А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Собираемся экспортировать, — с ребячьей гордостью взглянул на него Евгений. Дверь открылась. В нишу вошел мужчина средних лет, высокий, худощавый и до того смуглый, что сначала Аркадий принял его за араба. Отливающие серебром прямые волосы, черные глаза, крупный нос и почти женственный рот. Он был похож на красивого породистого жеребца. Через руку у него было переброшено полотенце, на пальце сверкал золотой перстень с печаткой. Теперь Аркадий разглядел, что смуглое тело вошедшего не темное от природы, а покрыто удивительно ровным загаром.
— Какое великолепие! — Мужчина наклонился над столом, вода стекала с него на разложенные бутерброды. — Как будто превосходно оформленные подарки. Даже есть жалко.
Он без любопытства поглядел на Аркадия. Даже брови его были ухоженными. Он говорил, как уже было известно Аркадию, на отличном русском языке, но пленка не могла передать всю полноту его уверенности в себе.
— Ваш коллега? — спросил он Евгения.
— Это Аркадий Ренко. Он… право, я не знаю, где он работает.
— Я следователь, — сказал Аркадий.
Евгений, безумолчно болтая, разлил по бокалам шампанское, пододвинул блюдо с бутербродами. Гость присел и улыбнулся — Аркадий никогда еще не видел таких ослепительных зубов.
— И что же вы расследуете?
— Убийства.
Волосы Осборна были скорее серебристые, нежели седые. Хотя он вытер их полотенцем, они прилипли к ушам, и Аркадию не удавалось разглядеть, есть ли метка на одном из них, Осборн взял со стола массивные золотые часы и надел на руку.
— Евгений, — попросил он. — Я жду звонка. Будьте любезны, побудьте у телефона.
Он достал из кожаного портсигара сигарету и мундштук и прикурил от отделанной лазуритом золотой зажигалки. За Евгением хлопнула дверца.
— Говорите по-французски?
— Нет, — соврал Аркадий.
— А по-английски?
— Нет, — снова соврал он.
Раньше Аркадий видел таких людей только на страницах западных журналов и всегда думал, что весь этот лоск — от качества дорогой бумаги. В настоящей, физически ощутимой ухоженности Осборна было что-то чужое, пугающее.
— Забавно, что за все мои многочисленные поездки к вам я впервые встречаюсь со следователем.
— Выходит, вы никогда не делали ничего недозволенного, господин… извините, на знаю, как вас звать.
— Осборн.
— Вы американец?
— Да. Повторите, пожалуйста, вашу фамилию.
— Ренко.
— Не слишком ли вы молоды для следователя?
— Думаю, что нет. Ваш друг Евгений говорил о шампанском. Не его ли вы импортируете?
— Нет, пушнину, — ответил Осборн.
Было бы нетрудно утверждать, что Осборн был скорее совокупностью роскошных предметов — кольцо, часы, профиль, зубы, — нежели личностью; это был бы правильный социалистический подход, и отчасти он соответствовал действительности, но в нем упускалась из виду одна неожиданная для Аркадия сторона — присущее этому человеку чувство собственного могущества вкупе с самообладанием. Сам он казался себе слишком неестественным и любопытным. Нет, нужно держаться иначе.
— Мне всегда хотелось иметь меховую шапку, — сказал Аркадий. — И познакомиться с американцами. Я слыхал, что они очень похожи на нас — открытые, с широкой душой. И побывать в Нью-Йорке, увидеть Эмпайр Стейт Билдинг и Гарлем. Завидую вам — вы можете поехать, куда хотите.
— Только не в Гарлем.
— Простите, — Аркадий встал. — Вам здесь, вероятно, со многими надо поговорить, а вы слишком вежливы, чтобы попросить меня уйти.
Покуривая сигарету, Осборн остановил на нем долгий, ничего не выражавший взгляд, но как только Аркадий двинулся к двери, быстро сказал:
— Очень прошу вас остаться. Знаете ли, как правило, мне не приходится общаться со следователями. Мне не хотелось бы упустить представившийся случай. Когда еще доведется расспросить о вашей работе.
