давайте скажем «прийти к соглашению, выгодному для обеих сторон». Но я дал маху, когда предложил вам такое. Я не сознавал, сколь благородных принципов вы держитесь. Но поскольку они все же позволили вам обманом проникнуть в чужой дом и похитить чужую собственность, вероятно, мое заблуждение на сей счет простительно.
Я вспыхнул:
– По-моему, это совсем другое дело. Я считал, что имею моральное право претендовать на наследство, даже если мне придется украсть документ. Впрочем, я не вижу необходимости оправдываться перед вами.
– Просто не спешите обвинять меня. А теперь давайте поговорим откровенно. Вы согласны меня выслушать?
– По крайней мере, я выслушаю. Только побыстрее, пожалуйста.
– Момпессоны меня больше не интересуют. У меня есть предложение гораздо лучше. Вы меня очень порадовали, когда сказали минуту назад, что имеете моральное право на завещание, ибо я предлагаю его вам.
– Мне? У меня нет денег, чтобы заплатить за него, а я не думаю, что вы предлагаете мне документ даром.
– Да уж, делец из вас никудышный. Вы просто пораскиньте мозгами. Кто еще извлекает выгоду из завещания? Только не Момпессоны, поскольку, покуда вы живы, они не могут его использовать. Если они представят документ суду, вы можете объявиться и предъявить права на поместье. Завещание будет иметь для них ценность только в том случае, если они узнают о вашей смерти, а потом выдадут эту сумасшедшую девушку за своего полудурка.
Я содрогнулся, ибо не подумал о последствиях, которые может иметь для Генриетты обнаружение документа. Вероятно, угроза принудительного брака не миновала, как я полагал. Но откуда Беллринджеру столько известно о Момпессонах?
– Вы выигрываете больше всех, – продолжал он. – Ибо из нищего превратитесь в богача.
– Так чего же вы хотите от меня? – спросил я.
– Я хочу, чтобы вы согласились передать мне третью часть имущества.
– Третью часть! – воскликнул я. А потом добавил: – По-моему, вы забыли одну вещь. Я еще не достиг совершеннолетия и, следовательно, не имею права отчуждать никакое недвижимое имущество, находящееся в моем владении, или брать на себя обязательство сделать это в будущем.
– Мой дорогой друг, похоже, вы забыли, что я адвокат канцлерского суда. Разумеется, я подумал об этом. В настоящее время мне требуется лишь ваше согласие. Я подам от вашего имени заявление – действуя через третье лицо, конечно, дабы скрыть свою роль в данном деле, – призванное уведомить суд, что право наследования, заявленное претендентом со стороны Малифантов, оспаривается. Нам не составит труда затянуть процесс до вашего совершеннолетия, а затем вы напишете долговое обязательство о передаче в мою собственность части имущества.
– Я спросил единственно из любопытства, – сказал я. – Относительно предложенной вами сделки я могу дать вам ответ сейчас же. Из сказанного мной минуту назад вы заключили, что я считаю себя законным владельцем завещания, а следовательно, и поместья. Но если бы вы прислушивались к моим словам внимательнее, то услышали бы, что на самом деле я так считал в прошлом. Но теперь не считаю и, уверяю вас, никогда не соглашусь на ваше предложение.
Генри определенно удивился и, если судить по потемневшему лицу, разозлился.
– Вы безумец, – воскликнул он. – Вы унаследуете огромное состояние, коли согласитесь. Но если вы откажетесь…
– Что я и сделаю, можете не сомневаться, – вставил я.
– Тогда вы оставляете мне только два пути. Я либо продам завещание обратно сэру Дейвиду…
Тогда Генриетту снова станут принуждать выйти замуж за Тома!
– Либо же, – продолжал он, – я предложу документ наследнику Малифанту, который, конечно же, уничтожит его, а вместе с ним и ваш шанс когда-либо унаследовать поместье.
– Повторяю, мне все равно.
– Правда? Но вы забываете, что в обоих случаях противной стороне нужна ваша смерть: Момпессонам – чтобы наследницей стала девушка; а претенденту Малифанту – чтобы вступить в права наследства согласно кодициллу.
По выражению его лица я понял, что он угрожает.
Слова Генри странным образом напомнили мне о выборе, предложенном мне моей матерью много лет назад, но сейчас условия противопоставлялись резче, ибо речь шла не о богатстве и опасности против бедности и безопасности, а о выборе, напрямую связанном с моими личными интересами. И, хотя Генри не знал этого, выбор был тем труднее, что от него зависела судьба Генриетты. Отказываясь от богатства и безопасности, я обрекал ее на брак с Томом. И все же я не колебался.
– Я уже дал вам ответ, – сказал я. – И уверяю вас, я никогда не передумаю. Однажды я решил пойти почти на все, лишь бы только получить наследство, ибо полагал, что Справедливость на моей стороне. Но я поступал неправильно и в результате причинил много вреда и горя себе и, что гораздо хуже, другим.
Мне кажется, покуда я не произнес последние слова, Генри считал мой отказ уловкой, выдающей единственно желание поторговаться, но сейчас он понял, что я говорил совершенно серьезно.
– По-вашему, одно то обстоятельство, что ваши действия причинили вред другим людям, свидетельствует о том, что Справедливость не на вашей стороне? – насмешливо спросил он. – Какой наивный взгляд на вещи! Ужели вы думаете, что Справедливость вознаграждается, а неверные поступки караются?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102