Если бы нам удалось сохранить снег на поляне, мы могли бы обнаружить нетронутый слой пепла. Во всяком случае, это, по всей видимости, указывает на время преступления.
— Отличная работа, — сказал Аркадий. — Теперь уж вряд ли нужен анализ снега.
— Мы также исследовали пули. Во всех вкраплены частицы одежды и ткани убитых. Кроме того, пуля, обозначенная ПГ1-Б, содержит следы выделанной кожи, не относящейся к одежде убитого.
— Следы пороха?
— Никаких на одежде ПГ-1, но слабые следы на куртках ПГ-2 и ПГ-3. — Свидетельство того, что в них стреляли с близкого расстояния, — добавил Людин.
— Нет, свидетельство того, что их убили после ПГ-1, — сказал Аркадий. — Как с коньками?
— Никаких следов крови, гипса или опилок. Сами коньки не очень высокого качества.
— Я об идентификации. Бывает, что владельцы выцарапывают на коньках свое имя. Может быть, почистить и посмотреть?
* * *
Аркадий снова у себя в кабинете на Новокузнецкой.
— Это поляна в Парке Горького. Ты, — обратился он к Паше, — Зверь. Вы, Фет, — Рыжий, тот тощий парень. А это, — он поставил между ними стул, — Красотка. Я — убийца.
— Вы же говорили, что убийца мог быть не один, — заметил Фет.
— Верно, но на этот раз мы попробуем представить все с начала до конца, а не подгонять факты под версию.
— Хорошо. К тому же я слабоват в теории, — откликнулся Паша.
— Сейчас зима. Мы все вместе катаемся на коньках. Мы друзья, по крайней мере, знакомые. С дорожки мы уходим на поляну. Поляна рядом с дорожкой, но ее загораживают деревья. Для чего уходим?
— Поговорить, — предположил Фет.
— Перекусить! — воскликнул Паша. — Ради этого, собственно, и ходят кататься. Можно постоять, съесть пирожок с мясом, сыру, хлеба с вареньем и, конечно, пустить по кругу бутылку водки или коньяка.
— Я угощаю, — продолжал Аркадий. — Я выбрал место. Принес с собой закуску. Мы отдыхаем, немножко выпили, нам хорошо.
— И тут вы нас убиваете? Стреляете сквозь карман пальто? — спросил Фет.
— Попробуй, и всадишь пулю себе в ногу, — ответил Паша. — Аркадий Васильевич, вы сейчас думайте о следах кожи на одной из пуль, не так ли? Давайте так — вы принесли закуску. Не принесешь же столько еды в кармане. В кожаной сумке.
— Я достаю еду из сумки.
— А я ничего не подозреваю, когда вы поднимаете сумку близко к моей груди. Я первый, потому что самый здоровый, со мной трудней всего справиться, — Паша кивнул головой, словно выталкивая мысль наружу. — И тут — бах!
— Правильно. Вот почему есть частицы кожи на первой пуле и нет следов пороха на куртке Зверя. Последующие выстрелы были сделаны через дыру в сумке.
— А шум выстрелов? — возразил Фет, но от него отмахнулись.
— Рыжий и Красотка не видят оружия, — возбужденно закивал головой Паша. — Они не понимают, что происходит.
— Особенно если предположить, что мы друзья. Я быстро поворачиваю сумку в сторону Рыжего, — палец Аркадия упирается в Фета. — Бах! — Он целится в стул. — У Красотки есть время поднять крик. Но так или иначе я знаю, что она не закричит и даже не попытается убежать, — он вспомнил тело девушки, лежавшее между телами двух мужчин. — Я ее убиваю. Потом я простреливаю вам головы.
— Чтобы добить. Чистая работа, — одобрил Паша.
— Лишний шум, — вспыхнул Фет. — Что бы вы там ни говорили, слишком много шума. Во всяком случае, выстрелом в рот не приканчивают.
— Вы правы, Фет, — Аркадий отвел палец. — Значит, я стреляю по другой причине, достаточно веской, чтобы сделать два лишних выстрела.
— Что же за причина?
— Хотел бы сам знать. Теперь я достаю нож и срезаю кожу на ваших лицах. Вероятно, садовыми ножницами отстригаю пальцы. Складываю все в сумку.