— Тогда я к вашим услугам, — Аркадий сел. — Правда, судя по тому, что я читаю о Нью-Йорке, моя работа здесь может показаться скучной. Семейные неурядицы, хулиганство. Случаются убийства, но почти неизменно в пылу ссоры или под влиянием алкоголя, — он виновато пожал плечами и пригубил шампанского. — Очень приятное. Действительно, почему бы вам его не импортировать?
— В таком случае расскажите о себе, — попросил Осборн, добавляя шампанского в бокал Аркадия.
— Уж здесь-то есть о чем рассказать, — с жаром подхватил Аркадий, залпом осушив бокал. — Знали бы вы моих родителей! А дедушки и бабушки! В школе замечательные учителя и надежные товарищи. А теперь… О каждом из моих сослуживцев можно книгу написать.
— Бывает ли, что вы делитесь своими неудачами? — улыбка Осборна соперничала с блеском его мундштука.
— Лично у меня, — ответил Аркадий, — неудач не было.
Он снял с шеи полотенце и бросил его поверх полотенца Осборна. Американец посмотрел на синяк.
— Попал в аварию, — сказал Аркадий. — Что только ни пробовал — и грелки, и кварц, но нет ничего лучше серных ванн — рассасывает моментально. Врачи наговорят с три короба, а старые средства все-таки лучше всего. Кстати, социалистическая криминалистика — это такая область, где величайшие достижения…
— Уж коли вы вернулись к этой теме, — вставил Осборн, — какое дело у вас было самое интересное?
— Наверное, хотите услышать о трупах в Парке Горького? Разрешите? — Аркадий щелчком выбил сигарету из пачки Осборна и прикурил от зажигалки, любуясь голубым камнем. Самый лучший лазурит добывают в Сибири, но Аркадию никогда раньше не доводилось его видеть. — В печати, правда, об этом не было, — выдохнул дым Аркадий, — но я допускаю, что такое необычное дело — хорошая пища для слухов. Особенно, — он шутливо погрозил пальцем, как учитель нашалившему школьнику, — среди иностранцев, не так ли?
Нельзя было понять, произвели ли его слова какое-либо впечатление на собеседника. Осборн невозмутимо откинулся на спинку дивана.
— Я не слыхал об этом деле, — сказал Осборн, когда молчание слишком затянулось.
Влетел Евгений Мендель и сообщил, что звонков не было. Аркадий тотчас поднялся, рассыпался в извинениях, что так долго засиделся, и стал благодарить за гостеприимство и за шампанское. Он подхватил полотенце Осборна и повязал вокруг шеи.
Осборн смотрел отрешенно, будто ничего не слыша, но, когда Аркадий был уже у перегородки, вдруг спросил:
— А кто ваш начальник? Кто у вас старший следователь?
— Старший следователь — я, — на прощание Аркадий одарил Осборна вежливой улыбкой.
Выйдя к бассейну, он почувствовал, что совершенно измотан. Откуда-то вынырнул Ямской.
— Надеюсь, я не ошибся, когда говорил, что Мендель с вашим отцом были друзьями, — сказал он. — И не придавайте большого значения вронскизму. Обещаю вам полную поддержку в проведении расследования.
Аркадий оделся и вышел на улицу. Дождь сменился туманом. В лаборатории у полковника Людина на Петровке было тепло. Он передал Людину мокрое полотенце Осборна.
— Ваши ребята весь день вас разыскивают, — сказал полковник.
Полотенце отправили на экспертизу.
Аркадий позвонил в «Украину». Трубку снял Паша. Он с гордостью объявил, что они с Фетом подключились к телефону Голодкина и слышали, как кто-то назначил ему встречу в Парке Горького. По мнению Паши, собеседником Голодкина был американец или эстонец.
— Кто же все-таки — американец или эстонец?
— Знаете, он очень хорошо говорил по-русски, но как-то не так.
— Во всяком случае, Паша, за вами нарушение тайны телефонных разговоров, статьи 12 и 134.
— Так мы же слушали пленки…
— Это пленки КГБ! — на другом конце провода обиженно замолчали, и Аркадий примирительно бросил:
— Ладно уж!
— Я же не теоретик вроде вас, — ответил Паша. — Чтобы знать, что законно, а что незаконно, нужна большая голова.
— Ладно. Значит, ты остался в номере, а Фет отправился следить за встречей. Фотоаппарат он взял? — спросил Аркадий.
