Его яички ныли и жаждали высвобождения. И тут он увидел, что
одна из них, женщина-тварь с браслетом из звериных когтей, поднялась на
ноги, медленно снимая с себя одеяние из грубой ткани. Даже в темноте он
разглядел гладкую кожу ее живота, твердые упругие бедра, треугольник
темных волос между ними. Лихорадочный жар бушевал в его мозгу, и теперь у
него была лишь одна нужда, одно желание в мире. Она почуяла это и
двигалась со сводящей с ума медлительностью. Затем и другая женщина-тварь
отошла от кровати и разделась; он ощутил смешанное тепло их тел, и ему
было неважно, что эти жуткие глаза смотрели на него почти безразлично, ему
было все равно, что эти твари были видениями из ночных кошмаров, все
равно, все равно, все равно...
Тварь с браслетом так ласкала его тело, словно была обжигающим
прикосновением огня. Густые черные волосы свисали ей на плечи, их аромат
был похож на запах дикого леса. Она оседлала его, тесно прижав ноги к его
телу, и двинулась вперед, направляя его рукой. Настойчиво. Она тихонько
вздохнула и начала двигаться, сначала медленно, затем со все возрастающей
страстью. Ее ногти вдавились в его плечи, а немигающие глаза уставились в
его лицо с мрачным безразличием. Нили схватил ее за руки и почувствовал их
гладкую твердую кожу; он приподнялся, а она в то же самое время навалилась
на него, смешав его наслаждение с болью. В следующий момент он взорвался
внутри нее с получеловеческим завыванием, в котором с трудом признал свой
собственный голос. Влажность ее тела поглотила его, заставив его трепетать
с силой, которая никак не покидала его. Она снова навалилась на него,
прижав своими ногами. Оргазм разорвал его, подобно молнии, а она все еще
двигалась, сидя верхом, досуха выдаивая его. Когда она бешено тряслась в
судорогах своего оргазма, Нили легонько провел пальцами по ее плечам и
затем опустил их на ее соски.
Один из них был твердым и упругим. Другого просто не было.
С новым приливом смущения и страха Нили понял, что у этой женщины
была всего лишь одна грудь. Правой груди не было, и его пальцы нащупали на
ее месте твердые рубцы звездообразного шрама.
Женщина отпустила его и молча слезла с его тела. До того как она
снова скользнула в свои одежды, Нили разглядел жемчужины пота и семени,
висящие в ее прекрасном лоне меж бедер.
У двери тварь-Бартлетт не шевельнулась. Ее глаза, пламенно синие,
прожигали череп.
Они подождали, пока он снова обретет силы. Его тело было словно
опустошенным, а в руке сохранялось ощущение этого странного и живого
шрама.
Потом вторая женщина подошла к нему - гибкая и стройная блондинка. Ее
рот и пальцы играли с его телом до тех пор, пока он снова не возбудился и
не затрепетал. Она опустилась на Нили с лихорадочной интенсивностью, кусая
его за плечи и горло, ее бедра расплющивали его. И за секунды до того, как
еще один оргазм охватил его, он понял, что у этой женщины тоже недоставало
правой груди, ощутив шрам, тесно прижавшийся к его телу. Она лежала на нем
несколько секунд, хрипло и тяжело дыша. Затем тяжесть исчезла. Нили, все
тело которого было опустошенным и болело, увидел, как три женщины встали
над его кроватью, рассматривая, как какую-то незначительную диковину.
- Сейчас он заснет, - сказали одновременно два голоса. Один из них
принадлежал миссис Бартлетт, а другой был гортанный и незнакомый и от него
по коже Нили поползли мурашки. Рука твари-Бартлетт протянулась из темноты
и погладила его лоб, пылающий лихорадочным жаром. Затем женщины
выскользнули в дверь, безмолвно и тихо, в ослепительный белый свет
коридора. Дверь закрылась на ключ. Затем послышались шаги на лестнице. Еще
одна дверь захлопнулась в глубине дома. После этого установилась тишина.
