Иеремия ответил судье с серьезным спокойствием человека, смирившегося с судьбой, что бы она ему ни уготовила:
– Моя жизнь принадлежит Богу. Если он захочет призвать меня к себе, он это сделает, где бы я ни находился. Я нужен больным и не могу их оставить.
Какое-то время сэр Орландо молча смотрел на иезуита, и на лице его ясно читалось: «А что будет со мной? Мне вы тоже нужны! Так просто перечеркнуть свою жизнь!»
Иеремии было несложно понять мысли судьи, растерянность и упрек в его взгляде. Он тоже дорожил дружбой Трелонея, тем более только что получив доказательства ее искренности.
– Обещайте мне быть осторожным, – глухо попросил сэр Орландо. – Я хочу снова увидеть вас живым и здоровым.
– Уверяю вас, милорд, что не буду легкомысленно рисковать своим здоровьем, – бодро заверил его Иеремия, что, как он сам заметил, прозвучало фальшиво. – Когда вы вернетесь в Лондон? – торопливо прибавил он, стараясь не выдать своей неловкости.
– К михайловской сессии, если только к тому времени чума в городе отступит. Если же нет, возможно, судебные заседания перенесут из Лондона – вероятно, в Виндзор. Боюсь, эпидемия весьма на руку нашему убийце. Кто знает, когда мои люди вернутся из Уэльса и доставят нам необходимые сведения о семье Эдвардса. Но получив их, я тут же дам вам знать.
– Вы только что сказали, что Судебные инны закрыли, – вспомнил Иеремия. – А вы не знаете, Джордж Джеффрис уехал из города?
– Да, это скверно. Вчера я послал слугу в «Иннер темпл» и велел разузнать про Джеффриса, но он вернулся несолоно хлебавши. Никто не знает, где студент. – Трелоней поднялся и на прощание сердечно пожал священнику руку. – Мне очень жаль покидать вас именно сейчас, когда все так запуталось. Если вам понадобится помощь, пошлите мне весточку. Да хранит вас Господь, патер.
При дворе праздновали победу при Ловенштофте, особо чествовали герцога Йоркского, младшего брата короля, лорд-адмирала и главнокомандующего флота. Но всех тревожили растущие масштабы эпидемии, поговаривали об отъезде из Лондона.
Аморе, как и другие придворные, начала подготовку к отъезду, хотя все еще надеялась, что положение изменится и двор останется в Уайтхолле. Но число заболевших чумой неуклонно росло и в Вестминстере, и придворными овладел страх. На Петра и Павла было решено переезжать в Хэмптон-Корт.
Карл признал сына Аморе, получившего при крещении имя Карл Фитцджеймс, и регулярно справлялся о нем. Как-то после обеда король заметил, что Аморе невесела. С чуткостью, за которую она была благодарна ему, он спросил:
– Вы беспокоитесь за вашего иезуита, мадам?
– Да, сир, – подтвердила она. – Говорят, во время эпидемий больше всего страдают врачи и священники. Для него это означает двойную опасность.
– Тогда уговорите его сопровождать вас и двор, – предложил Карл. – Неплохо иметь при дворе такого врача.
– Я попытаюсь. Но, боюсь, уговорить его будет непросто.
На следующее утро Аморе в своей карете отправилась на Патерностер-роу. Как только она вошла в цирюльню, ей сразу же бросились в глаза изменения, произошедшие в доме. Нельзя было не заметить, что образцовый порядок и чистоту, важные для мастера Риджуэя, никто не поддерживал. Банки с мазями, инструменты стояли, лежали повсюду, где им было вовсе не место, металлические тазы для кровопускания, висевшие на стене и под потолком, потускнели, чистые льняные повязки были свалены в кучи. Морща нос, Аморе прошла по цирюльне и с отвращением пробормотала:
– Кошка вон, мыши в пляс.
Дверь в комнату патера Блэкшо была приоткрыта. Аморе поскребла ногтем по дереву, но ответа не последовало. Помедлив, она вошла. Иеремия навалился на стол, положив голову на руки, и не шевелился. С тревогой Аморе всмотрелась в него. Он не имел обыкновения спать посреди дня. Должно быть, работал всю ночь. Аморе легонько потрясла его за плечо, но он не пошевелился. Она потрясла его сильнее, и только тогда он с легким стоном проснулся.
