Ночного сторожа, если повезет. Не скажу, что и мне поздоровится, но я переживу.
— Я тоже.
— Тогда давайте поговорим о том, что будет с вашим расследованием после того, как вы уйдете, — сказал Ямской. — Дело примет другой следователь. Скажем, я передаю его Чучину. Это вас не волнует?
Аркадий пожал плечами.
— Чучин не подготовлен вести дела об убийствах, но ото ваши трудности.
— Ладно, решено, Чучин ваш преемник. Выходит, продажный дурак берет ваше дело, а вам все равно.
— Наплевать мне на это дело. Я ухожу, потому что…
— Убили вашего друга. Уходите во имя дружбы. Не уйти было бы лицемерием. Он был хорошим следователем, если нужно, закрыл бы вас от пули, не так ли?
— Да, — подтвердил Аркадий.
— Тогда, будьте любезны, уходите, — бросил Ямской, — хотя должен с вами согласиться, что Чучин — не та фигура. Более того, принимая во внимание, что он никогда не занимался убийствами, и его желание отличиться на первом же деле, я склонен думать, что он пойдет по единственному пути — свалит убийства в Парке Горького на Голодкина. Голодкина нет в живых, расследование будет закончено за день-другой… видите, как все сходится. Но, зная Чучина, боюсь, что этого ему будет мало. Ему нравится, можно сказать, оставить свой след, сделать лишний штришок. Знаете ли, я боюсь, что он способен записать вашего приятеля Пашу в сообщники Голодкина. Два вора погибли в перестрелке друг с другом. Он пойдет на это. Хотя бы ради того, чтобы досадить вам; в конце-то концов, если бы не вы, Чучин не потерял бы своего лучшего стукача. В самом деле, чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что именно так он и поступит. Мне, как прокурору, доводилось наблюдать, когда разные следователи приводили разные версии по одному и тому же делу. И все решения были вполне приемлемы. А теперь извините.
Оказывается, выхода не было. Ямской пошел за пустым ведром, оставив Аркадия одного. Гуси не улетали а, отбегая по берегу на лед, держались на безопасном расстоянии и тоскливо гоготали, бросая одинаково негодующие взгляды и на Аркадия, и на Ямского. Ямской понес ведро в сарай.
— Почему вы так хотите, чтобы я продолжал расследование? — спросил Аркадий, идя следом.
— Если серьезно, то вы мой лучший следователь по делам об убийствах, и моя обязанность оставить это дело за вами, — Ямской снова перешел на дружеский тон.
— Если убийца американец…
— Предъявите мне улики, и мы вместе выпишем ордер на его арест, — великодушно заверил Ямской.
— Если это он, то у меня остается всего девять дней. Он улетает накануне Первого мая.
— Возможно, вы продвинулись дальше, чем думаете.
— Девять дней. Мне до него не добраться.
— Делайте все, что считаете нужным. Зная ваши способности, я по-прежнему уверен в успешном исходе дела. А еще больше, чем в вас, я верю в наш строй, — Ямской открыл дверь сарая и поставил ведро на место. — Верьте и вы в наш строй.
Прежде чем закрылась дверь, Аркадий увидел в глубине сарая двух подвешенных за лапы гусей со свернутыми шеями. Дикие гуси находились под охраной закона. Как же Ямской с его-то положением осмеливается их убивать? Он оглянулся на берег, где стаи гусей снова дрались из-за корма, оставленного прокурором.
* * *
Аркадий вернулся в «Украину» и взялся за стакан. Тут он увидел подсунутый под дверь конверт. Вскрыв конверт, он прочел записку, в которой говорилось, что смерть Паши и Голодкина наступила мгновенно в результате выстрелов с расстояния не более полуметра. Ничего себе перестрелка — один убит выстрелом сзади, другой — в лоб, а тела лежат в трех метрах друг от друга. Аркадия не удивило, что Левин не подписал записку.
Аркадий обычно много не пил. Многие верили, что водка помогает от всего. Говорили: «Есть водка двух сортов — хорошая и очень хорошая».
