Как только мы разберемся с этой проблемой, этим крошечным мерзавцам придет конец. – Александер, подобно большинству врачей-исследователей, был оптимистом.
– Значит, речь идет об исследовании человеческой клетки? – заинтересованно спросил Альтман. Александер покачал головой.
– Нет, мы занимаемся исследованием частиц, намного меньших по размерам. Сейчас исследуем геном. Это все равно что пытаться разобрать незнакомый механизм, на каждом этапе мы стараемся понять, как действуют его отдельные части. Рано или поздно мы полностью разберем его и узнаем их назначение. Тогда мы сможем разобраться систематически и точно, как все они работают. Вот чем мы сейчас занимаемся.
– Знаете, в чем путь к решению проблемы? – высказала предположение Кэти, сформулировав его в виде вопроса, и сама ответила на него. – В математике.
– Именно это и говорит Гас из Атланты.
– Математика? Одну минуту, – возразил Альтман.
– На самом элементарном уровне человеческий генетический код состоит из четырех аминокислот, которым присвоены наименования А, С, G и Т. Все остальное определяется тем, как эти буквы – я имею в виду аминокислоты – соединены между собой, – объяснил Александер. – Различные сочетания букв означают различные вещи и взаимодействуют между собой по-разному, так что Гас, наверно, прав: взаимодействия между ними определяются математически. Генетический код действительно представляет собой код. Его можно расшифровать и понять. – Возможно, кто-то присвоит им математические величины…, сложные полиномиалы…, подумал он. Насколько это важно?
– Дело в том, что пока не нашлось достаточно умного человека, способного разобраться в этом, – заметила Кэти Райан. – Это как на заключительном этапе игры в бейсбол, Рой. Когда-нибудь придет человек, взмахнет битой и пошлет мяч через забор. Тогда мы получим возможность справиться со всеми человеческими болезнями. Со всеми. С каждой из них. Горшок с золотом в конце этой радуги – медицинское бессмертие, то есть люди перестанут умирать от болезней. А может быть, кто знает, это приведет и к человеческому бессмертию.
– И все мы останемся без работы. Особенно ты, Кэти. Первым результатом исправления человеческого генома будет избавление от близорукости, диабета и…
– Сначала без работы останетесь вы, а не я, профессор, – сказала Кэти с лукавой улыбкой. – Не забудьте, я ведь хирург. На мою долю останется лечение травм. Но, действительно, рано или поздно вы одержите верх в своей битве.
Однако придет ли победа достаточно скоро для этого утреннего пациента со штаммом Е? – подумал Алекс. Вряд ли.
***
Она проклинала их теперь, главным образом на французском языке, но иногда по-фламандски. Армейские медики не знали ни одного из них. Моуди достаточно хорошо владел французским и понимал, что какими бы ни были эти ругательства, они исходят не из ясного сознания. Теперь разрушение пробралось в мозг, и Жанна-Батиста уже не может говорить даже со своим Богом. Наконец атаке подверглось и сердце, и это дало врачу надежду, что скоро за монахиней придет Смерть, проявит запоздалое милосердие к женщине, которая заслужила своим неустанным трудом гораздо больше, чем досталось ей в жизни. Может быть, бред сейчас является для нее благом. Может быть, ее душа отделилась от тела. Может быть, раз она не знает, где находится и что с ней происходит, боль больше не мучает ее, по крайней мере в тех местах, которые еще способны страдать. Врач нуждался в такой иллюзии, но если то, что он видел перед собой, являлось милосердием, это была ужасная его разновидность.
