Тем временем врачи уже надевали поверх защитных костюмов хирургические халаты – скорее по привычке, чем из необходимости. От некоторых привычек трудно избавиться. Затем санитары подняли пластиковые простыни, держа их за края, и слили накопившуюся там кровь в контейнер. Ее оказалось около полулитра. Простыни осторожно погрузили в большой контейнер, который покатили из операционной к газовой печи. Было очевидно, что они нервничают, но это не помешало им нигде не уронить ни единой капли.
– Приступаем. – Директор нажал на кнопку, меняющую наклон стола. По старой профессиональной привычке он коснулся кончиками пальцев сначала левой сонной артерии, чтобы убедиться в отсутствии пульса, затем правой. Пульса не было. Когда нижняя часть мертвого тела приподнялась на двадцать градусов, он взял большой скальпель и рассек обе артерии вместе с проходящими параллельно яремными венами. На стол хлынула кровь, которая стекала по каналам к дренажному отверстию, и через несколько минут в пластиковом контейнере ее собралось около четырех литров. Моуди видел, как быстро бледнеет тело. Пурпурные пятна прямо на глазах исчезали – или это ему мерещится? Явился санитар и, взяв контейнер с кровью, поставил его на маленькую тележку. Никто не решался нести это в руках даже несколько шагов.
– Мне еще не доводилось проводить аутопсию после лихорадки Эбола, – заметил директор. Впрочем, можно ли было это назвать аутопсией. Жестокое равнодушие, с которым директор только что отнесся к еще теплому телу женщины, выпустив из него кровь, скорее напоминало забой ягненка.
И все– таки следовало проявлять предельную осторожность. В подобных обстоятельствах вскрытие производил только один хирург, и Моуди следил за тем, как директор делал длинные грубые разрезы скальпелем и щипцами из нержавеющей стали оттягивал лоскуты кожи и мышечной ткани. Минута -и левая почка полностью обнажилась. Они подождали возвращения санитаров. Один из них поставил на стол рядом с трупом поднос. От того, что он увидел дальше, Моуди почувствовал отвращение. Одним из последствий лихорадки Эбола был распад тканей. Обнаженная почка наполовину разжижилась, и при попытке извлечь ее руками в пластиковых перчатках, она лопнула – распалась надвое, подобно ужасному красно-коричневому пудингу. Директор раздраженно покачал головой. Он знал, что этого следовало ожидать, но не в такой мере.
– Поразительно, что она делает с тканями…
– То же самое может быть и с печенью, зато селезенка…
– Да, я знаю. Селезенка походит на кирпич. Следите за своими руками, Моуди, – предостерег директор. Он взял новый инструмент, похожий на ковш, и удалил остатки почки. Все это он положил на поднос, кивком приказав санитару унести его в лабораторию. С правой почкой обошлись осторожнее. После того как директор отсек кровеносные сосуды и соединительную ткань, они оба подсунули под нее руки и в целости извлекли из тела. Однако оказавшись на подносе, почка сморщилась и лопнула. Мягкие ткани почки не могли нарушить целостности их двойных перчаток, и тем не менее оба врача испуганно вздрогнули.
– Готово! – Директор жестом подозвал к себе санитаров. – Переверните ее, – скомандовал он.
Санитары подошли к столу, один взял тело за плечи, другой за колени, и они поспешно перевернули его на спину. При этом капли крови попали на их матерчатые халаты, и санитары тут же поспешили отступить назад, стараясь держаться от операционного стола как можно дальше.
– Мне нужны печень и селезенка, и на этом закончим, – сказал директор, обращаясь к Моуди. – А вы завернете тело и отнесете его в газовую печь, – приказал он санитарам. – Потом самым тщательным образом произведете здесь дезинфекцию.
Глаза сестры Жанны-Батисты были открыты, как и тридцать минут назад. Моуди взял тряпицу и накрыл лицо мертвой монахини, шепча про себя молитву. Директор услышал это.
– Можете не сомневаться, Моуди, она уже в раю. Может быть, приступим к работе? – бесцеремонно бросил он и, взяв скальпель, вскрыл грудную клетку. Его движения походили на движения мясника. Он раздвинул кожу и мышечную ткань. Картина, открывшаяся глазам врачей, потрясла даже директора.
– Как она смогла прожить так долго? – выдохнул он с ужасом. Моуди вспомнил дни, проведенные им в медицинской школе, когда он впервые смотрел на пластиковый муляж человеческого тела в натуральную величину. Ему казалось, перед ним тот же муляж, только внутрь его кто-то вылил ведро сильнодействующего растворителя. Все до единого органы в теле были деформированы.