Кто проследил Пашу и Голодкина до улицы Серафимо-ва, 2? Кто постучал в дверь квартиры и предъявил такое удостоверение, которое удовлетворило бы Пашу и напугало Голодкина? Их было двое, подумал Аркадий. Один не смог бы управиться достаточно быстро, а присутствие троих насторожило бы даже доверчивого Пашу. Кто же тогда выстрелил Паше в спину, достал его пистолет и убил еще более перепуганного Голодкина? Куда ни кинь — Приблуда. Осборн — осведомитель КГБ. Майор Приблуда хотел вывести из-под удара Осборна и скрыть его связи с КГБ, а сделать это было можно, только держась на расстоянии. С того момента, как Приблуда взял бы на себя дело, КГБ признавал, что в нем замешаны иностранцы. Иностранное посольство — американское, а там одни шпионы — проявило бы беспокойство и начало собственное расследование. Нет, расследование во что бы то ни стало должно было оставаться в руках старшего следователя по делам об убийствах, но быть безрезультатным.
Существовали разные способы не опьянеть. Одни полагались на соленый огурец, другие больше доверяли грибочкам. Паша говорил, что весь секрет в том, чтобы пить залпом, не дыша. Аркадий думал, что и у него так получится, но поперхнулся и зашелся в кашле.
Пашу и Зою что-то по-своему объединяло. Они были для него символами-близнецами — восхищенный им коллега и преданная жена. Если раньше у него еще теплилась надежда, что она может вернуться, смерть Паши поставила на ней точку. Согласно марксизму, история представляла собой научно систематизированную последовательность колокольных языков, которые неслышно передают удары от одного к другому, и так без конца. Они неподвластны Аркадию, и их движение необратимо, но их источник кроется в роковом отсутствии равновесия, а толчком служит порок или ошибка. Виноват не строй. Строй прощал, даже допускал глупость и пьянство, лень и обман. Без этого любой строй не был бы гуманным, а этот строй был самым гуманным. Равновесие терял человек, который ставил себя выше строя; порок был в самом старшем следователе.
Пашины записи были сделаны печатными буквами. Но Аркадий видел, как он старался их закруглить, сделать похожими на его собственные. Он знал, что для работы с оставшимися немецкими и польскими пленками и записями ему понадобится другой напарник. Правда, оставался Фет, который между докладами Приблуде продолжит прослушивание скандинавских пленок. Даже если Аркадий не предпримет новых шагов, дел оставалось очень много.
Кто, в конце концов, затребовал пленки и записи? Кто храбро грозился арестовать иностранного осведомителя Комитета государственной безопасности? И, значит, кто на самом деле убил Пашу?
Аркадий швырнул в стену коробку с пленками. Швырнул вторую, она раскрылась. Третью. Потом стал разбрасывать катушки обеими руками. В комнате мелькали размотавшиеся длинные хвосты пленок. «Долой вронскизм!» — прокричал он.
Неповрежденной осталась лишь коробка, доставленная сегодня. В ней были свежие записи. Аркадий отыскал одну запись из номера Осборна, всего двухдневной давности.
Вопреки всему, он продолжит начатое.
Первая запись оказалась очень короткой.
Аркадий слышал стук в дверь, звук открываемой двери и голос Осборна:
— Здравствуйте.
— Где Валерия?
— Погодите. Я как раз собрался погулять.
Дверь закрылась.
Аркадий снова и снова слушал запись. Он узнал голос девушки с «Мосфильма».
10
Лозунг протянулся на весь квартал. Красные буквы в рост человека гласили: «СОВЕТСКИЙ СОЮЗ — НАДЕЖДА ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА! СЛАВА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!».
Позади лозунга раскинулся завод имени Лихачева. Там «штурмовали» рабочие, чтобы выполнить предмайские обязательства по производству автомашин, тракторов и холодильников. Молотками загоняли болты, молотками же подгоняли холодильные спирали, с помощью молотков вручную собирали целые машины. Следом, отставая на шаг, шел сварщик и заметал следы факелом газовой горелки. Над лозунгом небо было затянуто внушительными клубами серого дыма, регулярно выбрасываемыми из труб в утреннее небо.
Аркадий прошел с Лебедем в кафетерий и там передал ему снимки Джеймса Кервилла, Кости-Бандита и Валерии Давидовой. Ранние алкаши оторвали головы от столов. Лебедь был в черном свитере, отчего его шея и кисти рук казались еще тоньше. Аркадий подумал, как он выживет, став осведомителем. Туда, где пили рабочие, даже милиционеры приходили парами.