И внезапно Нили захлестнула громадная черная волна сна. Она
накатывалась на него настойчивым прикосновением любовника, обжигая и
успокаивая одновременно, унося все глубже, глубже, глубже...

19. ВЕЩИ, ВЫКОПАННЫЕ ИЗ ЗЕМЛИ
Солнце светило сквозь облака трупного цвета, оголяя землю, побуревшие
травы и поникшие деревья, выжигая напрочь любую тень, ложась тяжким грузом
на плечи Нили Эймса.
Вонь, поднимавшаяся от свалки, обволакивала его тошнотворно
сладковатыми тисками. Это была обширная бесплодная поверхность, покрытая
грудами всевозможного мусора. В этих насыпях роились черные мухи, которые
голодно кружили вокруг головы Нили, пикируя на него и пробуя на вкус
струйки, сбегавшие по его лицу и рукам; им нравился их солоноватый вкус.
На другом конце свалки были разложены костры для сжигания мусора, и их
едкий сероватый дым доносился оттуда слабым ветром; он впитывался в
рабочую одежду Нили и жутко разъедал глаза под очками. Когда он шел, его
ботинки поднимали клубы пыли, и он осторожно ступал через расширяющиеся
трещины, как через остатки внезапных землетрясений. Один только Господь
знал, сколько тонн мусора похоронено под землей; под беспощадным летним
солнцем слои грязи шевелились и расширялись. Он остановился и взглянул
вниз: почти на шесть футов вглубь проглядывало болото разлагающегося
мусора, старых бутылок, детских пеленок, выброшенной за ненадобностью
старой одежды и обуви. Под поверхностью свалки разлагался толстый слой
навоза, издававший такую вонь, которая выворачивала наизнанку желудок
Нили. Проходя мимо насыпи картонных коробок и блестящих осколков стекла,
он услышал тихое высокое повизгивание из крысиного гнезда; он уже видел их
раньше. По утрам, когда было чуточку прохладнее, их темные тени сновали от
одной груды мусора к другой в поисках кусочков пищи. Он ненавидел это
место, потому что оно было настолько же грязное и отвратительное,
насколько Вифаниин Грех была красивой и безупречной.
В данный момент Нили нес с собой пластиковый мешок для мусора с
наполовину обезглавленным трупом серой кошки. Он подобрал его на шоссе
219; вероятно, грузовик переехал животное посреди ночи, и водитель в своей
высокой кабине почувствовал лишь легчайшее сотрясение шины. К приходу Нили
труп уже раздулся и над ним стаями кружились мухи. Неожиданно ботинок
проломил тонкий слой земли, и он провалился по щиколотку. Нили выругался и
прошел вперед еще несколько футов, пока он смог восстановить равновесие.
Через тонкую завесу дыма были видны трещины, лениво извивающиеся зигзагом
по равнине; прямо под ногами отверстия, открывающиеся в земле, пытались
засосать его, наподобие зыбучих песков, в трясину разложившегося мусора,
где бы он умер, задохнувшись в отходах Вифанииного Греха. Он быстро
отогнал прочь эту картину и забросил пластиковый мешок, крысы завизжали и
разбежались. Здесь стояла невыносимая вонь, потому что именно сюда он
сбрасывал трупы животных - собак, кошек, белок, однажды даже рыси
порядочных размеров, - сбитых автомашинами либо на шоссе, либо в самой
деревне. Это была неприятная работа, но он обязался выполнять ее. И об
этих обязанностях несколько раз напоминал ему Вайсингер.
Он достал носовой платок из заднего кармана, чтобы очистить свои очки
от частиц пепла. Клубы дыма обволакивали его, проникая в самое горло и
оставляя горький привкус, похожий на тот, что он чувствовал после чая
миссис Бартлетт. Он неожиданно вздрогнул, хотя солнце и жгло ему лицо.