Лицо пациентки превратилось в сплошной струп, словно ее жестоко избили, бледная кожа походила на матовое стекло, сквозь которое виднелась кровь. Моуди не знал, способна ли она видеть. Кровь сочилась из глаз, и если она еще видела что-нибудь, то это продлится недолго. Полчаса назад она чуть не умерла, захлебнувшись рвотой, и ее пришлось срочно перевести в операционную, где медики старались очистить дыхательные пути женщины, не порвав свои перчатки. Хотя ремни, удерживающие ее на кровати, были покрыты с внутренней стороны гладким пластиком, они вызывали дополнительное кровотечение и боль. Ткани кровеносной системы теперь тоже распадались, и жидкость из бутылок, подвешенных на стойке, попадая в кровеносные сосуды, тут же вытекала из тела, причем теперь она была смертоноснее самых страшных ядов. Медики боялись даже прикоснуться к пациентке при всей герметичности их защитных костюмов. Моуди заметил, что они принесли пластиковое ведро с раствором йода и один из них у него на глазах окунул в него свои перчатки, стряхнул, но не вытер насухо. Таким образом, если понадобится прикоснуться к умирающей женщине, на перчатках останется химический барьер от патогенов, которые могут брызнуть с ее тела. Такие предосторожности были излишними – перчатки специально сделаны из толстого и прочного пластика, – но он не мог винить людей за дополнительные меры. Когда пробил час, пришла новая смена, и прежняя покинула палаты. Один из медиков оглянулся по пути к выходу и молча обратился к Аллаху, умоляя его, чтобы к тому времени, когда придет его час снова заступать на смену, женщины больше здесь не было. За дверями палаты иранский армейский врач, тоже в герметичном пластиковом костюме, поведет санитаров этой смены в дезинфекционное помещение, где костюмы, прежде чем снять, обрызгивают химическим раствором, затем дезинфекции подвергнутся тела санитаров, а костюмы тем временем будут превращены в пепел в газовой печи. Моуди не сомневался, что каждая процедура будет соблюдаться с максимальной тщательностью – нет, санитары постараются превзойти все требования, и даже после этого страх не покинет их в течение многих дней.
Если бы у него в руках сейчас было оружие, Моуди, пожалуй, наплевал бы на все последствия и воспользовался бы им. Несколько часов назад введение воздуха в вену могло бы подарить этой женщине смерть, подарив смертельную эмболию, но теперь распад ее кровеносной системы зашел так далеко, что он не был уверен в действии этой меры. Мучения женщины объяснялись ее выносливостью. Несмотря на то что сестра Жанна-Батиста была такой маленькой и сухонькой, сорок лет неустанной работы с утра до вечера сохранили ей отличное здоровье. Организм, так долго поддерживаемый ее мужественным духом, отказывался сдаваться и сейчас, несмотря на всю бесполезность борьбы.
– Перестаньте, Моуди, вы ведь знаете, как бессмысленно все это, – услышал он голос директора проекта за спиной.
– Что вы имеете в виду? – не оборачиваясь спросил врач.
– Разве ситуация изменилась бы, находись она в африканской больнице? Разве ее лечили бы там по-другому, не принимали бы тех же мер, чтобы не дать ей умереть? Переливание крови, внутривенное введение питательных растворов и все остальное было бы точно таким же. Эйтаназия противоречит ее религиозным принципам. Да и вообще мы ухаживаем за нею здесь даже лучше, – справедливо напомнил он, хотя голос его оставался холодным. Он повернулся, чтобы проверить полученные результаты. – Пять литров. Великолепно.
– Мы можем уже начать…
– Нет, – решительно покачал головой директор. – Когда у нее остановится сердце, мы отсосем всю кровь, еще оставшуюся в теле, удалим печень, почки и селезенку, и только тогда начнется наша настоящая работа.
– Кто-то должен хотя бы помолиться за ее душу.
– Вы и помолитесь, Моуди. Вы – превосходный врач и ревностно ухаживаете даже за неверными. Вам надо гордиться этим. Если бы у вас был хоть малейший шанс спасти ее, вы сделали бы это, я знаю. И вы знаете это. Более того, и она знает об этом.