Их поверхностные ткани словно растворились. Брюшная полость представляла собой море черной крови. Все, что они вливали в нее, подумал Моуди. Даже половина не вылилась наружу. Поразительно.
– Отсос! – скомандовал директор. Санитар протянул ему пластиковую трубку от бутыли, из которой был откачан воздух. Как только открыли кран, раздался отвратительный всасывающий звук. Отсос продолжался целых десять минут. Врачи стояли в стороне, наблюдая за тем, как санитар водит трубкой по брюшной полости, словно горничная, орудующая пылесосом. Еще три литра зараженной вирусами крови для лаборатории.
Человеческое тело – Храм Жизни, учил святой Коран. Моуди смотрел на тело, превратившееся – во что? – в фабрику смерти, не менее ужасную, чем здание, в котором они находились. Директор снова подошел к столу, и Моуди увидел, как он обнажил печень, на этот раз осторожнее, чем раньше. Может быть, его напугал вид черной крови в брюшной полости. Снова отсечены кровеносные сосуды и соединительная ткань. Директор отложил в сторону скальпель, и вместе с Моуди они извлекли печень и положили на поднос, который санитар снова унес в лабораторию.
– Интересно, почему селезенка ведет себя иначе?
***
На первом этаже тоже шла работа. Санитары одну за другой переносили клетки с обезьянами из подвального помещения наверх. Африканских зеленых покормили, но они все еще не пришли в себя после перелета. Это отчасти уменьшило их агрессивность, они меньше кусались и царапались, когда санитары в толстых перчатках несли клетки вверх по лестнице. Их приносили по десятку. В новом помещении животных снова охватывала паника. Оказавшись в комнате с плотно запертыми дверями, обезьяны понимали, что их ждет. Кому везло меньше, наблюдали за тем, как солдат, поставив клетку на стол, открывал дверцу и просовывал внутрь палку со стальной проволочной петлей на конце. Петля затягивалась на шее обезьяны, следовал резкий рывок, и шейные позвонки с негромким хрустом ломались. Всякий раз обезьяна напрягалась, затем безвольно опускалась на пол клетки, широко раскрыв полные ярости глаза. Тем же инструментом солдат вытаскивал обезьяну из клетки и швырял мертвое тело другому солдату, который относил его в соседнюю комнату. Живые обезьяны видели все это, отчаянно визжали, но клетки были слишком малы, чтобы увернуться от смертоносной петли. В лучшем случае обезьяне удавалось всунуть руку между петлей и шеей, но тогда с хрустом ломалась и рука. Такая смерть мало чем отличалась от той, что порой настигала их на одиноком дереве посреди саванны, когда оставалось только панически визжать, глядя на карабкающегося леопарда.
В соседней комнате у пяти отдельных столов работало по несколько санитаров. Здесь тельце каждой мертвой обезьяны зажимами неподвижно крепили за шею и основание хвоста. Лезвием изогнутого ножа санитар делал продольный разрез, а его напарник – поперечный и отворачивал шкуру, обнажая внутренности. Тогда первый санитар извлекал почки и передавал их второму, который ронял их в специальный контейнер. Окровавленное тело снимали со стола и относили к пластиковой корзине, чтобы потом сжечь в газовой печи. Когда санитар возвращался к столу и брался за нож, его напарник уже успевал закрепить зажимами тельце следующего животного. На каждую обезьяну уходило не больше четырех минут, так что через полтора часа все африканские зеленые были умерщвлены. Приходилось торопиться. Сырье для предстоящей задачи было биологическим, а потому подчинялось всем биологическим законам. Удаленные почки через окошко с двойными дверцами передавались в инфекционную лабораторию.
Все, кто работали в обширной инфекционной лаборатории, были в синих пластиковых костюмах. Каждое их движение было неторопливым и осторожным. Медики были отлично обучены и прошли специальный инструктаж, а то немногое, что могли упустить при их подготовке, восполнили их коллеги, которым выпала участь ухаживать за европейской женщиной, умиравшей в палате на верхнем этаже.
Здесь находился теплый чан с кровью, зараженной смертоносным вирусом, сквозь которую пропускали воздух. Обезьяньи почки – два больших ведра – пропустили сквозь мясорубку, которая мало отличалась от тех, какими пользуются в ресторанах. Перемолотые почки вместе с жидким питательным раствором аккуратно раскладывали по подносам. Работа походила на приготовление фарша для котлет или пирогов. Затем содержимое подносов обильно поливали зараженной кровью, использовав ее около половины. Оставшуюся кровь разлили по пластиковым контейнерам, которые уложили в морозильники, охлаждаемые жидким азотом. Атмосфера в инфекционной лаборатории была теплой и влажной, приближенной к климату джунглей. В ней поддерживалось не слишком яркое освещение, так как лампы дневного света во избежание ультрафиолетового излучения были прикрыты щитами. Вирусы не переносят ультрафиолетового излучения. Для быстрого размножения им нужна благоприятная среда, которую и создавали почки африканских зеленых обезьян вместе с питательным раствором при соответствующей температуре, необходимой влажности и некоторой удаче.
