— Проверяем. Окончательного заключения пока нет.
— Чем же, черт побери, вы занимались весь день? Думали о коммунизме?
— До него еще далеко, — он бросил взгляд на ботинки Кервилла.
Они прошли к занятому Кервиллом столику в углу зала. Посреди стола стояла наполовину пустая бутылка водки.
— Ренко, пить будете?
Аркадий думал уйти. Кервилл и трезвый был непредсказуем, а Аркадий много слыхал, что американцы быстро напиваются. Однако должен был подойти Лебедь, и он не хотел его упустить.
— Ну, что скажете, Ренко? А потом устроим соревнование — кто кого перессыт — на дальность, на время, на точность и на оригинальность исполнения. Даю вам фору. Один шаг. Разве мало? Руками не держать.
— Вы и вправду полицейский?
— Причем не из худших. Давайте, Ренко, я плачу.
— У вас довольно задиристый нрав, верно?
— Когда меня заведут — да. А вам, что, хочется, чтобы я еще раз вас отделал? — Кервилл откинулся на спинку стула, скрестил руки и одобрительно огляделся вокруг. — Хорошее местечко. — Его взгляд снова остановился на Аркадии. Тоном обиженного ребенка он произнес: — Я сказал, что это хорошее местечко.
Аркадий направился к стойке и вернулся с бутылкой и еще одним стаканом. Он положил на стол между бутылками две спички, у одной отломил половину, накрыл обе спички рукой, так что торчали одни головки, и сказал:
— Кому достанется короткая — наливает из своей бутылки.
Кервилл, насупившись, вытянул спичку. Короткую.
— Дерьмо.
— Произношение хорошее, но сказано не к месту. — Аркадий смотрел, как разливает Кервилл. — Вам надо покороче подстричь волосы на висках. И не кладите ноги на стул. Только американцы задирают ноги кверху.
— О, вижу, что мы сработаемся, — Кервилл, как и Аркадий, запрокинул голову, залпом осушил стакан. Снова тянули спички, и снова проиграл Кервилл. — К черту этикет люмпенов. А вы ничего, Ренко. Но почему вы не расскажете, чем занимались сегодня кроме того, что перегоняли кровь из головы в задницу?
Аркадий не собирался рассказывать ему об Осборне и не хотел, чтобы Кервилл следил за Ириной Асановой, поэтому стал рассказывать о реконструкции головы убитой девушки.
— Черт возьми, — воскликнул Кервилл, когда Аркадий кончил. — Ну и башка! Значит, лицо по черепу? Вот это да! Что ж, занятно — все равно что наблюдать полицейское расследование в Древнем Риме. А дальше что? Гадать по птичьим потрохам или у вас принято по костям? Восстанавливать иконы — этим как раз собирался заняться Джимми. Кстати, в ваших записях упоминается о церковном ларце.
— Только его собирались украсть или купить, а не реставрировать.
Кервилл почесал подбородок и грудь, потом залез рукой в карман куртки и помахал перед носом Аркадия открыткой. На обратной стороне было краткое описание «церковного ларца из Архангельского собора в Кремле». На другой стороне — цветная фотография позолоченного ларца с ритуальными чашами из хрусталя и золота. На стенках ларца были росписи с изображениями битвы между ангелами и дьяволами.
— Сколько, по-вашему, лет ларцу?
— Лет четыреста — пятьсот, — прикинул Аркадий.
— Его сработали в тысяча девятьсот двадцатом. Это год, когда обновлялся собор и все, что в нем было. Кто сказал, что у Ленина отсутствовал вкус? В данном случае я имею в виду каркас ларца. Доски старые, подлинные. За полный комплект в Нью-Йорке дали бы сто тысяч долларов, а то и больше. И дают. Доски постоянно уплывают отсюда, но не всегда в виде икон. А может оказаться так, что перекупщик вывезет простенький сундук, сколоченный из икон, которым можно придать вид никуда не годных. Меня до того одолела эта гениальная мысль, что я, черт возьми, целый день бродил по посольствам, все хотел разузнать, не вывозил ли кто за последние полгода иконы или ларец. Никаких результатов. Вернулся в американское посольство, зашел к атташе по политическим вопросам, он же здешний шеф ЦРУ, который даже в зеркало не разглядит собственную задницу, и он, видите ли, по секрету сказал мне, что вывезти контрабандой приличную икону — значит помочь в борьбе с инфляцией. Попробуй-ка подними их дипломатическую вализу — заработаешь грыжу. Только частных перекупщиков они не подпускают. А потом до меня дошло, что, конечно, без золота ничего не восстановишь, а его у вас в стране нельзя купить или украсть, и что вся моя блестящая идея кошке под хвост. В результате, испытывая жажду, я добрел до уборной, которую вы так хитроумно выбрали для встречи.