– То, что мы готовим, причинит страдания…
– Неверным, Моуди, – напомнил ему директор. – Тем, кто ненавидит нашу страну и нашу веру, кто плюет на слова Пророка. Я даже согласен с тем, что добродетель этой женщины исключительна. Аллах будет милостив к ней. Не вы выбрали ее судьбу. И не я. – Директор знал, как необходимо дальнейшее участие Моуди в проекте. Молодой врач – блестящий специалист, даже слишком. Что касается себя, директору оставалось только поблагодарить Аллаха, что он позволил ему провести последние десять лет в лабораториях; в противном случае и он мог бы поддаться такой же человеческой слабости.
***
Бадрейн настоял на своем. На этот раз вылетят три генерала. Будет занято каждое кресло, а в одном из них разместятся двое маленьких детей, пристегнутых ремнем безопасности. Теперь они понимали необходимость таких мер. У них не было другого выхода.
Бадрейн все объяснил им, показал на башню управления полетами, откуда за вылетом каждого самолета наблюдали авиадиспетчеры. Теперь они не могут не знать, что происходит. Их арест не принесет никакой пользы, поскольку тогда тревогу поднимут семьи, а если арестовать и семьи, неладное заподозрят соседи, не правда ли?
Да, пожалуй, согласились генералы.
Просто пришлите в следующий раз большой авиалайнер, хотел он сказать Тегерану, но нет, кто-то обязательно запротестует, если не здесь, то там. У него не оставалось иного выбора, как ждать. Ждать и сдерживать растущее беспокойство. Может быть, алкоголь снял бы напряжение, но Бадрейн отказался от этой мысли. Иногда он разрешал себе выпить, проведя столько лет в Ливане. Подобное в Ливане, как и в Бахрейне, раньше нарушалось, как будут, наверно, и впредь нарушаться строгие законы ислама. Там он подобно всем не отказывал себе в этом западном грехе. Но только не теперь. Сейчас Бадрейн стоял на пороге смерти и потому, грешник ли он или нет, но оставался мусульманином и встретит смерть, как подобает правоверному. Так что он пил кофе, глядя в окно и сидя у телефона, и убеждал себя, что руки у него дрожат только от кофеина.
***
– Вы Джексон? – спросил Тони Бретано. Утро он провел с исполняющими обязанности начальников штабов и командующими. Теперь пришла очередь тех, кто приводят в действие механизм Пентагона.
– Да, сэр, я представляю J-3. То есть я начальник вашего оперативного управления, – ответил Робби, опускаясь в кресло. На этот раз у него в руках не было пачки документов и ему не приходилось никуда спешить.
– Насколько плохим вы считаете наше положение?
– Видите ли, сэр, наши вооруженные силы растянуты по всему миру. В нашем распоряжении все еще есть две авианосные боевые группы в Индийском океане, ведущие наблюдение за Индией и Шри-Ланкой. Мы перебрасываем два батальона легкой пехоты на Марианские острова, чтобы восстановить контроль за ними и следить за выводом японских войск. Это главным образом политический маневр, там вряд ли может что-нибудь произойти. Наши воздушные силы, выдвинутые вперед, отозваны на базы на континенте для технического обслуживания. Этот этап операции против Японии прошел успешно.
– Значит, вы считаете необходимым настаивать на том, чтобы ускорить производство истребителей-бомбардировщиков F-22 и возобновить выпуск бомбардировщиков Б-2? Таково мнение ВВС.
– Мы только что сумели доказать, что «стеле» – чертовски действенный бомбардировщик, резко увеличивающий мощь наших ВВС, господин министр. Нам понадобится как можно больше таких бомбардировщиков.
– Согласен. А как относительно остальных силовых структур?
– У нас слишком мало сил, чтобы выполнить все взятые обязательства. Если нам, например, придется принять участие в боевых действиях в Кувейте, как это произошло в девяносто первом, мы вряд ли справимся с этим. Мы в буквальном смысле не способны больше на демонстрацию нашей мощи. Вы знаете, в чем заключаются мои обязанности, сэр. Я должен разрабатывать планы, как осуществлять то, что от нас требуется. Так вот, операция против Японии потребовала от нас всего, на что мы способны, и…
– Микки Мур отлично отзывался о плане, который вы разработали и осуществили, – заметил министр обороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273
– Значит, речь идет об исследовании человеческой клетки? – заинтересованно спросил Альтман. Александер покачал головой.
