.. Такова клиническая картина.
Допустим, болезнь Тэрады еще не достигла критической стадии, по он выглядел слишком спокойным.
Когда у Эммы вдруг поднялась температура и у псе заподозрили чуму, Тэрада сказал, что, скорее всего, это не чума. Можег быть, и у пего тоже что-то другое? Или он невозмутим, потому что прекрасно знает картину этой болезни и ее течение?
— Вам и в самом деле стало лучше?
— Лучше. Жаль, конечно, что я причиняю беспокойство Канагаи, по тут уж я ничего не могу поделать.
Рукой, затянутой в резиновую перчатку, Тэрада сорван маску. Цвет липа в полумраке трудно было определить, но выражение его было удивительно спокойным и даже неожиданно мягким. Глубоко сидящие глаза, крючковатый нос и острые скулы — такой же, как всегда, Тэрада.
Он снова надел маску, и Кохияма окинул быстрым взглядом комнату. На большом лабораторном столе все было сдвинуто в одну сторону — стойка с пробирками, мензурки, чашки, весы и даже микроскоп, — так что стол казался почти свободным.
Посредине лежапи лишь пачка бумаги и тетрад:.. Кохияма понял, что Тэрада сейчас в основном пишет.
— Значит, вам действительно лучше?
— Вот пристал! — хриплым голосом произнес Тэрада. — Хватит, идите. — И закрыл дверь.
Кохияме ничего не оставалось, как вернуться вниз. За дверью снова воцарилось молчание. Это было тяжелое молчание, которое своей тяжестью, казалось, давило на весь дом.
Когда Кохияма спустился по лестнице и вошел в гостиную, здесь его ожидали Канагаи, Катасэ; потом пришел и Муракоси.
— Ну как? — спросил Канагаи.
— Ничего не получается, — ответил Кохияма.
— Неужели и чума ему нипочем! — изумленно воскликнул Муракоси.
— А может, он голову потерял от отчаяния? — сказал Катасэ.
— Он просит подождать до завтра и прийти к нему в полдень, — сказал Кохияма.
— До завтра? — Канагаи устало опустил голову.
Все они вольно или невольно должны были даже заболевшего Тэраду признавать здесь старшим. Кохияме захотелось подышать свежим воздухом, и он вышел во двор.
На дворе было холодно. Того и гляди начнутся первые осенние заморозки и иней посеребрит деревья. Кохияма дошел до площадки, где стояла санитарная машина из университетской клиники. В кабине дремал врач-практикант, который на этот раз заменял шофера. От холода он весь съежился.
За парком видна была полоска неба над улицей Кисседэра. Там все время вспыхивали неоновые огни рекламы. Больной Хамура принял их красный отблеск за свет "кометы", которая, по его словам, падала за линией горизонта.
Еще недавно Тэрада бранил жену Хамуры за то, что она плохо заботится о муже. Сейчас у него на это, наверное, уже не хватило бы сил. Возможно, теперь он и сам одной ногой стоял в могиле, подобной той, которую рыл для себя Хамура.
Было около 11 часов вечера. Кохияма повернул к дому. Приближаясь к подъезду, он еще издали заметил какого-то человека, который, казалось, что-то высматривает и пытается заглянуть в квартиру Убукаты; подойдя поближе, Кохияма узнал его: это был профессор Нисидзака.
— Нисидзака-сан? — окликнул его Кохияма.
— Л, это вы? — Профессор испуганно обернулся.
— Что-нибудь случилось?
— Да нет... — замялся Нисидзака, — просто я хочу кое О чем поговорить с вами. Но только наедине. Вот я и заглядывал в окно, хотел выбрать удобный момент.
Раз профессор предлагает поговорить без свидетелей, речь пойдет, скорее всего, об исследованиях Убукаты. Кохияма однажды уже обращался к нему по этому поводу, но тогда старик уклонился от ответа. — Я был бы очень рад. — Кохияма невольно понизил голос.
— Пойдемте ко мне, — сказал Нисидзака. — Жена уже спит, и нам никто не помешает.