— Вы пользовались автоматическим пистолетом, — на Пашу нашло вдохновение. — Меньше шума, чем от револьвера, а гильзы выбрасывались прямо в сумку. Потому-то мы не нашли ни одной в снегу.
— Время суток?
— Поздний вечер, — сказал Паша. — Меньше вероятности, что кто-нибудь остановится вблизи поляны. Может быть, шел снег. Он еще больше заглушал звуки выстрелов. Да и был ли этой зимой хотя бы один день без снега? Так что, когда вы покидаете парк, на улице темно и идет снег.
— И меньше вероятности, что кто-нибудь увидит, как я выбрасываю сумку в реку.
— Верно! — захлопал в ладоши Паша.
Фет продолжал сидеть.
— Река замерзла, — заметил он.
— А, черт! — опустил руки Паша.
— Пойдем поедим, — предложил Аркадий. Впервые за два дня у него появился аппетит.
В кафетерии у станции метро на другой стороне улицы для следователей держали свободный стол. Аркадий взял селедку, огурцы со сметаной, картофельный салат, хлеба и кружку пива. К ним подсел старина Белов и стал рассказывать о войне и об отце Аркадия.
— Это было в начале войны, до того как мы «перегруппировали свои силы». — Белов подмигнул. — Я возил генерала на БА-20.
Аркадий знал эту историю. БА-20 был устаревшим броневиком на шасси «форда» с похожей на минарет пулеметной башней. В первый месяц войны подразделение из трех БА-20 под командой его отца попало в окружение и находилось в ста километрах от линии фронта. Они не только вырвались, но и привезли с собой уши и погоны командующего соединением эсэсовцев.
История с ушами была весьма необычной. К насилию и убийствам русские относились, как к нормальным атрибутам войны. Они наивно верили, что американцы снимают скальпы, а немцы едят детей. Но сама мысль о том, что русский тоже способен взять в качестве трофея частицу человеческого тела, приводила в ужас нацию революционеров. Хуже этого ничего нельзя было представить: в глазах непобедимого, хотя и слегка обеспокоенного ходом войны пролетариата это было самым позорным пятном — свидетельством бескультурья. После войны слухи об этих ушах испортили карьеру генералу.
— Слухи про уши неверны, — заверил сидящих за столом Белов.
Сам же Аркадий помнил эти уши. Они, похожие на засохшие витые печенья, висели на стене в кабинете отца.
— Так вы действительно хотите, чтобы я опросил всех буфетчиц и лоточниц? — спросил Паша, беря на вилку кусок холодного мяса. — Они лишь твердят, что мы выгнали из парка цыган.
— С цыганами тоже потолкуй. Теперь мы знаем время — начало февраля, — сказал Аркадий. — И узнай насчет музыки из громкоговорителей.
— Вы часто видитесь с генералом, вашим отцом? — перебил Фет.
— Не очень.
— Я думаю об этих бедолагах из отделения милиции в парке, — сказал Паша. — Уютное помещение — настоящая изба с теплой печкой, лучше не придумаешь. Неудивительно, что они не знали, что на поляне полно трупов.
Аркадий прислушался к разговору Белова с Фетом. К его удивлению, эти родственные души вовсю поносили культ личности.
— Вы о товарище Сталине? — спросил он.
Фет побледнел.
— Мы говорим об Ольге Корбут.
Подошел Чучин. Старший следователь по особо важным делам воплощал собой все самое заурядное: не человек, а примитивная схема. Он сказал Аркадию, что звонил Людин и сообщил имя, выцарапанное на коньках.
На краю Ленинских гор возвышалась студия «Мосфильм». В стране были и другие студии: «Ленфильм», «Таджикфильм», «Узбекфильм». Но ни одна из них не была такой масштабной и престижной, как «Мосфильм». Чтобы попасть туда, лимузину с именитым гостем нужно проехать вдоль пастельно-оранжевой стены, въехать в ворота, повернуть налево в сторону сада, потом круто вправо — к главному входу в центральный съемочный павильон, где уже выстроились для приветствия администраторы, знаменитые режиссеры (неизменно в очках в массивной оправе и с сигаретой в зубах) и актрисы с букетами цветов. Вокруг множество других огромных павильонов со своими декорациями, просмотровых залов, помещений для сценаристов, администраторов, студий для подготовки эскизов декораций, лабораторий для проявки кинопленки, складов, а также площадка для реквизита и бутафории, заполненная татарскими кибитками, танками и космическими кораблями. В сущности, это был настоящий город с собственным растущим населением, состоящим из техников, художников, цензоров и участников массовок — бесчисленного множества участников массовок, ибо советское кино отдавало предпочтение показу толпы потому, что, не испытывая нужды в деньгах, это можно было себе позволить и потому, что для многих молодых людей получить пропуск на «Мосфильм», хотя бы в качестве участника массовок, было очень престижно.
