Дункан помпезно выкатился вперед и был приведен к присяге.
— Ваше имя?
— Джон Дункан.
— Вы адвокат из Иллинойса и вы знаете обвиняемого Питера Кента?
— Да, совершенно верно.
— Вы находились, как я полагаю, в его доме тринадцатого и утром четырнадцатого числа этого месяца?
— Это верно. Я участвовал в деловом совещании с мистером Мейсоном, его адвокатом. На совещании также присутствовали Эллен Уорингтон, секретарша мистера Кента, и мой клиент, Фрэнк Б. Мэддокс. Насколько помнится, там находился также некий доктор Келтон.
— В какое время вы покинули совещание?
— Около одиннадцати часов. У меня был разговор с моим клиентом в его спальне после того, как совещание с этими джентльменами решено было отложить.
— Видели ли вы мистера Кента позже этим вечером и ночью?
— Я видел его ранним утром четырнадцатого.
— В какое время?
— Ровно в три часа утра.
— Где вы видели его?
— На патио, возле дома.
— Можете указать на схеме, вот на этой, под номером один, точное место, где вы видели обвиняемого в названное вами время?
Дункан указал точку на диаграмме.
— А где на этой схеме обозначена ваша спальня? Дункан указал.
— А из вашей спальни вы могли отчетливо разглядеть обвиняемого?
— Да, мог, сэр.
— Когда вы в первый раз заметили его?
— Я проснулся оттого, что какая-то тень упала мне на лицо. Затем я увидел, как кто-то двигается по крыше портика. Я вскочил, взглянул на часы, чтобы узнать, который час, и подошел к окну. Я увидел Питера Кента, обвиняемого, одетого только в ночную рубашку, когда он пересекал патио. В руке у него был нож. Он подошел к кофейному столику, несколько мгновений помедлил, затем пересек патио и скрылся через дверь на другой стороне.
— Под «дверью на другой стороне» вы подразумеваете то место, которое я сейчас указываю на схеме; в спецификации оно обозначено: «Дверь на северной стороне патио».
— Да, именно эту дверь я имел в виду.
— А где, хотя бы приблизительно, находился этот кофейный столик?
Дункан сделал мелком отметку на схеме.
— Вы сказали, что взглянули на часы?
— Совершенно верно!
— И который был час?
— Три часа утра.
— Вы включили свет, чтобы видеть время?
— Нет, не включал. Часы были со светящимся циферблатом, и я мог видеть положение стрелок.
— Вы взглянули на часы до или после того, как заметили человека на патио?
— Как до, так и после. Я посмотрел на часы сразу же, как сел на кровати, и затем взглянул на них, когда вернулся в постель, после того как обвиняемый пересек патио и скрылся через эту дверь.
— Что вы сделали затем?
— Я был весьма заинтригован, надел халат, открыл дверь, оглядел коридор, никого не заметил и затем, решив, раз я нахожусь в доме, где ко мне относятся враждебно, то лучше не совать нос в чужие дела. Я лег в кровать и продолжил прерванный сон.
— Я считаю, если высокий суд позволит, — заметил Мейсон, — то следует вычеркнуть из ответа свидетеля утверждение, что он «находится в доме, где к нему относятся враждебно». Этот вывод свидетеля, попытка повлиять на присяжных, не имеет никакого отношения к заданному свидетелю вопросу, и в дополнение ко всему прочему является его домыслом.
— Эту часть показаний свидетеля можно вычеркнуть, — согласился судья Маркхэм.
Блэйн обернулся к Перри Мейсону:
— Вам еще не предложили подвергнуть свидетеля перекрестному допросу, мистер Мейсон? Возможно, вы еще захотите спросить у него, почему он решил возобновить прерванный сон?
Судья Маркхэм нахмурился и сказал Блейну:
— Призываю вас к порядку!
— Да, — непринужденно ответил Мейсон, — я спрошу его именно об этом. Мистер Дункан, как так получилось, что вы смогли вернуться в кровать и даже заснуть после того, как вашим глазам представилась такая необычайная картина?
Дункан подался вперед, явно рассчитывая произвести впечатление.