— Костя Бородин мог достать золото, — сказал Аркадий.
— Купить?
— Нет, украсть в Сибири. Но не слишком ли бросится в глаза, если в новый ларец вделать старые иконы?
— Они его старят. Стирают позолоту, чтобы просвечивала красная грунтовка. Втирают умбру. Пошлите ваших людей по всем магазинам, где торгуют принадлежностями для художников, и проверьте каждого, кто покупает армянский бол, гипс, гранулированный желатин, белила, столярный клей, марлю, самую тонкую наждачную бумагу, замшу…
— Сдается, у вас есть опыт, — заметил Аркадий, записывая.
— В Нью-Йорке это знает любой полицейский. Кроме того, вату, спирт, штампы и плоские гладилки, — Кервилл, пока Аркадий записывал, налил себе еще. — Странно, что вы не нашли на одежде Джимми соболью шерсть.
— Соболью? А это зачем?
— Позолоту накладывают только кисточкой из шерсти рыжего соболя. А это еще кто, черт возьми?
Лебедь пришел с цыганом, стариком со сморщенным и смышленым, как у дряхлой обезьяны, лицом, в бесформенной шляпе на седых кудрях и грязном пестром платке вокруг шеи. Во всех статистических обзорах говорилось, что в Советском Союзе нет безработных, за исключением цыган. Несмотря на все усилия приобщить их к труду или же выставить из страны, каждое воскресенье их можно увидеть гадающими на деревенских рынках, а каждую весну они как из-под земли появляются в городских парках со смуглыми младенцами, выпрашивая у прохожих монеты.
— У нас эти вещи в художественных магазинах не покупают, — объяснил Аркадий Кервиллу. — Их покупают на толкучках, из-под полы или у кого-нибудь на квартире.
— Вот он говорит, что слыхал о сибиряке, у которого есть на продажу золотой песок, — сказал Лебедь, кивая на цыгана.
— И шкурки соболя, тоже слыхал, — хриплым голосом добавил цыган. — Пятьсот рублей за шкурку.
— Купить можно все, что хочешь, если знать, на каком углу, — сказал Кервиллу Аркадий, глядя на цыгана.
— Что хочешь, — согласился цыган.
— Даже людей, — добавил Аркадий.
— Вроде судьи, помереть ему от рака, который отправил моего сына в лагерь. Разве он подумал о детях, которые остались от сына?
— Сколько же детишек осталось? — спросил Аркадий.
— Мал мала меньше, — у цыгана от волнения перехватило горло. Он повернулся на стуле, сплюнул на пол и утер рукавом рот. — Десять ребятишек.
Пьяницы за соседним столом, обняв друг друга за плечи и мотая головами, завели тоскливую песню про любовь. Цыган вихлял бедрами и облизывал губы.
— У них мать — просто ягодка, — шепотом намекнул он Аркадию.
— Четыре рубля.
— Восемь. Последнее слово…
— Шесть, — и Аркадий выложил на стол шесть рублей. — Получишь в десять раз больше, если узнаешь, где жили сибиряки. — Он обернулся к Лебедю. — С ними был тощий рыжий парень. Все трое пропали примерно в начале февраля. Перепиши этот список принадлежностей для художников и дай один цыгану. У кого-то асе они все это покупали. Скорее всего, они жили на окраине, а не в центре. У них не было желания общаться с соседями.
— Тебе в жизни очень повезет, — сказал цыган, убирая деньги в карман. — Как твоему отцу. Генерал был щедрый человек. Мы шли за его войсками через всю Германию. Он всегда что-нибудь нам оставлял. Не как некоторые.
Лебедь с цыганом ушли как раз в тот момент, когда Одесса забила гол. Вратарь «Динамо» Пильгуй стоял, подбоченившись, руки в бока, обозревая опустевшее поле.
