У вас есть закурить?
Несколько прядей выбилось из аккуратного пучка волос. Из дела в милиции Аркадий помнил, что Ирине Асановой двадцать один год. Когда он поднес спичку к ее сигарете, она накрыла его руку длинными прохладными пальцами. Это соблазняющее прикосновение было настолько прозрачным намеком, что он испытал разочарование, когда увидел по глазам, что она над ним смеется. Самая невзрачная простушка, имей она такие выразительные глаза, выглядела бы весьма привлекательной.
— Должна сообщить вам, что у сотрудников особого отдела сигареты лучше, — сказала она, глубоко затягиваясь. — Все еще продолжаете добиваться моего увольнения? Выгоните меня отсюда — найду другую работу.
— Я не из особого отдела и не из КГБ. Смотрите, — Аркадий предъявил удостоверение.
— Невелика разница, — она вернула удостоверение. — Что же угодно старшему следователю Ренко?
— Мы нашли ваши коньки.
Поначалу она не поняла.
— Ах, коньки! — засмеялась она. — Вы в самом деле их нашли? Они пропали несколько месяцев назад.
— Они были на трупе.
— Да ну! Так ему и надо. Значит, есть еще справедливость. Пожалуйста, не возмущайтесь. Знали бы вы, сколько времени я копила, чтобы купить эти коньки! Посмотрите на мои сапоги. Ну, глядите же.
Он увидел, что у ее красных сапожек отпарывалась молния. Ирина Асанова вдруг оперлась на его плечо и стала стягивать сапог. У нее были длинные стройные ноги.
— В них нет даже стелек, — она растерла голые пальцы. — Видели режиссера этой картины? Он обещал мне итальянские сапожки на меху, если я с ним пересплю. Как, по-вашему, стоит?
Вопрос был по существу.
— Зима почти кончилась, — заметил он.
— Вот именно, — она надела сапог.
Не говоря уж о ножках, Аркадия поразило ее безразличие к тому, какое впечатление производят ее слова и поступки: казалось, ей было на это наплевать.
— Значит, на трупе, — сказала она. — Как вы знаете, я заявляла о краже коньков. И на катке, и в милиции.
— Да, вы заявили о пропаже четвертого февраля, хотя, по вашим словам, потеряли их тридцать первого января. Значит, вы четыре дня не знали о том, что потеряли их?
— Обычно так и случается — узнаешь, что потерял вещь, когда она тебе понадобится. Наверное, даже с вами такое бывает. Пока вспомнила, где я могла их оставить… Потом побежала на каток. Слишком поздно.
— Может быть, с тех пор вы вспомнили что-нибудь, о чем не сообщили милиции, когда заявили о пропаже коньков? Кто, по-вашему, мог взять коньки?
— Я подозреваю… — она замолкла и закончила со смехом, — всех!
— Я тоже, — серьезно ответил Аркадий.
— Между нами даже есть что-то общее, — она залилась смехом. — Подумать только!
Когда же засмеялся он, она резко его оборвала.
— Старший следователь не пришел бы сюда только для того, чтобы сказать мне о коньках, — бросила она. — Я тогда все рассказала милиции. Что вам надо?
— Девушку, на которой были ваши коньки, убили. С ней еще двоих.
— При чем здесь я?
— Я подумал, что вы могли бы мне помочь.
— Мертвым не поможешь. Поверьте, я ничем не могу вам помочь. Я училась на юрфаке. Если вы собираетесь меня арестовать, с вами должен быть милиционер. Ну как, собираетесь вы меня арестовать?
— Нет…
— Тогда, если вы не хотите, чтобы я потеряла работу, уходите. Люди боятся вас, они не хотят вас здесь видеть. Надеюсь, вы больше сюда не придете.
Аркадий удивился, что позволил какой-то глупой девчонке устроить ему сцену. С другой стороны, он понимал, каково студентке, которую вышибли из университета и которая держится за любую работу, лишь бы не потерять московскую прописку. Иначе отправят домой. А ей придется ехать аж в Сибирь.
— Хорошо, — согласился он.
— Спасибо, — ее серьезный взгляд сменился на практичный. — Пока не ушли, дайте еще сигаретку.
— Возьмите пачку.
Участники съемок не спеша возвращались на площадку. Актер с револьвером был пьян и целился в Аркадия. Ирина Асанова спросила вдогонку:
— Кстати, что вы думаете об этой сцене?