– Нет, мы занимаемся исследованием частиц, намного меньших по размерам. Сейчас исследуем геном. Это все равно что пытаться разобрать незнакомый механизм, на каждом этапе мы стараемся понять, как действуют его отдельные части. Рано или поздно мы полностью разберем его и узнаем их назначение. Тогда мы сможем разобраться систематически и точно, как все они работают. Вот чем мы сейчас занимаемся.
– Знаете, в чем путь к решению проблемы? – высказала предположение Кэти, сформулировав его в виде вопроса, и сама ответила на него. – В математике.
– Именно это и говорит Гас из Атланты.
– Математика? Одну минуту, – возразил Альтман.
– На самом элементарном уровне человеческий генетический код состоит из четырех аминокислот, которым присвоены наименования А, С, G и Т. Все остальное определяется тем, как эти буквы – я имею в виду аминокислоты – соединены между собой, – объяснил Александер. – Различные сочетания букв означают различные вещи и взаимодействуют между собой по-разному, так что Гас, наверно, прав: взаимодействия между ними определяются математически. Генетический код действительно представляет собой код. Его можно расшифровать и понять. – Возможно, кто-то присвоит им математические величины…, сложные полиномиалы…, подумал он. Насколько это важно?
– Дело в том, что пока не нашлось достаточно умного человека, способного разобраться в этом, – заметила Кэти Райан. – Это как на заключительном этапе игры в бейсбол, Рой. Когда-нибудь придет человек, взмахнет битой и пошлет мяч через забор. Тогда мы получим возможность справиться со всеми человеческими болезнями. Со всеми. С каждой из них. Горшок с золотом в конце этой радуги – медицинское бессмертие, то есть люди перестанут умирать от болезней. А может быть, кто знает, это приведет и к человеческому бессмертию.
– И все мы останемся без работы. Особенно ты, Кэти. Первым результатом исправления человеческого генома будет избавление от близорукости, диабета и…
– Сначала без работы останетесь вы, а не я, профессор, – сказала Кэти с лукавой улыбкой. – Не забудьте, я ведь хирург. На мою долю останется лечение травм. Но, действительно, рано или поздно вы одержите верх в своей битве.
Однако придет ли победа достаточно скоро для этого утреннего пациента со штаммом Е? – подумал Алекс. Вряд ли.
***
Она проклинала их теперь, главным образом на французском языке, но иногда по-фламандски. Армейские медики не знали ни одного из них. Моуди достаточно хорошо владел французским и понимал, что какими бы ни были эти ругательства, они исходят не из ясного сознания. Теперь разрушение пробралось в мозг, и Жанна-Батиста уже не может говорить даже со своим Богом. Наконец атаке подверглось и сердце, и это дало врачу надежду, что скоро за монахиней придет Смерть, проявит запоздалое милосердие к женщине, которая заслужила своим неустанным трудом гораздо больше, чем досталось ей в жизни. Может быть, бред сейчас является для нее благом. Может быть, ее душа отделилась от тела. Может быть, раз она не знает, где находится и что с ней происходит, боль больше не мучает ее, по крайней мере в тех местах, которые еще способны страдать. Врач нуждался в такой иллюзии, но если то, что он видел перед собой, являлось милосердием, это была ужасная его разновидность.