Стараясь ступать бесшумно, они прошли мимо квартиры Убукаты. Так же тихо они проскользнули и под окнами Хамуры. Они уже были в гостиной у Нисидзаки, а профессор все еще продолжал озираться и прислушиваться. По-видимому, он опасался, что проснется жена, которая вряд ли одобрит это свидание.
— Все в порядке, — сказал он наконец, — боюсь только, что вы будете разочарованы, ведь я тоже знаю далеко не все.
— Что вы, помилуйте, считайте меня студентом, который слушает лекцию И жадно ловит каждое слово своего профессора.
— Что ж, спасибо, если это не комплимент, — улыбнулся Нисидзака. Он налил в чашки чай и пододвинул гостю печенье.
И чай, и печенье, и вся сервировка были великолепные. Несмотря на угрозу чумы, старая профессорша не собиралась менять своих обычаев и отказываться от привычного уклада житии. Кохияме, который ведал заказами и выдачей доставляемых институтом продуктов, это было отлично известно. В поведении старой профессорши была даже какая-то отвага, милая, трогательная и немножко жалкая. Но, возможно, именно поддержание привычного уклада и помотано ей сохранять душевное равновесие, без которого она не смогли бы выдержать страха перед чумой.
Поставив свою чашку па стол, Нисидзака выпрямился и внимательно посмотрел на Кохияму. Старый профессор выглядел еще довольно бодрым. Его аккуратно причесанные седые волосы отливали серебром, и никто не поверил бы, что он прожил долгую, полную трудов жизнь.
— Итак, — заговорил Нисидзака, — вас интересует проблема наследственной устойчивости бактерий, действие фактора К, не правда ли?
— Совершенно верно, — подтвердил Кохияма, чуть наклоняясь вперед.
— Прежде всего, — продолжав Нисидзака, — следует сказать, что клиническая практике сталкивается с множеством разнообразных случаев. Взял., например, туберкулез. Сейчас в нашей стране насчитывается свыше 35% больных туберкулезом, невосприимчивых к стрептомицину. И что особенно удивительно, устойчивыми к стрептомицину оказываются до пятнадцати процентов даже первичных больных. Чтобы не допускать появления устойчивых бацилл, стрептомицин начали применять в комбинации с ПЛСК и гидразитом, по положение пока остается прежним.
— Я слышан об этом, по не знал, что дело обстоит так скверно, — заметил Кохияма.
— Благодаря открытию антибиотиков и прогрессу в области хирургии, которая с появлением антибиотиков гоже поднялась на более высокую ступень, туберкулез уже перестали было считать серьезной опасностью. Л сейчас, как видите, он снова становится трудноизлечимой болезнью! Обратите внимание на следующие обстоятельство: У большого количества больных туберкулезом, которым делалась инъекция стрептомицина, обнаруживаются устойчивые к стрептомицину кишечные палочки, которые обладают способностью быстро размножаться. Но это было бы еще полбеды. Беда в том, что, находясь в кишечнике, они передают свойство устойчивости попадающим туда дизентерийным бациллам, которые прежде таким свойством не обладали.
— Да, господин Тэрада мне тоже об этом говорил, — осторожно прервал его Кохияма. — Хоть я не специалист, тут я все-таки разобрался, но...
— Не торопитесь, — остановил его профессор и, прищурившись, добавил: — Я прекрасно знаю, что вас в первую очередь интересует. Но об этом речь впереди.
— Я был крайне изумлен, когда Тэрада-сан появился с распылителем, наполненным культурой устойчивых чумных бацилл, — продолжал Нисид-зака.
— Вы полагаете, что это действительно были чумные бациллы? Кохияма внимательно следил за выражением лица профессора и за каждым его словом.
— Поручиться, разумеется, нельзя, но вряд ли это было что-либо другое. Для такого человека, как Нисидзака, который всего боялся, ответ был, пожалуй, слишком смелым, и это насторожило Кохияму. Впрочем, не кто иной, как сам Тэрада, заявил о чумных бациллах, а раз тайну нарушил человек, который в первую очередь должен был хранить ее, Нисидзака, очевидно, решил, что и он может быть теперь свободен от запретов. Никто не мог его упрекнуть в том, что именно он первым разгласил служебную тайну.