— Цыгане умеют искать, — сказал Аркадий.
— У нас осведомители тоже неплохо работают, — ответил Кервилл. — Тяните спичку.
Аркадий проиграл и налил.
— Знаете, — Кервилл поднял стакан, — много лет назад в Такседо-парк тоже был случай, когда для опознания собрали по частям лицо одной девушки. В Нью-Йорке у нас работает парень, который восстанавливает лица, главным образом после авиакатастроф. Он удаляет кости и придает коже первоначальный вид. Давайте-ка выпьем за вашего покойного друга, а?
— Хорошо. За Пашу.
Они пили, тащили спички и снова пили. Аркадий чувствовал, как водка постепенно растекается в крови. Он с удовлетворением отметил, что Кервилл не был, как он опасался, мертвецки пьян, наоборот, удобно усевшись на стуле со стаканом в руке, он всем своим видом демонстрировал, что пить умеет. Он напоминал Аркадию бегуна на дальние дистанции, только что вошедшего в темп, или баржу, неторопливо поднимающуюся на высокую волну. Любой культурный москвич не вынес бы вони этого заведения. Лучше умереть на ступенях Большого, чем остаться живым в рабочей пивной. Но Кервилл, казалось, был здесь в своей тарелке.
— Правда ли, что сказал цыган о генерале Ренко? — спросил он. — Так, значит, палач Украины — ваш отец. Это, как мы говорим, важное примечание. Как это я раньше упустил?
Аркадий ожидал прочесть нечто оскорбительное на его широком, со склеротическими прожилками лице. Но на нем было написано простое любопытство, даже дружелюбный интерес.
— Легко вам, — сказал Аркадий, — а мне вот тяжело.
— Ага. Почему же вы не выбрали армейскую карьеру? Как «сын палача Украины», вы бы уже носили генеральскую звезду. Так кто же вы? Неудачник?
— Вы не имеете в виду, что я глуп, ничего не умею?
— Ну, конечно же, не это, — рассмеялся Кервилл.
Аркадий задумался. Он столкнулся с незнакомым ему юмором и искал подобающий ответ.
— Годен я для работы или нет — это исключительно вопрос обучения, подготовки. А вот стал ли я, как вы сказали, «неудачником» — связано с моей судьбой. И, повторяю, очень трудной. Отец на Украине командовал танковым корпусом. Половина нынешнего Генерального штаба были танкистами на Украине. Политическим комиссаром у них был Хрущев. Это была неуязвимая группа — будущие секретари партии и маршалы. Так что меня отдавали учиться в соответствующие школы, давали соответствующих учителей и соответствующих партийных опекунов. Если бы отца сделали маршалом, мне открылся бы только один путь. Сегодня я командовал бы ракетной базой в Молдавии.
— А как насчет флота?
— Стать одним из этих пижонов с галунами и кортиками? Нет уж, увольте. Во всяком случае, маршалом его не сделали. Он был «рукой Сталина»! Когда умер Сталин, ему перестали доверять. Маршал? Ни за что!
— Они что, убили его?
— Нет, отправили в отставку. А мне было позволено превратиться в заурядного следователя, который сидит перед вами. Тащите спичку.
— Забавно, — Кервилл вытянул короткую спичку и налил, — что люди постоянно спрашивают, как ты стал полицейской ищейкой. Почему вы выбрали эту профессию — такой вопрос задают только священникам, шлюхам и полицейским. Самые нужные профессии в мире, а люди без конца спрашивают, почему и зачем. Только ирландцев не спрашивают.
— А это почему?
— Если ты ирландец, то рожден жить в Обществе Святого Рода и тебе место только в полиции или в церкви.
— «Святой Род»? Что это такое?
— Это мир простых истин.
— Что значит простых?
— Женщины либо святые, либо суки. Все коммунисты — евреи. Ирландские священники пьют; остальные — педерасты. Черные помешаны на сексе. Самая лучшая книга — это «Тринадцатый, величайший из всех веков» Джона Дж. Уолша — любая монашка подтвердит. Гувер был чудаком. Гитлеру было что сказать. Окружной прокурор написает тебе в карман, а скажет, что идет дождь. Есть факты жизни и есть золотые правила — остальное брехня. Вы считаете, что я довольно невежественный сукин сын, так ведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68