Аркадий не был знаменитостью, и его никто не приглашал, поэтому он сам пробирался между центральным павильоном и сугробами снега перед административным корпусом. Сердитая девица высоко подняла черную доску, на которой было мелом написано: «Тихо!». Он видел, что стоит возле декорации, где деревца в обложенных дерном кадках изображали яблоневый сад. Цветные фильтры софитов создавали впечатление мягкого осеннего заката. В саду за белым столом на витых железных ножках с книгой в руках сидел мужчина в щёгольском костюме конца прошлого века. Позади него сквозь распахнутое окно декоративной стены виднелся рояль, на котором стояла керосиновая лампа. Второй мужчина в грубой одежде и картузе на цыпочках прокрался вдоль стены, достал револьвер с длинным стволом и прицелился.
— Боже мой! — подскочил читавший книгу.
Что-то, как всегда, шло не так, и дубли повторялись один за другим. Режиссер и операторы в модных кожаных куртках были в дурном настроении и ругали ассистенток, хорошеньких девушек в афганских дубленках. Атмосфера была пронизана раздражением и скукой. А толпа смотрела с интересом. Все, у кого не было особых дел, — электрики, шоферы, монголы в гриме, маленькие балерины, пугливые, как породистые собачонки, — сгрудившись вокруг и молча с восхищением следили за полным драматизма процессом съемки, намного более интересным, нежели то, что снималось.
— Боже мой! Как вы меня напугали! — повторил свою реплику актер с книгой.
Стараясь не выделяться, Аркадий стоял возле передвижного генератора. У него было время отыскать взглядом ассистента по реквизиту. Это была высокая темноглазая девушка с нежной белой кожей. Каштановые волосы сзади собраны в пучок. Ее афганская дубленка была более потертой, чем у ее подруг, из коротких рукавов торчали запястья. Она стояла неподвижно, как на фотографии, с текстом сценария в руках. Как бы почувствовав взгляд Аркадия, она посмотрела в его сторону. У него было такое ощущение, будто она на миг озарила его своим взглядом. Потом она отвернулась, но прежде он разглядел пятнышко на ее правой щеке. На снимке в милиции оно было серым. Теперь он видел, что оно было синеватым, хотя и небольшим, но бросавшимся в глаза, потому что лицо девушки было поразительно красивым.
— Боже мой! Как вы меня напугали! — актер с книгой заморгал под дулом пистолета. — У меня и без того нервы расстроены, а вы лезете со своими дурацкими шутками!
— Обед! — объявил режиссер и покинул площадку. Эта сцена тоже проигрывалась не раз, так что актеры и съемочная группа не задержались ни на минуту. За ними разошлись и зрители. Аркадий наблюдал, как ассистент по реквизиту накрыла чехлами садовый столик и стулья, поправила поникший цветок и привернула лампу на рояле. Дубленка была совсем ветхая; из-за обилия закрывавших афганский орнамент заплаток она стала похожа на лоскутное одеяло. Шея свободно обмотана дешевым оранжевым шарфом. На ногах красные виниловые сапожки. Не самый лучший ансамбль, но она держалась так уверенно, что иная женщина при виде ее сказала бы: «Вот как надо одеваться!» Без света прожекторов сад выглядел уныло.
— Вы Ирина Асанова? — спросил Аркадий.
— А вы кто? — низкий голос, округлый сибирский говорок. — Я уверена, что мы незнакомы.
— Сдается, вы знаете, что мне нужно поговорить именно с вами.