Лицо пациентки превратилось в сплошной струп, словно ее жестоко избили, бледная кожа походила на матовое стекло, сквозь которое виднелась кровь. Моуди не знал, способна ли она видеть. Кровь сочилась из глаз, и если она еще видела что-нибудь, то это продлится недолго. Полчаса назад она чуть не умерла, захлебнувшись рвотой, и ее пришлось срочно перевести в операционную, где медики старались очистить дыхательные пути женщины, не порвав свои перчатки. Хотя ремни, удерживающие ее на кровати, были покрыты с внутренней стороны гладким пластиком, они вызывали дополнительное кровотечение и боль. Ткани кровеносной системы теперь тоже распадались, и жидкость из бутылок, подвешенных на стойке, попадая в кровеносные сосуды, тут же вытекала из тела, причем теперь она была смертоноснее самых страшных ядов. Медики боялись даже прикоснуться к пациентке при всей герметичности их защитных костюмов. Моуди заметил, что они принесли пластиковое ведро с раствором йода и один из них у него на глазах окунул в него свои перчатки, стряхнул, но не вытер насухо. Таким образом, если понадобится прикоснуться к умирающей женщине, на перчатках останется химический барьер от патогенов, которые могут брызнуть с ее тела. Такие предосторожности были излишними – перчатки специально сделаны из толстого и прочного пластика, – но он не мог винить людей за дополнительные меры. Когда пробил час, пришла новая смена, и прежняя покинула палаты. Один из медиков оглянулся по пути к выходу и молча обратился к Аллаху, умоляя его, чтобы к тому времени, когда придет его час снова заступать на смену, женщины больше здесь не было. За дверями палаты иранский армейский врач, тоже в герметичном пластиковом костюме, поведет санитаров этой смены в дезинфекционное помещение, где костюмы, прежде чем снять, обрызгивают химическим раствором, затем дезинфекции подвергнутся тела санитаров, а костюмы тем временем будут превращены в пепел в газовой печи. Моуди не сомневался, что каждая процедура будет соблюдаться с максимальной тщательностью – нет, санитары постараются превзойти все требования, и даже после этого страх не покинет их в течение многих дней.
Если бы у него в руках сейчас было оружие, Моуди, пожалуй, наплевал бы на все последствия и воспользовался бы им. Несколько часов назад введение воздуха в вену могло бы подарить этой женщине смерть, подарив смертельную эмболию, но теперь распад ее кровеносной системы зашел так далеко, что он не был уверен в действии этой меры. Мучения женщины объяснялись ее выносливостью. Несмотря на то что сестра Жанна-Батиста была такой маленькой и сухонькой, сорок лет неустанной работы с утра до вечера сохранили ей отличное здоровье. Организм, так долго поддерживаемый ее мужественным духом, отказывался сдаваться и сейчас, несмотря на всю бесполезность борьбы.
– Перестаньте, Моуди, вы ведь знаете, как бессмысленно все это, – услышал он голос директора проекта за спиной.
– Что вы имеете в виду? – не оборачиваясь спросил врач.
– Разве ситуация изменилась бы, находись она в африканской больнице? Разве ее лечили бы там по-другому, не принимали бы тех же мер, чтобы не дать ей умереть? Переливание крови, внутривенное введение питательных растворов и все остальное было бы точно таким же. Эйтаназия противоречит ее религиозным принципам. Да и вообще мы ухаживаем за нею здесь даже лучше, – справедливо напомнил он, хотя голос его оставался холодным. Он повернулся, чтобы проверить полученные результаты. – Пять литров. Великолепно.
– Мы можем уже начать…
– Нет, – решительно покачал головой директор. – Когда у нее остановится сердце, мы отсосем всю кровь, еще оставшуюся в теле, удалим печень, почки и селезенку, и только тогда начнется наша настоящая работа.
– Кто-то должен хотя бы помолиться за ее душу.
– Вы и помолитесь, Моуди. Вы – превосходный врач и ревностно ухаживаете даже за неверными. Вам надо гордиться этим. Если бы у вас был хоть малейший шанс спасти ее, вы сделали бы это, я знаю. И вы знаете это. Более того, и она знает об этом.
– То, что мы готовим, причинит страдания…
– Неверным, Моуди, – напомнил ему директор. – Тем, кто ненавидит нашу страну и нашу веру, кто плюет на слова Пророка. Я даже согласен с тем, что добродетель этой женщины исключительна. Аллах будет милостив к ней. Не вы выбрали ее судьбу. И не я. – Директор знал, как необходимо дальнейшее участие Моуди в проекте. Молодой врач – блестящий специалист, даже слишком. Что касается себя, директору оставалось только поблагодарить Аллаха, что он позволил ему провести последние десять лет в лабораториях; в противном случае и он мог бы поддаться такой же человеческой слабости.