— Потому что устал, — был его ответ. — Я же слушал ваши разглагольствования целый вечер.
Зал суда взорвался от смеха. Судебный пристав стукнул молоточком. Судья Маркхэм выждал, пока восстановится порядок, затем обратился к свидетелю:
— Мистер Дункан, вы адвокат. Вас не надо учить тому, как следует вести себя свидетелю. Вы должны воздерживаться от попыток вызвать смех или от того, чтобы сопровождать свои ответы комментариями, о которых вас не просят. Вам также не пристало переходить на личности, отвечая на вопросы защиты!
Дункан смутился и мрачно согласился:
— Да, ваша честь!
— Если высокий суд позволит, — заметил Мейсон, — я вполне готов удовольствоваться ответом в том виде, как его изложил свидетель. Я не прощу вычеркнуть какую-либо часть. Я бы хотел подвергнуть свидетеля перекрестному допросу на предмет его заявления.
— Очень хорошо, — ответил судья Маркхэм, — можете задавать свидетелю вопросы по поводу его заявления столько, сколько сочтете нужным.
Мейсон поднялся со своего места, пристально, почти в упор, глядя на Дункана:
— Итак, вы настолько устали от моих речей, что оказались в состоянии лечь и заснуть. Так я вас понял?
— Именно так.
— Вы беседовали со своим клиентом еще час или около того, когда вы оба покинули совещание.
— Да.
— Мои разглагольствования не утомили вас до такой степени, чтобы отказаться от обсуждения некоторых аспектов дальнейшей стратегии со своим клиентом?
— Я действительно разговаривал с ним.
— И легли спать около одиннадцати часов?
— Да.
— Однако после четырех часов сна усыпляющий эффект моих речей был еще настолько велик, что устрашающее видение мужчины в ночной рубашке и с ножом в руке, выискивающего жертву в лунном свете, не сказалось на вашем желании спать, так?
— Я проснулся. Затем осмотрел коридор, — возразил Дункан. Мейсон не отступал:
— И опять отправился спать?
— Опять отправился спать.
— Спустя несколько минут?
— Да, спустя несколько минут!
— И вы показали под присягой, что смогли уснуть только из-за изнуряющего эффекта моих разглагольствований?
— Вам известно, что я имел в виду.
— Единственное, что я понял из того, что вы имеете в виду, мистер Дункан, — это то, что ничего не понял. И присяжные, как мне кажется, тоже. Теперь, перед лицом суда, давайте будем откровенными. Во время нашего совещания я говорил всего несколько минут в отличие от вас, разве не так?
— Я не засекал время.
— По большей части мои разглагольствования заключались в единственном слове «нет». Согласны с этим?
— Не думаю, что следует вдаваться в подобные детали.
— Но раз вы заявили, что мои речи настолько вымотали вас, что вам не составило никакого труда вернуться в кровать и заснуть, выходит, что вы исказили факты, или я ошибаюсь?
— Я отправился спать, и это все!
— Именно так, мистер Дункан, и подлинная причина, что вы отправились досыпать, — это та, что вы не видели ничего, вызывающего тревогу.
— Любой человек, разгуливающий по ночам с разделочным ножом в руках, у меня лично всегда вызывает тревогу, — огрызнулся Дункан. — Не знаю, как у вас.
— И у меня тоже, — ответил Мейсон. — И если бы вы действительно увидели разделочный нож в руке этой персоны, которая на ваших глазах разгуливала в три часа утра четырнадцатого числа по патио, вы бы достаточно испугались, чтобы известить полицию или поднять на ноги весь дом?
— Не понимаю вашего вопроса. Я видел человека, видел нож и отправился спать обратно.
— Тогда я задам вопрос по-другому, — предложил Мейсон. — Разве это не факт, что вы отчетливо не видели, что в руке у него был именно нож?
— Нет, нож я разглядел.
— Причем тот самый, разделочный? — спросил Мейсон, делая жест в сторону покрытого пятнами крови ножа, который был представлен в качестве вещественного доказательства.
— Именно этот самый, — ответил резко Дункан.
Мейсон ничего не сказал, но стоял, взирая на него с улыбкой. Дункан поежился и добавил:
— Во всяком случае, весьма на него похожий.