— Вам, должно быть, трудно, — заметил Лебедь.
— Мне? — удивился Аркадий.
— Я хочу сказать, такому доброму человеку, как вы.
Хитрый заход гомосексуалиста? — подумал Аркадий.
— Порасспроси об этих людях, — он бросил на столик несколько рублевок и вышел.
Ирина Асанова жила в подвале недостроенного дома неподалеку от ипподрома. Поднимаясь по лестнице, она окинула Аркадия открытым пристальным взглядом, а он успел разглядеть голубоватое пятнышко на ее правой щеке. Пятнышко было небольшое: если бы она хотела, то могла бы запудрить его. А так оно оттеняло голубизной ее темные глаза. Полы латаной-перелатаной дубленки развивались на ветру.
— Где Валерия? — спросил Аркадий.
— Валерия… какая?.. — запнулась она.
— Вы не из тех, кто сообщает милиции о пропаже коньков, — сказал он. — А из тех, кто держится подальше от нее. Вы бы не заявили о пропаже коньков, если бы не боялись, что они приведут к вам.
— В чем меня обвиняют?
— Во лжи. Кому вы давали свои коньки?
— Я опаздываю на автобус, — она попыталась пройти мимо него.
Аркадий схватил ее за руку. Такую мягкую…
— Кто такая Валерия? Говорите!
— Кто да что! Я ничего не знаю, да и вы тоже. — Она вырвалась из рук Аркадия.
На обратном пути Аркадий прошел мимо стайки девушек, ожидавших автобуса. По сравнению с Ириной Асановой они казались замухрышками.
В Министерстве торговли Аркадий рассказывал Евгению Менделю:
— Несколько лет назад один американский турист приехал в деревню, где он родился, где-то километрах в двухстах от Москвы, и там скоропостижно скончался. Было лето, и местные жители засунули его в холодильник. Вы же знаете, у нас на деревню всего один холодильник. Они явились сюда, и в Министерстве иностранных дел им сказали, чтобы они больше ничего не предпринимали, пока не получат специальные бланки свидетельств о смерти туристов. Проходит два дня — нет бланков. Неделя — нет бланков. Чтобы достать бланки, нужно время. Прошло две недели, и селянам до чертиков надоел этот турист в холодильнике. В конце-то концов, на дворе лето. Молоко киснет, а много ли поставишь в холодильник, когда там американец. Но вы знаете деревенских — как-то вечером они выпили, бросили покойника в грузовик, привезли в Москву, свалили труп у вас в вестибюле и укатили. Истинная правда. Представляете, как здесь забегали. Вестибюль был оцеплен офицерами КГБ. В три часа утра позвонили атташе американского посольства. Бедняга подумал, что его пригласили на личную беседу с Громыко, а тут покойник. Он не пожелал даже подойти — не было нужных бланков. Кто-то предположил, что таких бланков вообще не существует, и тут поднялась паника. Все хотели избавиться от американца. Кто-то даже предложил потерять его. Или отвезти обратно в деревню, похоронить в Парке Горького или в подвале министерства. Наконец позвонили мне и главному патологоанатому. У нас оказался нужный бланк, и мы погрузили американского туриста в багажник машины атташе. С тех пор мне больше не доводилось бывать в вашем здании.
Аркадий убедился, что Евгений Мендель, которого он видел с Осборном в бане и голос которого часто встречался на пленках с записями разговоров Осборна, ничего не знал ни о Джеймсе Кервилле, ни о покойниках в Парке Горького. В течение всего рассказа на нежном лице Менделя не промелькнуло ни особого беспокойства, ни даже тени мысли.
— А какой бланк нужен для американского туриста? — спросил Мендель.
— В конечном счете согласились на обыкновенное свидетельство о смерти.
И все же Евгений Мендель испытывал тревогу. Ему было известно, что Аркадий работает следователем, и если его не смутил бы следователь, выбившийся наверх из простых людей, то здесь он знал, что Аркадий принадлежал к избранному кругу детей московских «шишек», кругу выпускников одних и тех же спецшкол, а выходцу из этого круга открывался путь к более высоким постам, нежели чин старшего следователя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Я тоже.
