Выслушав ее исповедь и прочитав разрешительную молитву, Иеремия какое-то время молча смотрел на нее. Аморе показалось, что она прочитала в его глазах беспокойство.
– Как ваши дела, мадам?
Она поняла, что он имеет в виду ее беременность, и равнодушно пожала плечами:
– По утрам иногда накатывает дурнота, но быстро проходит. А в остальном я чувствую себя хорошо.
– Я бы хотел осмотреть вас, если вы не возражаете.
Она с удивлением посмотрела на него. Мужчины обычно не занимались женскими болезнями. Только акушеркам было позволено словом и делом помогать беременным до и после родов. Но она не сомневалась, что у патера Блэкшо были на то веские причины.
– Как вам угодно. Вы ведь знаете, я доверяю вам.
Она начала развязывать шнуровку лифа. Иеремия попросил ее раздеться до рубашки и внимательно осмотрел. Следя за точными движениями его пальцев, она спрашивала себя, откуда эта неожиданная забота о ее здоровье. Что-то его угнетало. Закончив, он помог ей одеться, но так слабо затянул шнур, что она запротестовала.
– Тугая шнуровка повредит ребенку! – строго сказал он.
– Что с вами, патер? Такое ощущение, будто случилось нечто ужасное.
Он помедлил, опасаясь, что снова взорвется, если начнет об этом рассказывать. Но потом все-таки решился:
– Несколько дней назад я стал свидетелем того, как невежество акушерки стоило жизни женщине. Миледи, пожалуйста, пообещайте мне, что, когда придет срок, вы позовете меня или мастера Риджуэя. Даже если все будут в ужасе от того, что вам при родах будет помогать мужчина.
Его заботливость тронула ее.
– Обещаю.
В операционной Ален как раз поил вином пришедшего в себя слугу.
– Боюсь, ему придется остаться здесь на ночь, – сказал он. – У него сильно болит голова, и ему трудно стоять.
– Но ведь можно позвать извозчика.
– Не стоит. От тряски ему станет хуже.
– Не волнуйтесь, мадам, – вмешался Иеремия. – Мы позаботимся о нем, и если ему станет лучше, отправим завтра к вам. Но без сопровождения вы не можете вернуться в Уайтхолл.
Он повернулся к лестнице и кликнул Бреандана. Когда тот появился, иезуит вручил ему оба кремневых пистолета, который слуга леди носил за поясом:
– Проводите даму до дома. Смотрите, чтобы по пути к ней никто не приближался.
Бреандан молча взял роскошные, с латунным покрытием, пистолеты и несколькими привычными движениями проверил их на исправность.
– Как я вижу, вы умеете обращаться со смертоносным оружием. – Иеремия остался доволен.
Аморе натянула на голову капюшон длинного плаща и зубами взяла маску за специальную пуговицу. На Патерностер-роу она повернула на запад. Бреандан шел рядом с ней, загораживая от грязи, брызгавшей из-под колес. Дождь, который лил целый день, почти кончился, но небо по-прежнему было затянуто облаками, а плохо мощеные улицы совершенно размокли. Пешеходы по щиколотку увязали в грязи.
Аморе боялась поскользнуться и в конце концов оперлась на руку спутника. Бреандан сделал вид, что не заметил этого, однако подстроился к ее шагу. Мостовая Ладгейт-стрит была лучше, но Аморе не убрала руки. Рядом с ирландцем ей было очень хорошо, она никогда прежде не испытывала ничего подобного. После первой встречи ее с каждым днем все больше тянуло к нему. Ей доставляло удовольствие быть рядом с ним, изучать его строгое правильное лицо, смотреть в темно-голубые глаза, избегавшие ее взгляда. Но из-за его замкнутости она в конце концов решила, что неприятна ему. Это причиняло ей боль, но она не сдавалась. Она искала и искала к нему подходы.
На Блэкфрайарской переправе лодочник как раз высаживал пассажиров. Бреандан махнул ему рукой.
– Куда нужно? – спросил лодочник.
– К Уайтхоллу.
