.. Третья была запаркована всего в нескольких кварталах от нас.
- Кайон, взгляни-ка сюда, - я увеличила изображение кварталов, где стояла третья машина. - Как ты думаешь, что он может делать в нашей части города в столь поздний час.
- Хмм... - Кайон потянулась через стол, чтобы лучше видеть карту. Давай взглянем, что здесь находится. - Она произнесла несколько слов в микрофон головного коммуникатора, и через несколько мгновений на рабочем столе возник какой-то список. - Хмм... Театр "Альянс". Наш друг может наслаждаться там спектаклем. Чуть южнее находится открытая допоздна закусочная - сенатор мог проголодаться... Затем пара жилых домов... Местное отделение Публичной библиотеки... Музей высокого искусства... Стоматологическая клиника... Макдональдс...
- Постой. Музей высокого искусства?
- Да. Примерно через три дома от его машины.
Итак, художественный музей. А Халэранту, как известно, присуща тяга к театральщине.
- Какие специальные выставки открыты сейчас в Музее?
- Сейчас, как ты понимаешь, там всё закрыто. Однако днем действует выставка современных мастеров. Вандермеер. Карлов. Аль-Абсин...и Алисия Сен-Клод!
Кайон подняла глаза, наши взгляды встретились. Я так часто утверждала, что не верю в совпадения, что вас, наверное, тошнит уже от каждого очередного повторения.
- Организуй переброску сил к Музею, - сказала я ей. - Но это должно быть сделано скрытно. Ни сирен, ни маяков. И пусть никто не входит в здание без моего прямого приказа.
Кайон молча кивнула и принялась за дело.
- Пошли, - бросила я, хватая Тони за рукав.
- Пошли куда? Я как раз занимаюсь организацией наружного наблюдения, о котором ты...
- Забудь об этом. Мы его нашли.
Глава пятьдесят девятая: Художник.
Четверг двенадцатого. 11 час. 50 мин. вечера.
Часы на стене громко тикали, отбивая немногие, оставшиеся до полуночи секунды, и это был единственный предмет, не имевший отношения к скульптуре. Почти всё помещение занимала одна из гигантских инсталляций Вандермеера. На мониторах, установленных им вдоль стены непрерывно прокручивались сцены со стрельбой из старинных голливудских вестернов, а в центре зала, в трех стеклянных колоннах плавали в формалине подлинные трупы жертв реальной стрельбы. Я никогда не мог понять, как их родственники согласились на это. Возможно, он сказал им, что его шедевр, являясь протестом против демонстрации сцен насилия в средствах массовой пропаганды, поможет спасти множество жизней.
Идея творения была навязчиво очевидна, но некоторые части инсталляции мне нравились. В одной из колонн находилась маленькая девочка лет пяти. В её крошечной грудке виднелась дырочка от пули, а на тельце были ясно видны следы вскрытия. Светлые, длинные волосы свободно плавали в формальдегиде. Это могло бы выглядеть весьма трогательно, если бы Вандермееру слегка не изменил вкус. Вместе с ребенком скульптор посадил в колонну и плюшевого медвежонка, превратив тем самым подлинный ужас в дешевку. Большой художник обязательно должен знать чувство меры.
Несмотря на то, что вся инсталляция была образчиком сентиментальной пошлости, она все же принесла мне существенную пользу. Я перепрограммировал мониторы так, что они показывали новости, передаваемые различными каналами. В данный момент на одном из них полиция разгоняла толпу при помощи рвотного газа. На другом - какой-то черный юноша, сраженной резиновой полицейской пулей, катался по мостовой. На третьем мониторе боец христианской милиции стрелял из автомата, укрывшись за баррикадой. А на четвертом полиция где-то в центре города разгоняла людей, поливая их противопожарной пеной. Картинка из взорванного кафе тоже производила впечатление. Одним словом, это была прекрасная коллекция крови, смертей и боли.
Что же, сказал я себе, не я породил всё это. Насилие, накапливаясь годами, превратило общество в легко воспламеняемый материал. Я всего лишь поднёс спичку.