— Тогда давайте поговорим о том, что будет с вашим расследованием после того, как вы уйдете, — сказал Ямской. — Дело примет другой следователь. Скажем, я передаю его Чучину. Это вас не волнует?
Аркадий пожал плечами.
— Чучин не подготовлен вести дела об убийствах, но ото ваши трудности.
— Ладно, решено, Чучин ваш преемник. Выходит, продажный дурак берет ваше дело, а вам все равно.
— Наплевать мне на это дело. Я ухожу, потому что…
— Убили вашего друга. Уходите во имя дружбы. Не уйти было бы лицемерием. Он был хорошим следователем, если нужно, закрыл бы вас от пули, не так ли?
— Да, — подтвердил Аркадий.
— Тогда, будьте любезны, уходите, — бросил Ямской, — хотя должен с вами согласиться, что Чучин — не та фигура. Более того, принимая во внимание, что он никогда не занимался убийствами, и его желание отличиться на первом же деле, я склонен думать, что он пойдет по единственному пути — свалит убийства в Парке Горького на Голодкина. Голодкина нет в живых, расследование будет закончено за день-другой… видите, как все сходится. Но, зная Чучина, боюсь, что этого ему будет мало. Ему нравится, можно сказать, оставить свой след, сделать лишний штришок. Знаете ли, я боюсь, что он способен записать вашего приятеля Пашу в сообщники Голодкина. Два вора погибли в перестрелке друг с другом. Он пойдет на это. Хотя бы ради того, чтобы досадить вам; в конце-то концов, если бы не вы, Чучин не потерял бы своего лучшего стукача. В самом деле, чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что именно так он и поступит. Мне, как прокурору, доводилось наблюдать, когда разные следователи приводили разные версии по одному и тому же делу. И все решения были вполне приемлемы. А теперь извините.
Оказывается, выхода не было. Ямской пошел за пустым ведром, оставив Аркадия одного. Гуси не улетали а, отбегая по берегу на лед, держались на безопасном расстоянии и тоскливо гоготали, бросая одинаково негодующие взгляды и на Аркадия, и на Ямского. Ямской понес ведро в сарай.
— Почему вы так хотите, чтобы я продолжал расследование? — спросил Аркадий, идя следом.
— Если серьезно, то вы мой лучший следователь по делам об убийствах, и моя обязанность оставить это дело за вами, — Ямской снова перешел на дружеский тон.
— Если убийца американец…
— Предъявите мне улики, и мы вместе выпишем ордер на его арест, — великодушно заверил Ямской.
— Если это он, то у меня остается всего девять дней. Он улетает накануне Первого мая.
— Возможно, вы продвинулись дальше, чем думаете.
— Девять дней. Мне до него не добраться.
— Делайте все, что считаете нужным. Зная ваши способности, я по-прежнему уверен в успешном исходе дела. А еще больше, чем в вас, я верю в наш строй, — Ямской открыл дверь сарая и поставил ведро на место. — Верьте и вы в наш строй.
Прежде чем закрылась дверь, Аркадий увидел в глубине сарая двух подвешенных за лапы гусей со свернутыми шеями. Дикие гуси находились под охраной закона. Как же Ямской с его-то положением осмеливается их убивать? Он оглянулся на берег, где стаи гусей снова дрались из-за корма, оставленного прокурором.
* * *
Аркадий вернулся в «Украину» и взялся за стакан. Тут он увидел подсунутый под дверь конверт. Вскрыв конверт, он прочел записку, в которой говорилось, что смерть Паши и Голодкина наступила мгновенно в результате выстрелов с расстояния не более полуметра. Ничего себе перестрелка — один убит выстрелом сзади, другой — в лоб, а тела лежат в трех метрах друг от друга. Аркадия не удивило, что Левин не подписал записку.
Аркадий обычно много не пил. Многие верили, что водка помогает от всего. Говорили: «Есть водка двух сортов — хорошая и очень хорошая».