Бреандан протянул руку подобравшей юбки Аморе, помогая ей войти. Когда они уселись на заднюю скамью, лодка отчалила. Тучи все еще плыли по небу, так что сумерки опустились почти незаметно. Повсюду на водной глади медленной Темзы плясали пятнышки фонарей. Аморе сняла маску, так ей было удобнее, а сумерки и без того скрывали лицо. Воздух был сырым и холодным, и скоро одежда стала неприятно липкой. Хотя Аморе не отличалась особой чувствительностью, она ближе прижалась к мужчине, от которого исходило здоровое тепло. Тесная лодка не позволяла Бреандану отодвинуться от нее. Он внутренне сжался, напрягая каждый мускул, как будто ему предстояло выдержать атаку. Аморе склонила голову ему на плечо и провела рукой по груди, словно хотела обнять. Это прикосновение прошло через ткань жилета как раскаленное железо и обожгло кожу. Тупая боль прошила все тело Бреандана и повергла его в тяжелое оцепенение. Он грубо схватил ее за запястье и крепко сжал его.
– Что это значит, мадам? – зашипел он. – Зачем вы это делаете? Почему вы меня все время испытываете? Так играют при дворе? Раздразнить человека, пока он, заскулив, не рухнет перед вами на колени, а затем...
– Что затем? – спросила Аморе.
Она не хотела, чтобы он заметил, что сделал ей больно, и сидела не двигаясь.
– Я не доставлю вам этого удовольствия и не позволю водить меня, как медведя с кольцом в носу.
Это сравнение вызвало у нее улыбку.
– Смейтесь, смейтесь, – рычал Бреандан. – Вы полагаете, будто на свои деньги можете купить все. Я не нуждаюсь в вас и не собираюсь дожидаться, пока благородной даме наскучит бездомный щенок и она даст ему пинка под зад.
Аморе расстроилась:
– Вы думаете, мои намерения таковы? Кто внушил вам это?
– Не важно. Я знаю, это так. Лучше подохнуть на грязной улице, чем стать придворным шутом для скучающей дамочки.
– Вы ошибаетесь. Вы значите для меня больше.
Он смерил ее ледяным взглядом, за которым угадывалась неуверенность.
– Зачем вы лжете, мадам? Что я, бедолага, могу для вас значить? Только игрушка, когда вам взбредет в голову поиграть.
Он уже не контролировал выражения своего лица. Аморе показалось, что оно стало печально. Она почувствовала укол в сердце, а затем ее окатила теплая волна. Может быть, он отталкивал ее, так как не хотел, чтобы она стала ему нужна? Опасаясь почувствовать к ней то, что внушало ему страх?
– Бреандан, – мягко сказала она, – посмотрите на меня. Я не использую вас. Вы действительно важны мне.
Он продолжал смотреть в темноту, и она рукой повернула его лицо к себе. Он уступил, и взгляд уже не был таким твердым. Аморе поняла, что его сопротивление дало трещину. Медленно она приблизила к нему свое лицо и тихо сказала:
– Поцелуйте меня!
Она ощутила его неуверенность, как будто в нем боролись желание и недоверие, решительно приблизилась к нему и губами провела по уголкам его рта. От нежного, едва ощутимого прикосновения Бреандан содрогнулся. Его дыхание участилось, и рассудок, призывавший к благоразумию, умолк. Он прижался к ней губами. Аморе испытала восхитительное чувство торжества. Так он все-таки желал ее!
Когда он неохотно отстранился от нее, его тело сотрясала дрожь, и она поняла, что только присутствие лодочника, с любопытством следившего за возней пассажиров, мешало Бреандану взять ее тут же. И Аморе стало ясно, что ее поведение пробудило в нем самое страшное. Она добилась того, что он утратил и без того непрочное самообладание. Желание бросило его к ее ногам... и как он ненавидел себя за это! Страх охватил ее, когда она увидела его сладострастный и гневный взгляд. Аморе пыталась вернуть себе уверенность. К счастью, лодка вскоре причалила к Уайтхоллской переправе. Бреандан вспомнил о своих обязанностях и держал лодку, давая Аморе возможность сойти на берег. Снова почувствовав землю под ногами, она требовательно посмотрела на ирландца. Бреандан безмолвно последовал за ней. Идя впереди, она чувствовала на себе его горящие взгляды. Перед входом на кухню Аморе опять спрятала лицо под маской. В мрачных коридорах старого дворца слуги как раз зажигали канделябры на консолях.