***
– Как вы сумели собрать столько сведений? – спросил Дарейи.
– Из американских средств массовой информации, от их репортеров, – объяснил Бадрейн.
– Получается все они шпионы! – воскликнул аятолла.
– Существует такое мнение, – улыбнулся Бадрейн. – На самом деле это не так. Репортеры – это…, как бы получше выразиться? Что-то вроде средневековых герольдов. Они видят интересные события и сообщают о том, что видят. Они преданы только самим себе и своей профессии. Вы правы, они действительно шпионят, но шпионят за всеми, и в первую очередь за своими соотечественниками. Это может показаться безумием, я согласен, но тем не менее это так.
– А они верят во что-нибудь? – Религиозному лидеру Ирана трудно было понять такую позицию.
– Я так этого и не понял, – снова улыбнулся Бадрейн. – Казалось бы, американские репортеры сочувствуют Израилю, но и это преувеличение. Мне потребовались годы, чтобы постигнуть их поведение. Подобно диким собакам, они готовы броситься на кого угодно, укусят любую протянутую руку, какой бы доброй она ни была. Они не жалеют сил на поиски, находят интересующие их сведения и публикуют собранную информацию. Таким образом мне удалось узнать все об этом Райане – его доме, семье, школах, где учатся его дети, я знаю даже номер кабинета, где работает его жена, – словом, обо всем.
– Что, если часть этой информации не соответствует действительности? – В голосе Дарейи звучало подозрение. При его отношении к Западу природа тамошних репортеров была настолько чужда аятолле, что он не мог в нее целиком поверить.
– Это легко проверяется. Место работы его жены, например. Я не сомневаюсь, что среди персонала той больницы имеются и правоверные. Нужно только вступить с ними в контакт и задать несколько невинных вопросов. Что касается дома, в котором живет семья, он находится под надежной охраной. То же самое относится к детям президента. Это трудно понять. Чтобы передвигаться, им нужна охрана, но эту охрану легко заметить, и само ее присутствие говорит о том, кого они охраняют и где эти люди находятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273
– Приступаем. – Директор нажал на кнопку, меняющую наклон стола. По старой профессиональной привычке он коснулся кончиками пальцев сначала левой сонной артерии, чтобы убедиться в отсутствии пульса, затем правой. Пульса не было. Когда нижняя часть мертвого тела приподнялась на двадцать градусов, он взял большой скальпель и рассек обе артерии вместе с проходящими параллельно яремными венами. На стол хлынула кровь, которая стекала по каналам к дренажному отверстию, и через несколько минут в пластиковом контейнере ее собралось около четырех литров. Моуди видел, как быстро бледнеет тело. Пурпурные пятна прямо на глазах исчезали – или это ему мерещится? Явился санитар и, взяв контейнер с кровью, поставил его на маленькую тележку. Никто не решался нести это в руках даже несколько шагов.
– Мне еще не доводилось проводить аутопсию после лихорадки Эбола, – заметил директор. Впрочем, можно ли было это назвать аутопсией. Жестокое равнодушие, с которым директор только что отнесся к еще теплому телу женщины, выпустив из него кровь, скорее напоминало забой ягненка.
И все– таки следовало проявлять предельную осторожность. В подобных обстоятельствах вскрытие производил только один хирург, и Моуди следил за тем, как директор делал длинные грубые разрезы скальпелем и щипцами из нержавеющей стали оттягивал лоскуты кожи и мышечной ткани. Минута -и левая почка полностью обнажилась. Они подождали возвращения санитаров. Один из них поставил на стол рядом с трупом поднос. От того, что он увидел дальше, Моуди почувствовал отвращение. Одним из последствий лихорадки Эбола был распад тканей. Обнаженная почка наполовину разжижилась, и при попытке извлечь ее руками в пластиковых перчатках, она лопнула – распалась надвое, подобно ужасному красно-коричневому пудингу. Директор раздраженно покачал головой. Он знал, что этого следовало ожидать, но не в такой мере.
