— О куреве придется забыть, детка. Хотя бы на период токования с клиентом. Курящих женщин он на дух не переносит.
— Ты-то откуда знаешь? — Я с сожалением посмотрела на бедненькую пачку «Vogue», нашедшую последний приют в луже.
— Знаю, — продолжал темнить Стас. — Возьми-ка вот это.
Он протянул мне не к ночи помянутые контактные линзы.
— Спасибо, но боюсь, что со зрением у меня все в порядке.
— Возьми. Знаешь, как надевать?
— Видела в мексиканском сериале, — огрызнулась я, но линзы все-таки нацепила.
К нерезкой и тотчас же сгинувшей боли я оказалась готова: потерявшим девственность на повторную дефлорацию глубоко начихать.
— Ну, как? — поинтересовался Стас.
— Как-как… Об косяк, инквизитор.
Я полезла в сумочку, достала зеркальце и воззрилась на себя: глаза, предательски отказавшиеся от родной светло-зеленой гаммы, стали карими.
— Кивиха, — я прозорливо цыкнула зубом.
— Алла Кодрина, — поправил меня Стас. — Фамилию мужа она не брала.
— Очень мудро с ее стороны, — я кокетливо улыбнулась патрону. — Ну что, похожа я на почившую нимфу?
— Не очень, — Стас был самокритичен. — Но общий абрис сойдет. Он должен клюнуть.
Я едва удержалась от того, чтобы не рассказать ему о гипотетических притязаниях виолончелиста в первом отделении, но вовремя промолчала. Не стоит обнадеживать Стасевича раньше времени.
— Что будем делать? — Перспектива возвращения под своды филармонического зала меня не прельщала.
— Второе отделение, — напомнил Стас.
— Уже началось. Так что в зал меня не пустят.
— Черт с тобой. Сделаем так: я подброшу тебя в «Европу», он объявится там часа через полтора. Дальше действуй по обстоятельствам. И помни, обедать вы должны вместе.
…В «Европе» для меня был заказан столик. Стас самолично проводил меня к нему, поцеловал руку, шепнул очаровательную непристойность и испарился. Я осталась одна в чарующем обществе испанского муската «Миральва». Вино тоже было выбрано по настоянию Стаса. Откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, я вертела перстень на пальце и повторяла про себя последние Стасовы наставления: ног не раздвигать, губы не облизывать, призывно не смотреть, водки не требовать, на колени не садиться, ремней не расстегивать и о таксе не заикаться.
Не задание, а куличики на Пасху. В ближайшие же выходные отправлюсь на Смоленку к Ксении Блаженной и преставлюсь свечечками.
Олев Киви появился в ресторанном зале, когда я уже приговорила винишко и с упоением разглядывала матрону за соседним столиком. На старой мочалистой бизнес-вумен был очаровательный костюмчик, гармонировавший с чем угодно, только не с ее морщинистой, вытянутой, как у пристяжной лошади, шеей. Я даже зарисовала фасончик на салфетке и теперь обдумывала, во сколько мне обойдется пошив такой миленькой вещицы.
Именно за этим благородным занятием застали меня проголодавшийся эстонец-виолончелист и свора его прихлебателей. Они оккупировали столик в углу, недалеко от меня, и вся ресторанная шушера во главе с метрдотелем слетелась к ним, как воронье к падали.
Пусть терзают, подумала я, свято выполняя заповеди Стаса: никаких провоцирующих телодвижений.
И еще вина.
Вино появилось на моем столе спустя пять минут. А еще через пять минут ко мне подсел худосочный молодой человек с лицом законченного психопата.
— Позволите? — хрипло спросил он, ухватившись за край скатерти.
Только этого не хватало!
Я оценивающе посмотрела на его побелевшие пальцы: отодрать их от стола, во всяком случае в ближайшие полчаса, не представлялось никакой возможности.