Мейсон шагнул обратно к столу адвокатов, открыл свой портфель, вытащил какой-то сверток в коричневой бумаге, развернул и извлек разделочный нож с роговой ручкой.
— Я вручаю вам этот разделочный нож, — предложил он свидетелю, — и спрашиваю, не тот ли это нож, который был в руке человека, увиденного вами, когда он пересекал патио.
Дункан свирепо ответил:
— Нет, это не тот.
— Как вы узнали, что это не тот? — спросил Мейсон.
— Ну, — ответил Дункан, — думаю, что не тот.
— Другими словами, вы хотите дать понять суду и присяжным, что не могли разглядеть тот нож достаточно отчетливо, чтобы опознать его.
— Чтобы с уверенностью опознать — нет. Но чтобы получить общее представление — да.
— И вы уверены, что этот, в моих руках, не тот самый разделочный нож?
— Думаю, это не он.
— А вы уверены, что тот, другой нож, был тем самым, который вы видели?
— Ну, конечно, трудно сказать с полной определенностью, ведь я видел его с расстояния.
— Тогда вы не можете с уверенностью утверждать, что нож, который представлен в качестве вещественного доказательства номер два, был тем самым ножом, который вы видели.
— Нет, — ответил Дункан, — не могу.
— Так я и думал, — заметил Мейсон. — Я собираюсь просить суд приобщить к делу этот второй нож как вещественное доказательство защиты, обозначив как экспонат «А».
— Я возражаю, — воскликнул Бюргер, — этот нож, ваша честь, никоим образом не может быть приобщен к делу. Это просто трюк, с помощью которого представитель защиты пытается запутать следы. Я могу доказать, что защитник достал этот нож уже после убийства через скобяную торговлю…
Мейсон готов был уже сцепиться с ним, но его опередил судья Маркхэм:
— Протест не принимается, господин окружной прокурор. Не сомневаюсь, что вы можете доказать, где приобретен этот нож. Этот свидетель показал, что человек, которого он видел в патио, нес нож, который, по его мнению, был тем, что представлен как вещественное доказательство номер два или очень напоминал его. Вполне законно подвергнуть свидетеля перекрестному допросу, предъявив ему еще нож и задав те самые вопросы, которые и задал ему представитель защиты. Когда их задавали, никаких протестов со стороны обвинения не было. Защитник сейчас только просит, чтобы нож, который он предъявил для идентификации, фигурировал в деле и использовался для сравнения, когда речь пойдет о ноже, которым было совершено убийство. Это по существу. Суд принимает этот нож для идентификации как вещественное доказательство, обозначив его экспонат «А».
Мейсон внезапно обернулся к Дункану и спросил:
— Мистер Дункан, не следует ли считать истинной причиной того, что вы спокойно отправились спать, тот факт, что вы тогда не разглядели нож в руке человека, которого увидели?
— Я видел, что он нес в руке блестящий предмет.
— Но разве не факт, что вам даже и в голову в то время не пришло, что это может быть нож, и что только на следующее утро, узнав об убийстве, вы начали подумывать о том, что блестящий предмет мог быть ножом. Разве вы не видели просто белую фигуру, шедшую по патио? Разве вы не решили, что это просто лунатик и что вам лучше не вмешиваться? Поэтому вы заперли дверь и отправились спать.
— Я не говорил, что этот человек — лунатик.
— Но я же спросил: разве не факт?
— Нет, не факт.
— И значит, это не правда, что единственной причиной, почему вы отправились досыпать, явилось то, что вы не разглядели ножа в его руке достаточно отчетливо, чтобы понять, что это за предмет?
— Нет, я так не думаю.
— Можете ли вы ответить более определенно?
— Да, я видел нож!
— И что тот, кого вы видели, подошел к кофейному столику на патио?
— Да.
— Вы видели, как он поднимал крышку кофейного столика?
— Видел!
— И вы видели, как он затем отошел от кофейного столика, пересек патио и скрылся через дверь, которую вы указали на схеме.
— Да, все верно.
— После того как человек отошел от столика, он все еще продолжал держать нож?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30