***
Бадрейн настоял на своем. На этот раз вылетят три генерала. Будет занято каждое кресло, а в одном из них разместятся двое маленьких детей, пристегнутых ремнем безопасности. Теперь они понимали необходимость таких мер. У них не было другого выхода.
Бадрейн все объяснил им, показал на башню управления полетами, откуда за вылетом каждого самолета наблюдали авиадиспетчеры. Теперь они не могут не знать, что происходит. Их арест не принесет никакой пользы, поскольку тогда тревогу поднимут семьи, а если арестовать и семьи, неладное заподозрят соседи, не правда ли?
Да, пожалуй, согласились генералы.
Просто пришлите в следующий раз большой авиалайнер, хотел он сказать Тегерану, но нет, кто-то обязательно запротестует, если не здесь, то там. У него не оставалось иного выбора, как ждать. Ждать и сдерживать растущее беспокойство. Может быть, алкоголь снял бы напряжение, но Бадрейн отказался от этой мысли. Иногда он разрешал себе выпить, проведя столько лет в Ливане. Подобное в Ливане, как и в Бахрейне, раньше нарушалось, как будут, наверно, и впредь нарушаться строгие законы ислама. Там он подобно всем не отказывал себе в этом западном грехе. Но только не теперь. Сейчас Бадрейн стоял на пороге смерти и потому, грешник ли он или нет, но оставался мусульманином и встретит смерть, как подобает правоверному. Так что он пил кофе, глядя в окно и сидя у телефона, и убеждал себя, что руки у него дрожат только от кофеина.
***
– Вы Джексон? – спросил Тони Бретано. Утро он провел с исполняющими обязанности начальников штабов и командующими. Теперь пришла очередь тех, кто приводят в действие механизм Пентагона.
– Да, сэр, я представляю J-3. То есть я начальник вашего оперативного управления, – ответил Робби, опускаясь в кресло. На этот раз у него в руках не было пачки документов и ему не приходилось никуда спешить.
– Насколько плохим вы считаете наше положение?
– Видите ли, сэр, наши вооруженные силы растянуты по всему миру. В нашем распоряжении все еще есть две авианосные боевые группы в Индийском океане, ведущие наблюдение за Индией и Шри-Ланкой. Мы перебрасываем два батальона легкой пехоты на Марианские острова, чтобы восстановить контроль за ними и следить за выводом японских войск. Это главным образом политический маневр, там вряд ли может что-нибудь произойти. Наши воздушные силы, выдвинутые вперед, отозваны на базы на континенте для технического обслуживания. Этот этап операции против Японии прошел успешно.
– Значит, вы считаете необходимым настаивать на том, чтобы ускорить производство истребителей-бомбардировщиков F-22 и возобновить выпуск бомбардировщиков Б-2? Таково мнение ВВС.
– Мы только что сумели доказать, что «стеле» – чертовски действенный бомбардировщик, резко увеличивающий мощь наших ВВС, господин министр. Нам понадобится как можно больше таких бомбардировщиков.
– Согласен. А как относительно остальных силовых структур?
– У нас слишком мало сил, чтобы выполнить все взятые обязательства. Если нам, например, придется принять участие в боевых действиях в Кувейте, как это произошло в девяносто первом, мы вряд ли справимся с этим. Мы в буквальном смысле не способны больше на демонстрацию нашей мощи. Вы знаете, в чем заключаются мои обязанности, сэр. Я должен разрабатывать планы, как осуществлять то, что от нас требуется. Так вот, операция против Японии потребовала от нас всего, на что мы способны, и…
– Микки Мур отлично отзывался о плане, который вы разработали и осуществили, – заметил министр обороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273