— Вы не находите, что распылитель, который мы видели в руках Тэрады, похож на модель бактериологического оружия? — сказал профессор.
— Иначе говоря, Тэрада работал над техническим усовершенствованием такого оружия?
— Нет, это абсурд. Зачем бы японский исследователь стал заниматься технической разработкой бактериологического оружия?
Слова профессора заставляли думать, что японские исследователи привлекаются сейчас к разработке не технической, а научной стороны дела. Кохияма поймал себя на том, ЧТО он но репортерской привычке торопится с выводами. Увлекшись разговором, он забыл о неписаном законе журналистов: в беседе с учеными никогда не высказывать свои догадки и предположения, ученые этого не любят. Правда, сами они позволяют себе строить разного рода гипотезы, а иногда и уходить в сторону от темы. Но ведь на то они и ученые...
— Существует, по-видимому, два вида приборов для распыления бактерий, — продолжал Нисидзака. — Прибор типа пневматических опрыскивателей, посредством которых разбрызгивается бактериальная культура, и второй вариант — типа аэрораспылителей. Австралийский медик Барнег сделал любопытные вычисления. Если па высоте триста метров над площадью шесть-семь миль в длину и ширину распылить в воздухе тонну палочек сибирской язвы, то с каждым литром вдыхаемого воздуха в организм будет нопадап» около ста тысяч спор этой бациллы. Так можно сразу вызвать эпидемию сибирской язвы, которой в естественных условиях люди редко заражаются.
— Вы хотите сказать, что это может стать оружием массового уничтожения? — осторожно перебил его Кохияма, досадуя в душе на то, что Нисидзака ходит вокруг да около интересующего его вопроса.
— Теоретически — да, но существует еще зависимость от атмосферных условий и стойкости бактерий, так что эффект весьма проблематичен. Впрочем, я, кажется, отклонился от пашей темы?
— Нет, нет, — поспешил заверить его Кохияма, — все это очень интересно.
— Ну что ж, в таком случае перейдем к вопросу о том, каким образом могли быть получены устойчивые чумные бациллы, о которых говорил господин Тэрада. Только прошу учесть, что мои рассуждения носят чисто теоретический характер. Я моту лишь предполагать, по не утверждал.. Ведь сам я никогда этим не занимался.
Нисидзака ночему-то вздохнул, придвинул к себе термос и снова заварил чай. Хозяин и гость с видимым удовольствием пили свежий чай из больших, похожих на пиалы чашек. Если бы кто-нибудь сейчас увидел их со стороны, он мог бы принять их за представителей двух поколений, которые несмотря на большую разницу в возрасте, в этот долгий осенний вечер ведут задушевный разговор, — трогательная картина, которую не так уж часто увидишь п наше времи.
Нисидзака поставил чашку па стол и продолжал:
— Я думаю, что, скорее всего, устойчивые чумные бациллы получены путем непосредственного скрещивания обыкновенных чумных бацилл с устойчивыми кишечными палочками.
Кохияма вопросительно уставился на профессора. Он отказывался верить. Слишком смелой и неправдоподобной показалась ему эта гипотеза. Такого рода сальто-мортале были, скорее, в стиле репортера Кохнямы, но отнюдь не такого серьезного ученого и осторожного человека, как Нисидзака.
— Я, разумеется, предполагаю такую возможность чисто теоретически, — улыбнулся Нисидзака, прочитав удивление на лице собеседника.
— Вы считаете, что устойчивые чумные бациллы могли быть получены от устойчивых кишечных палочек?
— Да..
— То, что кишечные папочки могут передавал, по наследству свои свойства дизентерийным бациллам, с которыми они вместо находятся в кишечнике, — это еще более или менее понятно. Но кишечная пааочка и чумная бацилла— это ведь совершенно разнородные бактерии!
— Я бы этого не сказач, — улыбнулся Нисидзака. Кохияма весь превратился в слух.
— Вы, наверное, знаете, что при изучении микробов применяется метод окраски. И возможно, слышали о реакции Грамма?