— Не вы первый, кто надоедает мне на работе. — Все это с улыбкой, будто не было сказано ничего обидного. — Останусь без обеда, — вздохнула она, — будем считать, что я на диете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Отличная работа, — сказал Аркадий. — Теперь уж вряд ли нужен анализ снега.
— Мы также исследовали пули. Во всех вкраплены частицы одежды и ткани убитых. Кроме того, пуля, обозначенная ПГ1-Б, содержит следы выделанной кожи, не относящейся к одежде убитого.
— Следы пороха?
— Никаких на одежде ПГ-1, но слабые следы на куртках ПГ-2 и ПГ-3. — Свидетельство того, что в них стреляли с близкого расстояния, — добавил Людин.
— Нет, свидетельство того, что их убили после ПГ-1, — сказал Аркадий. — Как с коньками?
— Никаких следов крови, гипса или опилок. Сами коньки не очень высокого качества.
— Я об идентификации. Бывает, что владельцы выцарапывают на коньках свое имя. Может быть, почистить и посмотреть?
* * *
Аркадий снова у себя в кабинете на Новокузнецкой.
— Это поляна в Парке Горького. Ты, — обратился он к Паше, — Зверь. Вы, Фет, — Рыжий, тот тощий парень. А это, — он поставил между ними стул, — Красотка. Я — убийца.
— Вы же говорили, что убийца мог быть не один, — заметил Фет.
— Верно, но на этот раз мы попробуем представить все с начала до конца, а не подгонять факты под версию.
— Хорошо. К тому же я слабоват в теории, — откликнулся Паша.
— Сейчас зима. Мы все вместе катаемся на коньках. Мы друзья, по крайней мере, знакомые. С дорожки мы уходим на поляну. Поляна рядом с дорожкой, но ее загораживают деревья. Для чего уходим?
— Поговорить, — предположил Фет.
— Перекусить! — воскликнул Паша. — Ради этого, собственно, и ходят кататься. Можно постоять, съесть пирожок с мясом, сыру, хлеба с вареньем и, конечно, пустить по кругу бутылку водки или коньяка.
— Я угощаю, — продолжал Аркадий. — Я выбрал место. Принес с собой закуску. Мы отдыхаем, немножко выпили, нам хорошо.
— И тут вы нас убиваете? Стреляете сквозь карман пальто? — спросил Фет.
— Попробуй, и всадишь пулю себе в ногу, — ответил Паша. — Аркадий Васильевич, вы сейчас думайте о следах кожи на одной из пуль, не так ли? Давайте так — вы принесли закуску. Не принесешь же столько еды в кармане. В кожаной сумке.
— Я достаю еду из сумки.
— А я ничего не подозреваю, когда вы поднимаете сумку близко к моей груди. Я первый, потому что самый здоровый, со мной трудней всего справиться, — Паша кивнул головой, словно выталкивая мысль наружу. — И тут — бах!
— Правильно. Вот почему есть частицы кожи на первой пуле и нет следов пороха на куртке Зверя. Последующие выстрелы были сделаны через дыру в сумке.
— А шум выстрелов? — возразил Фет, но от него отмахнулись.
— Рыжий и Красотка не видят оружия, — возбужденно закивал головой Паша. — Они не понимают, что происходит.
— Особенно если предположить, что мы друзья. Я быстро поворачиваю сумку в сторону Рыжего, — палец Аркадия упирается в Фета. — Бах! — Он целится в стул. — У Красотки есть время поднять крик. Но так или иначе я знаю, что она не закричит и даже не попытается убежать, — он вспомнил тело девушки, лежавшее между телами двух мужчин. — Я ее убиваю. Потом я простреливаю вам головы.
— Чтобы добить. Чистая работа, — одобрил Паша.
— Лишний шум, — вспыхнул Фет. — Что бы вы там ни говорили, слишком много шума. Во всяком случае, выстрелом в рот не приканчивают.
— Вы правы, Фет, — Аркадий отвел палец. — Значит, я стреляю по другой причине, достаточно веской, чтобы сделать два лишних выстрела.
— Что же за причина?
— Хотел бы сам знать. Теперь я достаю нож и срезаю кожу на ваших лицах. Вероятно, садовыми ножницами отстригаю пальцы. Складываю все в сумку.