– Поразительно, что она делает с тканями…
– То же самое может быть и с печенью, зато селезенка…
– Да, я знаю. Селезенка походит на кирпич. Следите за своими руками, Моуди, – предостерег директор. Он взял новый инструмент, похожий на ковш, и удалил остатки почки. Все это он положил на поднос, кивком приказав санитару унести его в лабораторию. С правой почкой обошлись осторожнее. После того как директор отсек кровеносные сосуды и соединительную ткань, они оба подсунули под нее руки и в целости извлекли из тела. Однако оказавшись на подносе, почка сморщилась и лопнула. Мягкие ткани почки не могли нарушить целостности их двойных перчаток, и тем не менее оба врача испуганно вздрогнули.
– Готово! – Директор жестом подозвал к себе санитаров. – Переверните ее, – скомандовал он.
Санитары подошли к столу, один взял тело за плечи, другой за колени, и они поспешно перевернули его на спину. При этом капли крови попали на их матерчатые халаты, и санитары тут же поспешили отступить назад, стараясь держаться от операционного стола как можно дальше.
– Мне нужны печень и селезенка, и на этом закончим, – сказал директор, обращаясь к Моуди. – А вы завернете тело и отнесете его в газовую печь, – приказал он санитарам. – Потом самым тщательным образом произведете здесь дезинфекцию.
Глаза сестры Жанны-Батисты были открыты, как и тридцать минут назад. Моуди взял тряпицу и накрыл лицо мертвой монахини, шепча про себя молитву. Директор услышал это.
– Можете не сомневаться, Моуди, она уже в раю. Может быть, приступим к работе? – бесцеремонно бросил он и, взяв скальпель, вскрыл грудную клетку. Его движения походили на движения мясника. Он раздвинул кожу и мышечную ткань. Картина, открывшаяся глазам врачей, потрясла даже директора.
– Как она смогла прожить так долго? – выдохнул он с ужасом. Моуди вспомнил дни, проведенные им в медицинской школе, когда он впервые смотрел на пластиковый муляж человеческого тела в натуральную величину. Ему казалось, перед ним тот же муляж, только внутрь его кто-то вылил ведро сильнодействующего растворителя. Все до единого органы в теле были деформированы.
Их поверхностные ткани словно растворились. Брюшная полость представляла собой море черной крови. Все, что они вливали в нее, подумал Моуди. Даже половина не вылилась наружу. Поразительно.
– Отсос! – скомандовал директор. Санитар протянул ему пластиковую трубку от бутыли, из которой был откачан воздух. Как только открыли кран, раздался отвратительный всасывающий звук. Отсос продолжался целых десять минут. Врачи стояли в стороне, наблюдая за тем, как санитар водит трубкой по брюшной полости, словно горничная, орудующая пылесосом. Еще три литра зараженной вирусами крови для лаборатории.
Человеческое тело – Храм Жизни, учил святой Коран. Моуди смотрел на тело, превратившееся – во что? – в фабрику смерти, не менее ужасную, чем здание, в котором они находились. Директор снова подошел к столу, и Моуди увидел, как он обнажил печень, на этот раз осторожнее, чем раньше. Может быть, его напугал вид черной крови в брюшной полости. Снова отсечены кровеносные сосуды и соединительная ткань. Директор отложил в сторону скальпель, и вместе с Моуди они извлекли печень и положили на поднос, который санитар снова унес в лабораторию.
– Интересно, почему селезенка ведет себя иначе?
***
На первом этаже тоже шла работа. Санитары одну за другой переносили клетки с обезьянами из подвального помещения наверх. Африканских зеленых покормили, но они все еще не пришли в себя после перелета. Это отчасти уменьшило их агрессивность, они меньше кусались и царапались, когда санитары в толстых перчатках несли клетки вверх по лестнице. Их приносили по десятку. В новом помещении животных снова охватывала паника. Оказавшись в комнате с плотно запертыми дверями, обезьяны понимали, что их ждет. Кому везло меньше, наблюдали за тем, как солдат, поставив клетку на стол, открывал дверцу и просовывал внутрь палку со стальной проволочной петлей на конце. Петля затягивалась на шее обезьяны, следовал резкий рывок, и шейные позвонки с негромким хрустом ломались. Всякий раз обезьяна напрягалась, затем безвольно опускалась на пол клетки, широко раскрыв полные ярости глаза. Тем же инструментом солдат вытаскивал обезьяну из клетки и швырял мертвое тело другому солдату, который относил его в соседнюю комнату. Живые обезьяны видели все это, отчаянно визжали, но клетки были слишком малы, чтобы увернуться от смертоносной петли. В лучшем случае обезьяне удавалось всунуть руку между петлей и шеей, но тогда с хрустом ломалась и рука. Такая смерть мало чем отличалась от той, что порой настигала их на одиноком дереве посреди саванны, когда оставалось только панически визжать, глядя на карабкающегося леопарда.