— Похоже на Чехова, — ответил он через плечо, — но плохо.
— Это и есть Чехов, — сказала она, — но получается сплошная мура. А вы, оказывается, наблюдательны.
* * *
Когда Аркадий вошел в кабинет патологоанатома, Левин сидел над шахматной доской.
— Вот вам вкратце история нашей революции, — произнес Левин, не отрывая глаз от черных и белых фигур. — Однажды человек позволяет себе убить другого, со временем ему ничего не стоит украсть, дальше он переходит к сквернословию и безбожию, а потом входит в дверь без стука. Ход черных.
— Не возражаете? — спросил Аркадий.
— Валяйте.
Аркадий расчистил центр доски и положил там три черные пешки.
— Красотка, Зверь и Рыжий.
— Что вы натворили? — воскликнул Левин при виде такого разгрома.
— Кажется, вы что-то упустили.
— Что вы имеете в виду?
— Начну с начала. Три жертвы, все трое убиты с первых же выстрелов — в грудь.
— У двоих, кроме того, прострелены головы, так что откуда вы знаете, какие выстрелы были первыми?
— Убийца все как следует продумал, — перешел к делу Аркадий. — Он забирает все документы, удостоверяющие личность, очищает карманы своих жертв, сдирает кожу с их лиц и отрезает кончики пальцев, чтобы ликвидировать отпечатки. В то же время он идет на лишний риск, делая еще два выстрела в лица мужчин.
— Чтобы быть уверенными, что они мертвы.
— Он знает, что они мертвы. Но у одного из мужчин есть примета, которую надо уничтожить.
— Но может быть и так, что он сначала выстрелил им в голову, а потом уж в сердце.
— Тогда почему бы заодно и не девушке? Нет, он стреляет в лицо одному убитому, потом осознает, что обнаруживает свои намерения, и стреляет во второго.
— Тогда возвращаю вопрос, — Левин встал. — Почему же заодно не в девушку?
— Не знаю.
— Как эксперт, каковым вы не являетесь, говорю вам, что пуля такого калибра не может так обезобразить, что нельзя было бы опознать человека. К тому же этот мясник начисто срезал их лица.
— Как эксперт, скажите, чего он достиг этими выстрелами?
— Если оба мужчины были уже мертвы, — скрестив руки на груди, ответил Левин, — главным образом локализованных повреждений в области зубов, которыми мы уже занимались.
Аркадий промолчал. Левин рывком открыл ящик и достал коробки, помеченные «ПГ-1» и «ПГ-2». Из коробки ПГ-1 он вытряхнул на ладонь два почти целых передних зуба.
— Крепкие зубы, — заметил Левин. — Такими можно грызть орехи.
Зубам в коробке ПГ-2 не повезло. Один разбитый вдребезги резец и в отдельном пакетике мелкие осколки и пыль.
— Почти все остатки одного зуба пропали в снегу. Но анализ все же показывает эмаль, дентин, цемент, обезвоженную пульпу, налет табака и следы свинца.
— Пломба? — спросил Аркадий.
— Девять граммов, — ответил Левин, имея в виду пулю. — Удовлетворены?
— Значит, это Рыжий, парень, который красил волосы?
— ПГ-2, черт вас побери!
…Рыжий находился внизу, в холодильнике. Тело привезли в прозекторскую. Аркадий нещадно задымил.
— Отойдите от света, — оттолкнул его локтем Левин. — Мне казалось, что вы терпеть не можете таких вещей.
В середине верхней челюсти зияла дыра, по краям которой торчали прокуренные боковые резцы. Левин выковыривал кусочки челюсти и складывал на влажное стекло. Когда кусочки покрыли его, он зашагал к стоящему на столе микроскопу.
— Знаете ли вы, что ищете, или просто догадываетесь? — спросил он Аркадия.
— Догадываюсь, но никто не станет грабить заведомо пустой сейф.
— Вы правы, — патологоанатом наклонился к микроскопу, двигая кусочки кости на стекле. Начав с десятикратного увеличения, он вращал линзы окуляра. Аркадий подвинул стул и сел спиной к трупу. Левин по одной снимал со стекла крупинки кости.