Что-то начало всплывать в его памяти: темные тени, стоящие над ним; их
глаза, словно лужицы синеватого пламени; руки тянущиеся к нему из темноты,
- и затем это все куда-то ускользнуло, до того как он смог схватить и
удержать. Весь день что-то странное терзало и мучило его; туманные образы
вспыхивали в его сознании и затем исчезали, и хотя они оставляли после
себя чувство страха, к нему было примешано... да, чувство сильного
полового влечения. Он не мог вспомнить, какие видел сны, фактически ему
казалось, что после ухода миссис Бартлетт весь мир погрузился в темноту.
Вероятно, он просто проспал мертвецким сном до рассвета. Но когда
проснулся, все его тело ныло, и на секунду ему показалось, что в кровати
осталось что-то, напоминающее аромат женского тела. Нет, нет. Просто он
выдает желаемое за действительное.
Но одна вещь все-таки беспокоила его. Принимая душ, он заметил
царапины на своих бедрах и постарался припомнить, где бы мог оцарапаться.
Вероятно, когда распиливал это сухое дерево на части, ветки задевали его
за ноги, а он не заметил этого. Однако все-таки забавно, что он не заметил
этого раньше.
Он снова надел очки на воспаленные от дыма глаза и начал пробираться
по свалке к своему грузовичку-пикапу. По дороге он остановился, чтобы
взглянуть на ту дырку, которую проделал своим ботинком. Иисус Христос! -
подумал он. Это проклятое место медленно рушится. Нельзя сказать, как
долго местные жители использовали его в качестве свалки и сколько тонн
мусора лежит внизу. Он лягнул ногой сухой комок грязи, дыра еще больше
расширилась.
И внутри нее что-то блеснуло.
Нили нагнулся, заглянул внутрь, смахнул прочь грязь и нечистоты.
Крохотный прямоугольный или квадратный предмет поблескивал серебром. Рядом
лежали такие же предметы - желтовато-белые. Он подобрал один и стал
внимательно разглядывать его, пытаясь определить, что это такое.
Он резко поднялся, подобрал палку, валявшуюся поблизости, и ткнул ею
в отверстие. С боков его вниз слоями посыпалась пыль. Мухи окружили его,
жадные до того, что он мог обнаружить. Но там ничего не было, только грязь
и комки мусора. Он отбросил палку в сторону, вытер руку о штанину брюк и
снова взглянул на предмет, который держал в руке.
Он знал, что это, и его сердце бешено заколотилось. Что, к дьяволу,
это делало здесь, на мусорной свалке? Если только... Господи, нет! Он
завернул находку в свой носовой платок, наклонился и поискал еще. Он нашел
еще два предмета и затем отступил от отверстия и быстро пошел к грузовику.

На Мак-Клейн-террас Эван встал из-за своей пишущей машинки и
потянулся. Он закончил около трети нового рассказа, над которым сейчас
работал, и ему требовался перерыв. Рядом с пишущей машинкой стояла чашка с
остывшим черным кофе и лежала пара заточенных карандашей; он взял чашку,
пошел наверх в кухню, вылил ее в раковину и поставил чайник на плиту.
Ожидая, когда вода закипит, он размышлял о будущей работе: скоро, как он
знал, ему надо будет собраться с силами, чтобы написать роман. Это будет
роман о войне, об испещренных шрамами и искалеченных ветеранах, которые
вернулись домой и обнаружили, что они всего лишь одно поле битвы поменяли
было на другое. Но здесь воевать было сложнее, поскольку невозможно
отличить друга от врага, а потом предпринимать что-либо становилось
слишком поздно. Здесь враг имел многие обличья: врач из службы ветеранов,
объясняющий, что со временем шрамы заживут и исчезнут; психиатр с неидущим
к его лицу хохолком, который говорил, что никого нельзя винить в
происшедшем - ни себя самого, ни тех, которые посылали сражаться, никого;
улыбающаяся дама из службы занятости, которая говорит: "Очень жаль, но на
сегодня у нас для вас ничего нет". Еще были люди вроде Харлина, нападающие
на вас и высасывающие вашу кровь, словно пиявки свой питательный раствор.
Все это должно будет однажды в творческом порыве выйти наружу.
Но не сейчас. Нет, сейчас следует ограничиться слабыми криками в
темноте и надеяться на то, что кто-нибудь услышит их и поймет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59