Пришел Ральф - на нём все еще была униформа охранника - и заверил меня, что в здании всё спокойно. Он отключил действующие остатки системы сигнализации, а другой охранник (тот, который на меня не работал) крепко спал, проглотив вместе с кофе большую дозу снотворного. Усыпить парня удалось без всяких проблем.
- А как камеры наблюдения? - поинтересовался я.
- С ними работает Джек. Ему осталось обойти пару защитных систем, после чего к ним можно будет подключаться. На всё это уйдет максимум пять минут.
- Отлично, - сказал я. - Мне было нужно, чтобы камеры работали. У меня еще сохранились кое-какие связи среди журналистов, и я сказал им, чтобы они около полуночи ждали сенсационной передачи. Согласитесь, что спектакль без зрителей - не спектакль.
- А как идет подготовка во всем остальном? - поинтересовался я.
- Ву внизу охраняет входную дверь. Как только наш гость появится, он проводит его наверх. Микаэл в подвале размещает заряды, взрыв которых прикроет наш отход. Синтия и Руперт занимаются тем, что устанавливают лифты и запирают двери в здании в том порядке, который вам нужен. И, наконец, Люсьен монтирует освещение в галерее.
- Превосходно.
Галерея была той сценой, на которой должна была состояться последняя схватка, и я хотел, чтобы сражение выглядело по возможности кинематографично. Люсьен, к сожалению, не имел специального образования осветителя, но зато обладал врожденным чутьем в этом искусстве, а огромный опыт по взлому охранных систем сделал парня замечательным специалистом-электронщиком. Как хорошо, когда у тебя такие помощники. Настоящих людей можно найти только в тюрьме. Надо полагать, что я не единственный, кто занимается там вербовкой рабочей силы.
Я поблагодарил Ральфа за отличную работу и попросил привести ко мне Бенджамина. Прежде чем наступит конец, я хотел провести несколько минут с сыном своей жены.
Поджидая Ральфа с Бенджамином, я любовался сценами насилия на мониторах и слушал, как тикают часы. Еще одна перестрелка. Новый мятеж. Очередной взрыв бомбы. Что же, пусть посмотрят, что такое война, к которой они все готовились. Мы так долго пребывали в мире, что совсем забыли, как война выглядит.
Наконец появился Ральф с Бенджамином. Я кивком дал понять своему помощнику, чтобы тот вышел за дверь, оставив меня наедине с мальчиком. Я посмотрел на одежду Бенджамина. Она сидела на нем скверно, а по стилю больше всего подходила ребенку года на три моложе сына моей покойной супруги. Скорее всего экипировкой мальчика занималась его приемная мать. Я давно заметил, что такой стиль одежды для своих сыновей предпочитают женщины, не желающие признать тот факт, что их отпрыск вырос настолько, что уже может знать кое-что о сексе.
Это полностью отвечало тому, что я слышал о его приемной матушке. Мне страшно не хотелось, чтобы парня отдали в такое ортодоксально религиозное семейство, но это было необходимо. Если бы он рос адептом Культа Виккан, унитарианцем или методистом, Захарий смог бы без особых усилий демонизировать парня. Бенджамин просто оказался бы одним из тех, против кого выступал с проповедями Его преподобие сенатор Стоунуолл. Нет, для того чтобы мой план сработал полностью, ни у кого не должно возникнуть даже тени сомнения в том, что сенатор убивает невинного агнца.
Пока я оценивал Бенджамина, тот осматривал помещение. Когда он увидел тела в прозрачных колоннах, глаза его округлились от ужаса.
- Успокойся, - сказал я ему с улыбкой. - У меня нет намерений бросить тебя к ним. Особенно учитывая те деньги, которые я потратил на то, чтобы доставить тебя сюда.
Он не отрывал взгляда от прозрачных сосудов и, главным образом, от тела светловолосой девчушки, которой я сам любовался совсем недавно. По крайней мере, у мальчишки есть вкус, унаследованный им, наверняка, от матери.