— Я послал к вам заключение, которое, возможно, вы еще не видели, — сказал Левин, — Кончики пальцев срезаны большими ножницами. На обеих сторонах ран отчетливо видны вдавлины. Ткани лица удалены не скальпелем, разрезы не такие тонкие, на кости глубокие царапины. Я бы сказал, ножом, очень острым охотничьим ножом. — На стекле осталась только мелкая пыль. — Взгляните-ка.
Увеличенная в двести раз, пыль казалась обломками слоновой кости вперемешку с кусками розовой древесины.
— Это что?
— Гуттаперча. Зуб был мертвый и хрупкий, потому и рассыпался. Нерв был удален, канал запломбирован гуттаперчей.
— Я не знал, что есть такой материал.
— У нас нет. И в Европе гуттаперчей не пользуются, только в Америке, — Левин насмешливо ухмыльнулся в ответ на широкую улыбку Аркадия. — Нечем гордиться — просто повезло.
— Да я и не горжусь.
Вернувшись на Новокузнецкую, Аркадий, не раздеваясь, напечатал:
"К заключению об убийствах в Парке имени Горького.
В результате анатомического исследования жертвы ПГ-2 в канале верхнего правого резца обнаружены остатки гуттаперчевой пломбы. Патологоанатом утверждает, что данный материал не характерен для советской и европейской зубоврачебной практики и обычно применяется в США.
ПГ-2 — это тот убитый, который изменил свою внешность, перекрасив рыжие волосы в каштановый цвет".
Он поставил подпись и дату, вынул рапорт из машинки, оставил себе копию, и бережно, словно постановление о помиловании, взяв в руки оригинал, понес его в соседний корпус. Ямского не было на месте. Аркадий положил рапорт на середину прокурорского стола.
Когда днем вернулся Паша, следователь сидел в рубашке, листая какой-то журнал. Паша поставил свой старый громоздкий магнитофон и с размаху уселся на стул.
— Никак, подали в отставку?
— Не угадал, Паша. Я чувствую себя как поднимающийся к небу воздушный шарик, мыльный пузырь, как свободно парящий орел — короче, как человек, успешно увильнувший от ответственности.
— О чем вы говорите? Я же раскусил, в чем дело.
— Дела больше нет.
Аркадий рассказал о зубе убитого.
— Американский шпион?
— Какое нам дело, Паша? Нам годится любой мертвый американец. Теперь Приблуде придется взять дело к себе.
— И приписать себе все заслуги!
— Теперь-то мы его подставим. Это дело должно было отойти к нему с самого начала. Тройное убийство нашим уголовникам не свойственно.
— Знаю я КГБ. Этих костоломов. После того, как мы сделали всю работу…
— Какую работу? Мы даже не знаем, кого убили, не говоря уж об убийце.
— Они получают вдвое больше нас, у них свои магазины, шикарные спортклубы, — Паша сел на любимого конька. — Можете вы мне сказать, чем они лучше меня, почему мне никогда не предлагали там работу? Стал я хуже от того, что по воле случая оказался внуком князя? Видите ли, им нужно, чтобы у тебя в роду было десять поколений пота и грязи или чтобы ты говорил на десяти языках.
— Что касается пота и грязи, то Приблуда даст тебе сто очков вперед. Но я не уверен, что он знает больше одного языка.
— Будь возможность, я бы выучил французский и китайский, — продолжал свое Паша.
— Ты же знаешь немецкий.
— Всё знают немецкий. И биография у меня, как у всех. Теперь вся слава достанется им. И это после того, как мы докопались до… как его?
— Зуба.
— …твою мать. — Национальное ругательство не звучало оскорблением, а лишь выражало расстроенные чувства.
Оставив захандрившего Пашу, Аркадий пошел к Никитину. Старшего следователя по контролю за соблюдением постановлений правительства не было на месте. Ключом от стола Никитина он открыл деревянный шкаф, в котором кроме телефонного справочника стояли четыре бутылки водки. Он взял только одну.
— Значит, тебе больше хочется быть сопливым костоломом, чем хорошим сыщиком, — вернувшись, упрекнул он Пашу. Сыщик безутешно уставился глазами в пол. Аркадий разлил водку по стаканам.
— Пей.
— За что? — пробормотал Паша.
— За твоего деда, за князя! — предложил Аркадий.
Глядя на открытую дверь, Паша в замешательстве покраснел.
— За царя! — добавил Аркадий.
— Да вы что? — Паша закрыл дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68