— Из-за него он и опоздал, долго искал. Упустил он их. Обегал весь парк, но нигде их не нашел.
— Ну, ничего, у нас хотя бы есть возможность по вашей пленке сопоставить…
— Какая пленка?
— Паша, как же так? Нарушил закон, подключившись к телефону Голодкина, и не подумал о том, чтобы записать разговор?
— Так уж вышло…
Аркадий бросил трубку.
Людин в другом конце лаборатории щелкнул языком.
— Подите-ка сюда, следователь. Я обнаружил на полотенце десять волос. Один из них я сравнил с волосом из шапки, что вы передали мне раньше. Вот он, под другим микроскопом. Волос из шапки совершенно седой, овальный в поперечнике, что характерно для вьющихся волос. Волос с полотенца довольно красивого металлического оттенка, имеет совершенно круглый срез, характерный для прямых волос. Я проведу анализ белка, но уже сейчас могу утверждать, что волосы не принадлежат одному человеку. Взгляните.
Аркадий посмотрел. Выходит, Осборн не тот, кто обозвал его «сукиным сыном».
— Хорошая вещь, — Людин помял в пальцах полотенце. — Вам оно не нужно?
Водка и кодеин подействовали. Аркадий пошел в управление милиции на Петровку выпить чашку кофе. Сидя в одиночестве за столиком, он еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Ну и сыщики! Занимаются поиска-ми фотоаппарата, оставляя таинственную личность (то ли эстонца, то ли американца) без присмотра разгуливать по Парку Горького. Да и сам хорош: ворует полотенце, которое снимает подозрение с его единственного подозреваемого. Он бы пошел домой, если бы у него был дом.
— Старший следователь Ренко? — обратился к нему офицер. — Вас вызывает Сибирь.
— Так быстро?
Звонил сотрудник угрозыска Якутский из Усть-Кута, что в четырех тысячах километров к востоку от Москвы. В ответ на всесоюзный запрос Якутский докладывал, что за хищение государственной собственности в розыске находятся жительница Усть-Кута Валерия Семеновна Давидова, девятнадцати лет, и ее сообщник Константин Ильич Бородин, двадцати четырех лет.
Аркадий поискал глазами по карте — где этот чертов Усть-Кут?
Сыщик Якутский сообщал, что Бородин — отпетый хулиган, браконьер, спекулирует радиодеталями, на которые большой спрос, подозревается в незаконной добыче золота. С началом строительства Байкало-Амурской магистрали систематически воровал никем не охраняемые запчасти к грузовикам. Когда милиция пришла за ним и Давидовой, они просто сбежали. Якутский считает, что они или затаились в охотничьей избушке далеко в тайге, или погибли.
Усть-Кут. Аркадий покачал головой. Где бы он ни находился, никто оттуда не доберется до Москвы. Он хотел тактично охладить пыл сибирского следователя. Якутский — такую фамилию при переписи населения давали каждому второму якуту. Аркадий мысленно представил на далеком конце провода хитрое восточное лицо.
— Где и когда их видели в последний раз? — спросил он.
— В Иркутске, в октябре.
— Учились ли они реставрировать иконы?
— Все, кто здесь вырос, умеют резать по дереву.
Связь становилась хуже.
— Хорошо, — поспешно произнес Аркадий, — пришлите мне все снимки и все сведения, которыми вы располагаете.
— Надеюсь, это они.
— Возможно.
— Константин Бородин — это Костя-бандит, — голос пропадал.
— Не слышал о таком.
— В Сибири он хорошо известен…
* * *
Цыпин ждал Аркадия в камере в Лефортове. На нем не было рубахи, все тело до самой шеи и руки по запястья были покрыты татуировками. Он подтягивал брюки.
— Отняли и шнурки. Слыхали, чтобы кто-нибудь повесился на шнурках? Видите, меня опять замели. Вчера мы виделись с вами и у меня все было на мази. А сегодня на шоссе подошли два парня и попробовали ограбить меня.
— Там, где вы торговали бензином?
— Верно, там. Что оставалось делать? Я бью одного гаечным ключом — и он готов. Другой удрал, когда подъехала милицейская машина. А я стою с гаечным ключом, и покойник у моих ног. Надо же! Теперь Цыпину крышка.
— Пятнадцать лет.
— Если повезет, — Цыпин сел на табуретку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68