Кто проследил Пашу и Голодкина до улицы Серафимо-ва, 2? Кто постучал в дверь квартиры и предъявил такое удостоверение, которое удовлетворило бы Пашу и напугало Голодкина? Их было двое, подумал Аркадий. Один не смог бы управиться достаточно быстро, а присутствие троих насторожило бы даже доверчивого Пашу. Кто же тогда выстрелил Паше в спину, достал его пистолет и убил еще более перепуганного Голодкина? Куда ни кинь — Приблуда. Осборн — осведомитель КГБ. Майор Приблуда хотел вывести из-под удара Осборна и скрыть его связи с КГБ, а сделать это было можно, только держась на расстоянии. С того момента, как Приблуда взял бы на себя дело, КГБ признавал, что в нем замешаны иностранцы. Иностранное посольство — американское, а там одни шпионы — проявило бы беспокойство и начало собственное расследование. Нет, расследование во что бы то ни стало должно было оставаться в руках старшего следователя по делам об убийствах, но быть безрезультатным.
Существовали разные способы не опьянеть. Одни полагались на соленый огурец, другие больше доверяли грибочкам. Паша говорил, что весь секрет в том, чтобы пить залпом, не дыша. Аркадий думал, что и у него так получится, но поперхнулся и зашелся в кашле.
Пашу и Зою что-то по-своему объединяло. Они были для него символами-близнецами — восхищенный им коллега и преданная жена. Если раньше у него еще теплилась надежда, что она может вернуться, смерть Паши поставила на ней точку. Согласно марксизму, история представляла собой научно систематизированную последовательность колокольных языков, которые неслышно передают удары от одного к другому, и так без конца. Они неподвластны Аркадию, и их движение необратимо, но их источник кроется в роковом отсутствии равновесия, а толчком служит порок или ошибка. Виноват не строй. Строй прощал, даже допускал глупость и пьянство, лень и обман. Без этого любой строй не был бы гуманным, а этот строй был самым гуманным. Равновесие терял человек, который ставил себя выше строя; порок был в самом старшем следователе.
Пашины записи были сделаны печатными буквами. Но Аркадий видел, как он старался их закруглить, сделать похожими на его собственные. Он знал, что для работы с оставшимися немецкими и польскими пленками и записями ему понадобится другой напарник. Правда, оставался Фет, который между докладами Приблуде продолжит прослушивание скандинавских пленок. Даже если Аркадий не предпримет новых шагов, дел оставалось очень много.
Кто, в конце концов, затребовал пленки и записи? Кто храбро грозился арестовать иностранного осведомителя Комитета государственной безопасности? И, значит, кто на самом деле убил Пашу?
Аркадий швырнул в стену коробку с пленками. Швырнул вторую, она раскрылась. Третью. Потом стал разбрасывать катушки обеими руками. В комнате мелькали размотавшиеся длинные хвосты пленок. «Долой вронскизм!» — прокричал он.
Неповрежденной осталась лишь коробка, доставленная сегодня. В ней были свежие записи. Аркадий отыскал одну запись из номера Осборна, всего двухдневной давности.
Вопреки всему, он продолжит начатое.
Первая запись оказалась очень короткой.
Аркадий слышал стук в дверь, звук открываемой двери и голос Осборна:
— Здравствуйте.
— Где Валерия?
— Погодите. Я как раз собрался погулять.
Дверь закрылась.
Аркадий снова и снова слушал запись. Он узнал голос девушки с «Мосфильма».
10
Лозунг протянулся на весь квартал. Красные буквы в рост человека гласили: «СОВЕТСКИЙ СОЮЗ — НАДЕЖДА ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА! СЛАВА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!».
Позади лозунга раскинулся завод имени Лихачева. Там «штурмовали» рабочие, чтобы выполнить предмайские обязательства по производству автомашин, тракторов и холодильников. Молотками загоняли болты, молотками же подгоняли холодильные спирали, с помощью молотков вручную собирали целые машины. Следом, отставая на шаг, шел сварщик и заметал следы факелом газовой горелки. Над лозунгом небо было затянуто внушительными клубами серого дыма, регулярно выбрасываемыми из труб в утреннее небо.
Аркадий прошел с Лебедем в кафетерий и там передал ему снимки Джеймса Кервилла, Кости-Бандита и Валерии Давидовой. Ранние алкаши оторвали головы от столов. Лебедь был в черном свитере, отчего его шея и кисти рук казались еще тоньше. Аркадий подумал, как он выживет, став осведомителем. Туда, где пили рабочие, даже милиционеры приходили парами.