– Миледи, – пробормотал Иеремия, протирая покрасневшие глаза, – что вы здесь делаете? Я думал, вы уже давно вместе со двором выехали из города.
– Король отправляется в Хэмптон-Корт только через три дня. Но скажите же мне наконец, в чем дело? Вы больны?
Иезуит покачал головой:
– Только устал. Я почти каждую ночь работаю.
– А цирюльня мастера Риджуэя тем временем разваливается, – упрекнула Аморе.
– Знаю, надо бы следить за Джоном и Тимом, но у меня просто не хватает времени. Они только и знают, что сидят и курят табак. Когда я делаю им замечание, начинают шевелиться, но стоит мне уйти из дома, опять хватаются за трубки.
– Вы много работаете. У вас хотя бы остается время на сон?
– Мадам, вы не имеете никакого представления о несчастье, свалившемся на город. Чумой больны сотни людей, с каждым днем их становится все больше. Сколько врачей и священников уехало из Лондона! Кто-то же должен работать.
Аморе помрачнела:
– Но откуда взялась ужасная эпидемия?
– К сожалению, этого никто не знает, – вздохнул Иеремия. – Духовенство придерживается мнения, будто Бог наслал на людей чуму как заслуженное наказание, чтобы покарать их за грехи.
– А что думаете вы? Ведь вас не устраивает подобное объяснение, не так ли? Я вижу это по вашему лицу.
Иеремия слегка пожал плечами.
– Так написано в Библии, – уклонился он от прямого ответа. – Как вам известно, в Первой книге Царств сказано: «И отяготела рука Господня над Азотянами, и Он поражал их, и наказал их мучительными наростами, в Азоте и в окрестностях его». На филистимлян Бог наслал чуму, когда ограбили ковчег завета, – он поднял глаза и посмотрел на нее со своей мудрой улыбкой. – Но Гиппократ не считает гнев богов причиной болезней.
– Вы опять разрываетесь между теологией и медициной, – улыбнулась Аморе.
– Мне просто трудно поверить, что Бог, желая наказать погрязший в грехах королевский двор, как говорят проповедники, насылает кару на город, от которой страдают в первую очередь невинные бедняки, а грешные придворные запросто бегут от опасности. Вот увидите, миледи, болезнь пощадит их и придворная жизнь нисколько не изменится.
– Но если болезнь не от Бога, то откуда? Вы согласны с астрологами, объясняющими ее расположением планет? Или это испорченный воздух, вызывающий гниение соков?
– Сомневаюсь, – возразил Иеремия, – но не так-то просто отказаться от прежних представлений и принять новые, особенно когда при этом рушится все здание теории.
– А есть новые теории? – с интересом спросила Аморе.
– Теория, которую я имею в виду, не так уж и нова, – ответил Иеремия. – Врач и физик Джироламо Фракасторо уже более ста лет назад считал причиной возникновения и распространения заразных болезней «семена заражения», которые размножаются самостоятельно и передаются от одного человека к другому. Один из моих братьев по ордену, ученый Анастасий Кирхер, с которым я веду оживленную переписку, заходит еще дальше. Во время последней вспышки чумы в Риме он исследовал под микроскопом кровь больных и обнаружил при этом vermiculi pestis.
– Чумных червячков?
– Да, мельчайших животных, которые, как он предполагает, размножаются в человеческом организме и вызывают чуму. Так сказать, contagium vivum .
– Ужасное предположение.
– Если бы только это, – мрачно добавил Иеремия. – Если теория верна, то лечение, базирующееся на учении о четырех соках, полностью обессмысливается. Кровопускание или рвотные средства не окажут никакого воздействия на процесс размножения крошечных паразитов. Как с ними справиться? Убить ядом? Но тогда будет отравлен сам пациент! Ах, как я беспомощен! – воскликнул Иеремия.
Аморе задумчиво смотрела в его узкое усталое лицо. Затем неожиданно, без всякого перехода, спросила:
– Зачем вы послали мастера Риджуэя в Уэльс? Я прекрасно помню, как вы говорили, что судья Трелоней уже поручил кому-то расследование. Вы хотели выслать его из города, желая уберечь от чумы, ведь так?