— Слышал, — подтвердил Кохияма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Допустим, болезнь Тэрады еще не достигла критической стадии, по он выглядел слишком спокойным.
Когда у Эммы вдруг поднялась температура и у псе заподозрили чуму, Тэрада сказал, что, скорее всего, это не чума. Можег быть, и у пего тоже что-то другое? Или он невозмутим, потому что прекрасно знает картину этой болезни и ее течение?
— Вам и в самом деле стало лучше?
— Лучше. Жаль, конечно, что я причиняю беспокойство Канагаи, по тут уж я ничего не могу поделать.
Рукой, затянутой в резиновую перчатку, Тэрада сорван маску. Цвет липа в полумраке трудно было определить, но выражение его было удивительно спокойным и даже неожиданно мягким. Глубоко сидящие глаза, крючковатый нос и острые скулы — такой же, как всегда, Тэрада.
Он снова надел маску, и Кохияма окинул быстрым взглядом комнату. На большом лабораторном столе все было сдвинуто в одну сторону — стойка с пробирками, мензурки, чашки, весы и даже микроскоп, — так что стол казался почти свободным.
Посредине лежапи лишь пачка бумаги и тетрад:.. Кохияма понял, что Тэрада сейчас в основном пишет.
— Значит, вам действительно лучше?
— Вот пристал! — хриплым голосом произнес Тэрада. — Хватит, идите. — И закрыл дверь.
Кохияме ничего не оставалось, как вернуться вниз. За дверью снова воцарилось молчание. Это было тяжелое молчание, которое своей тяжестью, казалось, давило на весь дом.
Когда Кохияма спустился по лестнице и вошел в гостиную, здесь его ожидали Канагаи, Катасэ; потом пришел и Муракоси.
— Ну как? — спросил Канагаи.
— Ничего не получается, — ответил Кохияма.
— Неужели и чума ему нипочем! — изумленно воскликнул Муракоси.
— А может, он голову потерял от отчаяния? — сказал Катасэ.
— Он просит подождать до завтра и прийти к нему в полдень, — сказал Кохияма.
— До завтра? — Канагаи устало опустил голову.
Все они вольно или невольно должны были даже заболевшего Тэраду признавать здесь старшим. Кохияме захотелось подышать свежим воздухом, и он вышел во двор.
На дворе было холодно. Того и гляди начнутся первые осенние заморозки и иней посеребрит деревья. Кохияма дошел до площадки, где стояла санитарная машина из университетской клиники. В кабине дремал врач-практикант, который на этот раз заменял шофера. От холода он весь съежился.
За парком видна была полоска неба над улицей Кисседэра. Там все время вспыхивали неоновые огни рекламы. Больной Хамура принял их красный отблеск за свет "кометы", которая, по его словам, падала за линией горизонта.
Еще недавно Тэрада бранил жену Хамуры за то, что она плохо заботится о муже. Сейчас у него на это, наверное, уже не хватило бы сил. Возможно, теперь он и сам одной ногой стоял в могиле, подобной той, которую рыл для себя Хамура.
Было около 11 часов вечера. Кохияма повернул к дому. Приближаясь к подъезду, он еще издали заметил какого-то человека, который, казалось, что-то высматривает и пытается заглянуть в квартиру Убукаты; подойдя поближе, Кохияма узнал его: это был профессор Нисидзака.
— Нисидзака-сан? — окликнул его Кохияма.
— Л, это вы? — Профессор испуганно обернулся.
— Что-нибудь случилось?
— Да нет... — замялся Нисидзака, — просто я хочу кое О чем поговорить с вами. Но только наедине. Вот я и заглядывал в окно, хотел выбрать удобный момент.
Раз профессор предлагает поговорить без свидетелей, речь пойдет, скорее всего, об исследованиях Убукаты. Кохияма однажды уже обращался к нему по этому поводу, но тогда старик уклонился от ответа. — Я был бы очень рад. — Кохияма невольно понизил голос.
— Пойдемте ко мне, — сказал Нисидзака. — Жена уже спит, и нам никто не помешает.