— Вам, должно быть, трудно, — заметил Лебедь.
— Мне? — удивился Аркадий.
— Я хочу сказать, такому доброму человеку, как вы.
Хитрый заход гомосексуалиста? — подумал Аркадий.
— Порасспроси об этих людях, — он бросил на столик несколько рублевок и вышел.
Ирина Асанова жила в подвале недостроенного дома неподалеку от ипподрома. Поднимаясь по лестнице, она окинула Аркадия открытым пристальным взглядом, а он успел разглядеть голубоватое пятнышко на ее правой щеке. Пятнышко было небольшое: если бы она хотела, то могла бы запудрить его. А так оно оттеняло голубизной ее темные глаза. Полы латаной-перелатаной дубленки развивались на ветру.
— Где Валерия? — спросил Аркадий.
— Валерия… какая?.. — запнулась она.
— Вы не из тех, кто сообщает милиции о пропаже коньков, — сказал он. — А из тех, кто держится подальше от нее. Вы бы не заявили о пропаже коньков, если бы не боялись, что они приведут к вам.
— В чем меня обвиняют?
— Во лжи. Кому вы давали свои коньки?
— Я опаздываю на автобус, — она попыталась пройти мимо него.
Аркадий схватил ее за руку. Такую мягкую…
— Кто такая Валерия? Говорите!
— Кто да что! Я ничего не знаю, да и вы тоже. — Она вырвалась из рук Аркадия.
На обратном пути Аркадий прошел мимо стайки девушек, ожидавших автобуса. По сравнению с Ириной Асановой они казались замухрышками.
В Министерстве торговли Аркадий рассказывал Евгению Менделю:
— Несколько лет назад один американский турист приехал в деревню, где он родился, где-то километрах в двухстах от Москвы, и там скоропостижно скончался. Было лето, и местные жители засунули его в холодильник. Вы же знаете, у нас на деревню всего один холодильник. Они явились сюда, и в Министерстве иностранных дел им сказали, чтобы они больше ничего не предпринимали, пока не получат специальные бланки свидетельств о смерти туристов. Проходит два дня — нет бланков. Неделя — нет бланков. Чтобы достать бланки, нужно время. Прошло две недели, и селянам до чертиков надоел этот турист в холодильнике. В конце-то концов, на дворе лето. Молоко киснет, а много ли поставишь в холодильник, когда там американец. Но вы знаете деревенских — как-то вечером они выпили, бросили покойника в грузовик, привезли в Москву, свалили труп у вас в вестибюле и укатили. Истинная правда. Представляете, как здесь забегали. Вестибюль был оцеплен офицерами КГБ. В три часа утра позвонили атташе американского посольства. Бедняга подумал, что его пригласили на личную беседу с Громыко, а тут покойник. Он не пожелал даже подойти — не было нужных бланков. Кто-то предположил, что таких бланков вообще не существует, и тут поднялась паника. Все хотели избавиться от американца. Кто-то даже предложил потерять его. Или отвезти обратно в деревню, похоронить в Парке Горького или в подвале министерства. Наконец позвонили мне и главному патологоанатому. У нас оказался нужный бланк, и мы погрузили американского туриста в багажник машины атташе. С тех пор мне больше не доводилось бывать в вашем здании.
Аркадий убедился, что Евгений Мендель, которого он видел с Осборном в бане и голос которого часто встречался на пленках с записями разговоров Осборна, ничего не знал ни о Джеймсе Кервилле, ни о покойниках в Парке Горького. В течение всего рассказа на нежном лице Менделя не промелькнуло ни особого беспокойства, ни даже тени мысли.
— А какой бланк нужен для американского туриста? — спросил Мендель.
— В конечном счете согласились на обыкновенное свидетельство о смерти.
И все же Евгений Мендель испытывал тревогу. Ему было известно, что Аркадий работает следователем, и если его не смутил бы следователь, выбившийся наверх из простых людей, то здесь он знал, что Аркадий принадлежал к избранному кругу детей московских «шишек», кругу выпускников одних и тех же спецшкол, а выходцу из этого круга открывался путь к более высоким постам, нежели чин старшего следователя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68