Иезуит ответил на требовательный взгляд, протянув к ней руки:
– Признаю, я очень беспокоился за Алена. Убийца пытался заразить его чумой. К сожалению, эпидемия позволяет ему действовать незаметно. Я должен был как-то вывести его из-под удара.
– Но разве убийца не попытается еще и еще раз, когда мастер Риджуэй вернется? Откуда вы знаете, что чума к тому времени стихнет? – спросила Аморе. – Уэльс ведь недалеко, а эпидемия может затянуться на долгие месяцы.
Иеремия лукаво посмотрел на нее:
– Я тоже этого боюсь. Поэтому передал с Аленом запечатанное письмо моему брату Джону. В нем я изложил ситуацию и просил его задержать Алена в нашем имении под любым предлогом. Мой брат весьма находчив. Ему наверняка придет в голову какой-нибудь трюк, который не вызовет у Алена подозрений.
Аморе была потрясена, но быстро нашлась:
– Вы хотите еще раз попытаться навязать Богу свою волю, патер?
– Может быть. Но я должен был хотя бы попытаться спасти Алена, – возразил Иеремия без всяких следов раскаяния.
«Здесь, в Лондоне, он бы точно погиб, – прибавил он про себя. – Цирюльник или врач, который не выехал из города и не отказывается лечить больных, вряд ли может надеяться выжить». Но вслух он ничего не сказал. В этом, однако, не было необходимости. На лицо Аморе легла тень.
– А вы, патер? Вы ведь тоже рискуете, оставаясь в городе. Король дал мне разрешение взять вас с собой в Хэмптон-Корт. Прошу вас, поедемте!
Глаза Иеремии выражали признательность за ее заботу, но вместе с тем и категорический отказ.
– Миледи, я весьма благодарен вам за любезное предложение, – мягко возразил он, – но не смогу поехать с вами.
– Почему?
– Как же я оставлю отчаявшихся людей, которые зависят от меня? Я приношу им милостыню и утешение. Кроме того, уехав из Лондона, я нарушу прямой приказ моего начальника.
– Я поговорю с ним. Он снимет с вас эти обязанности.
Иеремия ответил несколько раздраженно:
– Не сомневаюсь, с вас станется. Но я этого не хочу. Никогда себе не прощу, если оставлю несчастных.
– Патер, вы рискуете своей жизнью!
– Речь идет не о моей жизни, мадам, речь идет о том, чтобы делать то, что нужно.
– Кому это нужно – бездумно отказываться от жизни?
– Иногда жизнь и смерть так сближаются, что могут меняться местами в течение одного дня. Я принял решение и не изменю его. Пожалуйста, примите это, миледи.
Глава сорок четвертая
В третью неделю июня число умерших от чумы достигло ста шестидесяти восьми, в следующую неделю в Лондоне умерло уже двести шестьдесят семь человек. Лорд-мэр и городской совет издали строгие предписания, призванные приостановить дальнейшее распространение эпидемии. В начале июня были закрыты все театры. Дома, где обнаруживались больные чумой, отныне запирали на месячный карантин вместе со всеми домочадцами, помечали крестом, и приставляли сторожа, призванного следить за тем, чтобы никто не выходил из помещения. Запрещалось провожать тело умершего на кладбище, закрыты были игорные дома, прекращены все увеселения, травля медведей. Любое скопление людей считалось опасным, так как больные могли заразить здоровых. Умерших от чумы разрешалось хоронить только ночью.
Иеремия целыми сутками находился на ногах. Вместе с двумя священниками он навещал больных в их домах. Соседние приходы установили посты и не пропускали жителей Сент-Джайлса. Принятая слишком поздно мера оказалась бесполезной, но Иеремии теперь иногда было трудно вернуться на Патерностер-роу. Частенько ему приходилось пробираться мимо постов тайком или дожидаться, пока стражи потеряют бдительность, заснут или отойдут перекусить. Но в доме Алена он проводил совсем немного времени, только проверял, все ли в порядке, ибо знал, что его присутствие там крайне нежелательно. Когда Иеремия после разговора с Аморе зашел на кухню, Джон и Тим тут же вскочили и побежали в операционную, изображая бурную деятельность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61