— Вы пользовались автоматическим пистолетом, — на Пашу нашло вдохновение. — Меньше шума, чем от револьвера, а гильзы выбрасывались прямо в сумку. Потому-то мы не нашли ни одной в снегу.
— Время суток?
— Поздний вечер, — сказал Паша. — Меньше вероятности, что кто-нибудь остановится вблизи поляны. Может быть, шел снег. Он еще больше заглушал звуки выстрелов. Да и был ли этой зимой хотя бы один день без снега? Так что, когда вы покидаете парк, на улице темно и идет снег.
— И меньше вероятности, что кто-нибудь увидит, как я выбрасываю сумку в реку.
— Верно! — захлопал в ладоши Паша.
Фет продолжал сидеть.
— Река замерзла, — заметил он.
— А, черт! — опустил руки Паша.
— Пойдем поедим, — предложил Аркадий. Впервые за два дня у него появился аппетит.
В кафетерии у станции метро на другой стороне улицы для следователей держали свободный стол. Аркадий взял селедку, огурцы со сметаной, картофельный салат, хлеба и кружку пива. К ним подсел старина Белов и стал рассказывать о войне и об отце Аркадия.
— Это было в начале войны, до того как мы «перегруппировали свои силы». — Белов подмигнул. — Я возил генерала на БА-20.
Аркадий знал эту историю. БА-20 был устаревшим броневиком на шасси «форда» с похожей на минарет пулеметной башней. В первый месяц войны подразделение из трех БА-20 под командой его отца попало в окружение и находилось в ста километрах от линии фронта. Они не только вырвались, но и привезли с собой уши и погоны командующего соединением эсэсовцев.
История с ушами была весьма необычной. К насилию и убийствам русские относились, как к нормальным атрибутам войны. Они наивно верили, что американцы снимают скальпы, а немцы едят детей. Но сама мысль о том, что русский тоже способен взять в качестве трофея частицу человеческого тела, приводила в ужас нацию революционеров. Хуже этого ничего нельзя было представить: в глазах непобедимого, хотя и слегка обеспокоенного ходом войны пролетариата это было самым позорным пятном — свидетельством бескультурья. После войны слухи об этих ушах испортили карьеру генералу.
— Слухи про уши неверны, — заверил сидящих за столом Белов.
Сам же Аркадий помнил эти уши. Они, похожие на засохшие витые печенья, висели на стене в кабинете отца.
— Так вы действительно хотите, чтобы я опросил всех буфетчиц и лоточниц? — спросил Паша, беря на вилку кусок холодного мяса. — Они лишь твердят, что мы выгнали из парка цыган.
— С цыганами тоже потолкуй. Теперь мы знаем время — начало февраля, — сказал Аркадий. — И узнай насчет музыки из громкоговорителей.
— Вы часто видитесь с генералом, вашим отцом? — перебил Фет.
— Не очень.
— Я думаю об этих бедолагах из отделения милиции в парке, — сказал Паша. — Уютное помещение — настоящая изба с теплой печкой, лучше не придумаешь. Неудивительно, что они не знали, что на поляне полно трупов.
Аркадий прислушался к разговору Белова с Фетом. К его удивлению, эти родственные души вовсю поносили культ личности.
— Вы о товарище Сталине? — спросил он.
Фет побледнел.
— Мы говорим об Ольге Корбут.
Подошел Чучин. Старший следователь по особо важным делам воплощал собой все самое заурядное: не человек, а примитивная схема. Он сказал Аркадию, что звонил Людин и сообщил имя, выцарапанное на коньках.
На краю Ленинских гор возвышалась студия «Мосфильм». В стране были и другие студии: «Ленфильм», «Таджикфильм», «Узбекфильм». Но ни одна из них не была такой масштабной и престижной, как «Мосфильм». Чтобы попасть туда, лимузину с именитым гостем нужно проехать вдоль пастельно-оранжевой стены, въехать в ворота, повернуть налево в сторону сада, потом круто вправо — к главному входу в центральный съемочный павильон, где уже выстроились для приветствия администраторы, знаменитые режиссеры (неизменно в очках в массивной оправе и с сигаретой в зубах) и актрисы с букетами цветов. Вокруг множество других огромных павильонов со своими декорациями, просмотровых залов, помещений для сценаристов, администраторов, студий для подготовки эскизов декораций, лабораторий для проявки кинопленки, складов, а также площадка для реквизита и бутафории, заполненная татарскими кибитками, танками и космическими кораблями. В сущности, это был настоящий город с собственным растущим населением, состоящим из техников, художников, цензоров и участников массовок — бесчисленного множества участников массовок, ибо советское кино отдавало предпочтение показу толпы потому, что, не испытывая нужды в деньгах, это можно было себе позволить и потому, что для многих молодых людей получить пропуск на «Мосфильм», хотя бы в качестве участника массовок, было очень престижно.