– Возьмите подсвечник! – сказала Аморе ирландцу.
Со свечами его и без ливреи примут за слугу и не обратят никакого внимания. При дворе слухи распространялись быстрее, чем можно было успеть сосчитать до двух. А любовница короля должна была быть вдвойне осторожна. Но ради этого ирландца стоило рискнуть. Ничего она сейчас не хотела так, как быть вместе с этим пылким юношей. Он восхищал ее. Она хотела его, хотела сейчас, пусть даже всего лишь раз.
Зайдя в покои Аморе, Бреандан поставил свечи на маленький столик и смущенно огляделся. Никогда еще он не видел подобной роскоши – пышная кровать с балдахином, обитые шелком стены, огромные зеркала венецианского стекла, инкрустированная мебель. Настенные светильники излучали теплый золотистый свет. В камине горел огонь.
Почти беззвучно отворилась дверь, и вошла камеристка Аморе.
– Добрый вечер, миледи, – присев, сказала она.
– Сегодня ты мне больше не нужна, Элен. До завтрашнего утра можешь быть свободна.
– Хорошо, миледи.
Девушка мельком взглянула на молодого человека и, еще раз присев, исчезла в боковой двери.
Аморе положила маску и плащ на стул. Затем распустила волосы, бросила булавку на туалетный столик и отбросила тяжелые черные локоны за спину. Отстегнула белый льняной воротничок, прикрывавший декольте ее серого платья.
Бреандан как волк смотрел на нее из полумрака. И снова Аморе, глядя в его непроницаемое лицо, почувствовала какой-то страх. Этот человек оставался непонятен ей. Когда она развязывала ленты корсажа, сердце ее застучало быстрее, кровь прилила к щекам. Бреандан быстро подошел к ней, схватил лиф за вырез и рывком снял его через голову. Несмотря на тугую шнуровку, обнажилась грудь. Он положил на нее руку и прижался лицом к мягкой нежной коже. Его ласки были неистовыми, почти грубыми. Будучи наемником, он сразу переходил к делу. И вот уже задирал ей юбки. Не справляясь с тяжелой тканью, он выругался на языке, который она не поняла. Вероятно, это был ирландский.
В нетерпении он подтолкнул ее к краю кровати, грубо швырнул и всем телом навалился на нее, так что она едва могла дышать. Возмущенная его грубостью, Аморе начала сопротивляться, но мужчина привык к этому и в который раз воспользовался приемами наемника, не впервые насилующего женщину. Она рвалась из-под него, но ничего не могла сделать и в конце концов закусила губы, чтобы не закричать от боли. Лучше умереть, чем позвать на помощь. Она вляпалась по собственной глупости и выпутываться должна была сама. Аморе затихла и перестала бороться. Тогда ослабла и его хватка, движения стали более спокойными, не такими грубыми. И вот он уже оторвался от нее, скатился на другую сторону кровати и молча закрыл лицо руками.
Несколько секунд Аморе лежала не открывая глаз, пока не прошел пронизывавший ее страх. Затем повернулась и посмотрела на согнутую спину Бреандана, который сидел молча, не двигаясь, только судорожно ерошил темные волосы.
Возмущение пережитым унижением ушло. Ей следовало знать, что нельзя легкомысленно играть с мужчиной, у которого, вероятно, давно не было женщины. Он не раз предупреждал ее, но она не слышала. Она была виновата не меньше его. Нельзя было так его волновать. Но желание сломить его отчужденность затмило все. И за это он ей отомстил.
Аморе смотрела на нервные движения его рук, и ей захотелось обнять его, прижать к себе. Она села, пододвинулась к нему и мягко положила ему руку на плечо.
Бреандан вздрогнул, как будто его пронзили кинжалом. С изумлением на лице он вскочил с кровати и отошел на несколько шагов.
– Мадам, вы играете с огнем! Я не могу дать вам нежности, которую вы ищете.
Аморе спокойно посмотрела на него:
– Почему же, можете. Вы научитесь, как научились водить пером.
– Вы ненормальная. Вы что, не понимаете? Я причиню вам только боль. Я ничего не смыслю в придворных любовных играх.
– Я научу вас, – не сдавалась Аморе.
Какое-то время Бреандан боролся с собой, но затем резко повернулся к двери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61