- Должен с прискорбием заметить, - продолжал я, - что ты проявил чудовищную невежливость, сбежав из дома как раз в ту единственную неделю, когда ты мне был нужен больше всего. Ты выбрал очень плохое время, малыш. И, надо добавить, крайне для себя опасное. Если бы Стоунуолл сумел найти тебя раньше, чем я, события могли бы пойти по иному...более неприятному пути. Однако, по счастью, у меня имеются кое-какие связи в не видимом обывателям подпольном мире. Связи эти возникли и окрепли благодаря вполне бескорыстным усилиям Тюремно-исправительной системы штата Джорджия. Или, скажем, как побочный продукт деятельности этой уважаемой системы. Тем не менее, мне пришлось изрядно потратиться на то, чтобы половина преступного мира Атланты отправилась на твои поиски.
Бенджамин молчал. Его взгляд постоянно бегал от плавающих в формальдегиде тел к мониторам и обратно. У парня был довольно обалделый вид, но я не мог его за это осуждать, понимая, какие трудные деньки ему выдались. Как бы чувствовали себя вы, если бы на вас вдруг свалилось известие, что вы - усыновленное баптисткой семьей незаконнорожденное дитя сенатора Захарии Стоунуолла и убиенной художницы? Да, бедняге пришлось усвоить слишком много новой для него информации. Но самое страшное ему пока не ведомо. Полная история его зачатия и рождения похожа на греческую трагедию. Софокл показывал бы её в амфитеатре в сопровождении большого хора, мне же пришлось ограничиться музеем и полудюжиной наемных бандитов. Будем надеяться, что история одобрит результаты моей постановки.
Бенджамин теперь смотрел на мониторы, на которых впечатляющие жестокие сцены мятежа сменялись крупными планами истекающих кровью людей.
- В этом феномене нет ничего нового, - сказал я. - В 1190 году в британском городе Йорке кто-то распустил слух о том, что евреи воруют христианских младенцев, для того чтобы приносить их в жертву. В этих россказнях, как ты понимаешь, истины было ни на йоту, но поскольку они повторялись непрерывно, то многие христиане в них поверили. Их охватил ужас, и они за один день и за одну ночь истребили все еврейское население города. Позже...
Я собирался рассказать ему о судьбе рыцарей-тамплиеров, о печальной участи еретиков-катаров во Франции и о злоключениях сторонников более поздних религиозных течений. Но от этой идеи я отказался, обратив внимание на то, что Бенджамин пялится в мониторы и, судя по его отрешенному виду, совсем не слышит моих слов. Увы, мне еще раз пришлось увериться в справедливости утверждения о том, что в наше время даже самые захватывающие лекции по истории (когда их читают подросткам) не в силах конкурировать с телевидением.
Некоторое время я вместе с ним смотрел новости. Ведущий зачитывал какое-то заявление, а фоном ему служила замедленная съемка разлетающейся от удара пули головы молодого человека.
- Твоя мама предчувствовала наступления этого, - сказал я.
Да, уже пятнадцать лет тому назад Алисия видела семена, которым предстояло разрастись в гражданскую войну. Величайшее достижение и величайшее проклятие информационной эры состоит в том, что вы всегда можете найти нечто такое, что полностью соответствует вашим вкусам и вашим взглядам. Вам показывают мир таким, каким вы хотите его видеть. И вы начинаете верить, что этот мир и есть подлинная реальность. Программы новостей демонизируют ваших врагов и прославляют ваши ценности. Все ваши друзья готовы подтвердить, что вы правы в своих убеждениях. И разве не этого всегда хотели люди? Да, конечно, есть горстка сомневающихся, готовых рискнуть и отправиться на поиск неизведанного. Но подавляющая часть населения земного шара, увы, лишь жаждет услышать подтверждения своей правоты.
Однако подобная ситуация порождает неразрешимую для людей проблему. Если каждый считает свои взгляды единственно правильными, то он просто не может вступать в диалог с теми, кто не разделяет его убеждений. "Если цивилизация не объединена общим искусством, - любила повторять Алисия - в ней не существует общего языка".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95