Стараясь ступать бесшумно, они прошли мимо квартиры Убукаты. Так же тихо они проскользнули и под окнами Хамуры. Они уже были в гостиной у Нисидзаки, а профессор все еще продолжал озираться и прислушиваться. По-видимому, он опасался, что проснется жена, которая вряд ли одобрит это свидание.
— Все в порядке, — сказал он наконец, — боюсь только, что вы будете разочарованы, ведь я тоже знаю далеко не все.
— Что вы, помилуйте, считайте меня студентом, который слушает лекцию И жадно ловит каждое слово своего профессора.
— Что ж, спасибо, если это не комплимент, — улыбнулся Нисидзака. Он налил в чашки чай и пододвинул гостю печенье.
И чай, и печенье, и вся сервировка были великолепные. Несмотря на угрозу чумы, старая профессорша не собиралась менять своих обычаев и отказываться от привычного уклада житии. Кохияме, который ведал заказами и выдачей доставляемых институтом продуктов, это было отлично известно. В поведении старой профессорши была даже какая-то отвага, милая, трогательная и немножко жалкая. Но, возможно, именно поддержание привычного уклада и помотано ей сохранять душевное равновесие, без которого она не смогли бы выдержать страха перед чумой.
Поставив свою чашку па стол, Нисидзака выпрямился и внимательно посмотрел на Кохияму. Старый профессор выглядел еще довольно бодрым. Его аккуратно причесанные седые волосы отливали серебром, и никто не поверил бы, что он прожил долгую, полную трудов жизнь.
— Итак, — заговорил Нисидзака, — вас интересует проблема наследственной устойчивости бактерий, действие фактора К, не правда ли?
— Совершенно верно, — подтвердил Кохияма, чуть наклоняясь вперед.
— Прежде всего, — продолжав Нисидзака, — следует сказать, что клиническая практике сталкивается с множеством разнообразных случаев. Взял., например, туберкулез. Сейчас в нашей стране насчитывается свыше 35% больных туберкулезом, невосприимчивых к стрептомицину. И что особенно удивительно, устойчивыми к стрептомицину оказываются до пятнадцати процентов даже первичных больных. Чтобы не допускать появления устойчивых бацилл, стрептомицин начали применять в комбинации с ПЛСК и гидразитом, по положение пока остается прежним.
— Я слышан об этом, по не знал, что дело обстоит так скверно, — заметил Кохияма.
— Благодаря открытию антибиотиков и прогрессу в области хирургии, которая с появлением антибиотиков гоже поднялась на более высокую ступень, туберкулез уже перестали было считать серьезной опасностью. Л сейчас, как видите, он снова становится трудноизлечимой болезнью! Обратите внимание на следующие обстоятельство: У большого количества больных туберкулезом, которым делалась инъекция стрептомицина, обнаруживаются устойчивые к стрептомицину кишечные палочки, которые обладают способностью быстро размножаться. Но это было бы еще полбеды. Беда в том, что, находясь в кишечнике, они передают свойство устойчивости попадающим туда дизентерийным бациллам, которые прежде таким свойством не обладали.
— Да, господин Тэрада мне тоже об этом говорил, — осторожно прервал его Кохияма. — Хоть я не специалист, тут я все-таки разобрался, но...
— Не торопитесь, — остановил его профессор и, прищурившись, добавил: — Я прекрасно знаю, что вас в первую очередь интересует. Но об этом речь впереди.
— Я был крайне изумлен, когда Тэрада-сан появился с распылителем, наполненным культурой устойчивых чумных бацилл, — продолжал Нисид-зака.
— Вы полагаете, что это действительно были чумные бациллы? Кохияма внимательно следил за выражением лица профессора и за каждым его словом.
— Поручиться, разумеется, нельзя, но вряд ли это было что-либо другое. Для такого человека, как Нисидзака, который всего боялся, ответ был, пожалуй, слишком смелым, и это насторожило Кохияму. Впрочем, не кто иной, как сам Тэрада, заявил о чумных бациллах, а раз тайну нарушил человек, который в первую очередь должен был хранить ее, Нисидзака, очевидно, решил, что и он может быть теперь свободен от запретов. Никто не мог его упрекнуть в том, что именно он первым разгласил служебную тайну.