В соседней комнате у пяти отдельных столов работало по несколько санитаров. Здесь тельце каждой мертвой обезьяны зажимами неподвижно крепили за шею и основание хвоста. Лезвием изогнутого ножа санитар делал продольный разрез, а его напарник – поперечный и отворачивал шкуру, обнажая внутренности. Тогда первый санитар извлекал почки и передавал их второму, который ронял их в специальный контейнер. Окровавленное тело снимали со стола и относили к пластиковой корзине, чтобы потом сжечь в газовой печи. Когда санитар возвращался к столу и брался за нож, его напарник уже успевал закрепить зажимами тельце следующего животного. На каждую обезьяну уходило не больше четырех минут, так что через полтора часа все африканские зеленые были умерщвлены. Приходилось торопиться. Сырье для предстоящей задачи было биологическим, а потому подчинялось всем биологическим законам. Удаленные почки через окошко с двойными дверцами передавались в инфекционную лабораторию.
Все, кто работали в обширной инфекционной лаборатории, были в синих пластиковых костюмах. Каждое их движение было неторопливым и осторожным. Медики были отлично обучены и прошли специальный инструктаж, а то немногое, что могли упустить при их подготовке, восполнили их коллеги, которым выпала участь ухаживать за европейской женщиной, умиравшей в палате на верхнем этаже.
Здесь находился теплый чан с кровью, зараженной смертоносным вирусом, сквозь которую пропускали воздух. Обезьяньи почки – два больших ведра – пропустили сквозь мясорубку, которая мало отличалась от тех, какими пользуются в ресторанах. Перемолотые почки вместе с жидким питательным раствором аккуратно раскладывали по подносам. Работа походила на приготовление фарша для котлет или пирогов. Затем содержимое подносов обильно поливали зараженной кровью, использовав ее около половины. Оставшуюся кровь разлили по пластиковым контейнерам, которые уложили в морозильники, охлаждаемые жидким азотом. Атмосфера в инфекционной лаборатории была теплой и влажной, приближенной к климату джунглей. В ней поддерживалось не слишком яркое освещение, так как лампы дневного света во избежание ультрафиолетового излучения были прикрыты щитами. Вирусы не переносят ультрафиолетового излучения. Для быстрого размножения им нужна благоприятная среда, которую и создавали почки африканских зеленых обезьян вместе с питательным раствором при соответствующей температуре, необходимой влажности и некоторой удаче.
***
– Как вы сумели собрать столько сведений? – спросил Дарейи.
– Из американских средств массовой информации, от их репортеров, – объяснил Бадрейн.
– Получается все они шпионы! – воскликнул аятолла.
– Существует такое мнение, – улыбнулся Бадрейн. – На самом деле это не так. Репортеры – это…, как бы получше выразиться? Что-то вроде средневековых герольдов. Они видят интересные события и сообщают о том, что видят. Они преданы только самим себе и своей профессии. Вы правы, они действительно шпионят, но шпионят за всеми, и в первую очередь за своими соотечественниками. Это может показаться безумием, я согласен, но тем не менее это так.
– А они верят во что-нибудь? – Религиозному лидеру Ирана трудно было понять такую позицию.
– Я так этого и не понял, – снова улыбнулся Бадрейн. – Казалось бы, американские репортеры сочувствуют Израилю, но и это преувеличение. Мне потребовались годы, чтобы постигнуть их поведение. Подобно диким собакам, они готовы броситься на кого угодно, укусят любую протянутую руку, какой бы доброй она ни была. Они не жалеют сил на поиски, находят интересующие их сведения и публикуют собранную информацию. Таким образом мне удалось узнать все об этом Райане – его доме, семье, школах, где учатся его дети, я знаю даже номер кабинета, где работает его жена, – словом, обо всем.
– Что, если часть этой информации не соответствует действительности? – В голосе Дарейи звучало подозрение. При его отношении к Западу природа тамошних репортеров была настолько чужда аятолле, что он не мог в нее целиком поверить.
– Это легко проверяется. Место работы его жены, например. Я не сомневаюсь, что среди персонала той больницы имеются и правоверные. Нужно только вступить с ними в контакт и задать несколько невинных вопросов. Что касается дома, в котором живет семья, он находится под надежной охраной. То же самое относится к детям президента. Это трудно понять. Чтобы передвигаться, им нужна охрана, но эту охрану легко заметить, и само ее присутствие говорит о том, кого они охраняют и где эти люди находятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273