Аркадий не был знаменитостью, и его никто не приглашал, поэтому он сам пробирался между центральным павильоном и сугробами снега перед административным корпусом. Сердитая девица высоко подняла черную доску, на которой было мелом написано: «Тихо!». Он видел, что стоит возле декорации, где деревца в обложенных дерном кадках изображали яблоневый сад. Цветные фильтры софитов создавали впечатление мягкого осеннего заката. В саду за белым столом на витых железных ножках с книгой в руках сидел мужчина в щёгольском костюме конца прошлого века. Позади него сквозь распахнутое окно декоративной стены виднелся рояль, на котором стояла керосиновая лампа. Второй мужчина в грубой одежде и картузе на цыпочках прокрался вдоль стены, достал револьвер с длинным стволом и прицелился.
— Боже мой! — подскочил читавший книгу.
Что-то, как всегда, шло не так, и дубли повторялись один за другим. Режиссер и операторы в модных кожаных куртках были в дурном настроении и ругали ассистенток, хорошеньких девушек в афганских дубленках. Атмосфера была пронизана раздражением и скукой. А толпа смотрела с интересом. Все, у кого не было особых дел, — электрики, шоферы, монголы в гриме, маленькие балерины, пугливые, как породистые собачонки, — сгрудившись вокруг и молча с восхищением следили за полным драматизма процессом съемки, намного более интересным, нежели то, что снималось.
— Боже мой! Как вы меня напугали! — повторил свою реплику актер с книгой.
Стараясь не выделяться, Аркадий стоял возле передвижного генератора. У него было время отыскать взглядом ассистента по реквизиту. Это была высокая темноглазая девушка с нежной белой кожей. Каштановые волосы сзади собраны в пучок. Ее афганская дубленка была более потертой, чем у ее подруг, из коротких рукавов торчали запястья. Она стояла неподвижно, как на фотографии, с текстом сценария в руках. Как бы почувствовав взгляд Аркадия, она посмотрела в его сторону. У него было такое ощущение, будто она на миг озарила его своим взглядом. Потом она отвернулась, но прежде он разглядел пятнышко на ее правой щеке. На снимке в милиции оно было серым. Теперь он видел, что оно было синеватым, хотя и небольшим, но бросавшимся в глаза, потому что лицо девушки было поразительно красивым.
— Боже мой! Как вы меня напугали! — актер с книгой заморгал под дулом пистолета. — У меня и без того нервы расстроены, а вы лезете со своими дурацкими шутками!
— Обед! — объявил режиссер и покинул площадку. Эта сцена тоже проигрывалась не раз, так что актеры и съемочная группа не задержались ни на минуту. За ними разошлись и зрители. Аркадий наблюдал, как ассистент по реквизиту накрыла чехлами садовый столик и стулья, поправила поникший цветок и привернула лампу на рояле. Дубленка была совсем ветхая; из-за обилия закрывавших афганский орнамент заплаток она стала похожа на лоскутное одеяло. Шея свободно обмотана дешевым оранжевым шарфом. На ногах красные виниловые сапожки. Не самый лучший ансамбль, но она держалась так уверенно, что иная женщина при виде ее сказала бы: «Вот как надо одеваться!» Без света прожекторов сад выглядел уныло.
— Вы Ирина Асанова? — спросил Аркадий.
— А вы кто? — низкий голос, округлый сибирский говорок. — Я уверена, что мы незнакомы.
— Сдается, вы знаете, что мне нужно поговорить именно с вами.
— Не вы первый, кто надоедает мне на работе. — Все это с улыбкой, будто не было сказано ничего обидного. — Останусь без обеда, — вздохнула она, — будем считать, что я на диете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68