— Вы не находите, что распылитель, который мы видели в руках Тэрады, похож на модель бактериологического оружия? — сказал профессор.
— Иначе говоря, Тэрада работал над техническим усовершенствованием такого оружия?
— Нет, это абсурд. Зачем бы японский исследователь стал заниматься технической разработкой бактериологического оружия?
Слова профессора заставляли думать, что японские исследователи привлекаются сейчас к разработке не технической, а научной стороны дела. Кохияма поймал себя на том, ЧТО он но репортерской привычке торопится с выводами. Увлекшись разговором, он забыл о неписаном законе журналистов: в беседе с учеными никогда не высказывать свои догадки и предположения, ученые этого не любят. Правда, сами они позволяют себе строить разного рода гипотезы, а иногда и уходить в сторону от темы. Но ведь на то они и ученые...
— Существует, по-видимому, два вида приборов для распыления бактерий, — продолжал Нисидзака. — Прибор типа пневматических опрыскивателей, посредством которых разбрызгивается бактериальная культура, и второй вариант — типа аэрораспылителей. Австралийский медик Барнег сделал любопытные вычисления. Если па высоте триста метров над площадью шесть-семь миль в длину и ширину распылить в воздухе тонну палочек сибирской язвы, то с каждым литром вдыхаемого воздуха в организм будет нопадап» около ста тысяч спор этой бациллы. Так можно сразу вызвать эпидемию сибирской язвы, которой в естественных условиях люди редко заражаются.
— Вы хотите сказать, что это может стать оружием массового уничтожения? — осторожно перебил его Кохияма, досадуя в душе на то, что Нисидзака ходит вокруг да около интересующего его вопроса.
— Теоретически — да, но существует еще зависимость от атмосферных условий и стойкости бактерий, так что эффект весьма проблематичен. Впрочем, я, кажется, отклонился от пашей темы?
— Нет, нет, — поспешил заверить его Кохияма, — все это очень интересно.
— Ну что ж, в таком случае перейдем к вопросу о том, каким образом могли быть получены устойчивые чумные бациллы, о которых говорил господин Тэрада. Только прошу учесть, что мои рассуждения носят чисто теоретический характер. Я моту лишь предполагать, по не утверждал.. Ведь сам я никогда этим не занимался.
Нисидзака ночему-то вздохнул, придвинул к себе термос и снова заварил чай. Хозяин и гость с видимым удовольствием пили свежий чай из больших, похожих на пиалы чашек. Если бы кто-нибудь сейчас увидел их со стороны, он мог бы принять их за представителей двух поколений, которые несмотря на большую разницу в возрасте, в этот долгий осенний вечер ведут задушевный разговор, — трогательная картина, которую не так уж часто увидишь п наше времи.
Нисидзака поставил чашку па стол и продолжал:
— Я думаю, что, скорее всего, устойчивые чумные бациллы получены путем непосредственного скрещивания обыкновенных чумных бацилл с устойчивыми кишечными палочками.
Кохияма вопросительно уставился на профессора. Он отказывался верить. Слишком смелой и неправдоподобной показалась ему эта гипотеза. Такого рода сальто-мортале были, скорее, в стиле репортера Кохнямы, но отнюдь не такого серьезного ученого и осторожного человека, как Нисидзака.
— Я, разумеется, предполагаю такую возможность чисто теоретически, — улыбнулся Нисидзака, прочитав удивление на лице собеседника.
— Вы считаете, что устойчивые чумные бациллы могли быть получены от устойчивых кишечных палочек?
— Да..
— То, что кишечные папочки могут передавал, по наследству свои свойства дизентерийным бациллам, с которыми они вместо находятся в кишечнике, — это еще более или менее понятно. Но кишечная пааочка и чумная бацилла— это ведь совершенно разнородные бактерии!
— Я бы этого не сказач, — улыбнулся Нисидзака. Кохияма весь превратился в слух.
— Вы, наверное, знаете, что при изучении микробов применяется метод окраски. И возможно, слышали о реакции Грамма?
— Слышал, — подтвердил Кохияма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26