— У кого лечимся? — сочувственно спросила я. Молодой человек дико скосил на меня глаза и вытащил из кармана визитку: «Петербургская Аномалия». Отдел расследований. Сергей Синенко. Спецкор».
С диагнозом все было ясно, и я тяжело вздохнула.
— Вы ведь тоже?.. — сглотнув слюну, прошептал Сергей Синенко.
— Что — тоже?
— Тоже за ним охотитесь?
— За кем?
— За эстонцем. За Олевом Киви.
От неожиданности я вздрогнула, но тут же взяла себя в руки: две древнейшие профессии постоянно сталкиваются лбами где угодно, даже здесь, в респектабельном зале «Европы».
— С чего вы взяли?
— Мне показалось…
— ???
— Уж слишком старательно вы на него не смотрите.
Я поморщилась: чего мне не хватает в жизни, так это доморощенных детективов.
— Не говорите глупостей, — осадила я зарвавшегося репортеришку.
Репортеришка заткнулся, но ненадолго.
— Простите, я не мог вас видеть раньше? Дурачина ты, дурачина, всех твоих жалких спецкоровских грошиков не хватит, чтобы увидеть меня. Даже в окне проезжающей машины, не говоря уже о какой-нибудь пикантной позе.
— Боюсь, что нет. — Я замаскировалась бокалом и сделала мелкий глоток.
— Мне нужно взять у него интервью, — не отставал он.
— Берите, — великодушно разрешила я. — Я-то здесь при чем?
— Все дело в том, что он не дает интервью. Уже год, с тех пор, как погибла его жена.
— Вот как?
— Только пресс-конференции. Тухляк на темы искусства…
Дело начинало принимать интересный оборот, и я решила поощрить тайного агента газеты «Петербургская Аномалия» Сергея Синенко.
— И что же с ней случилось?
Спецкор приоткрыл было пасть и тут же с лязганьем ее захлопнул: к нашему столику приближался Олев Киви.
— Он… идет… — апокалиптическим шепотом пробубнил Синенко.
Я и сама это видела: эстонец, сжимавший в руках бокал с красным вином, надвигался, как множественный оргазм у записной нимфоманки — неотвратимо, бесповоротно и стремительно.
Но тем не менее первой жертвой горячего эстонского парня оказалась вовсе не я, а несчастный затравленный спецкор.
— Я могу поговорить с вашей дамой? — обратился к нему Олев Киви.
— Да, конечно… — выдавил из себя мой неожиданный знакомый.
— Наедине. — О, эта артикуляция, подернутая легкой ленцой! Таллин, без сожаления оставленный четыре года назад, снова ухватился за меня узловатыми чухонскими пальцами.
— Конечно, конечно…
Синенко сполз со стула и неуверенной походкой направился к выходу. Я расставила локти (только локти, Стас, ничего криминального!) и принялась рассматривать Олева Киви.
Он был неплох, совсем неплох, с таким можно завалиться в койку без предварительной оплаты: тяжелая челюсть и легкие губы, брови в цвет глаз и глаза в цвет волос — именно так выглядят дюны под сентябрьским солнцем. И не где-нибудь в загаженной яхтами Пирите, а на заповедных островах с длинными окончаниями.
На этих островах я никогда не была.
Эстонец тоже не остался в долгу: он жадно ощупывал мое лицо сузившимися зрачками, он все еще не знал, в каком море бросить якорь и в какой бухте сойти на берег.
Пауза затягивалась и становилась почти неприличной. И я наконец-то решилась помочь этому горе-мореплавателю.
— Слушаю вас.
Вместо ответа он уставился на этикетку на вине, и кадык его предательски дрогнул.
— Это ведь случайность, правда? Вы выбрали вино наугад? — Его мягкий голос умолял меня, подсказывал ответ, подталкивал к безопасной колее.
Но на колею, сдобренную худосочным эстонским черноземом, я была не согласна.
— Это только любовников выбирают наугад. И презервативы в аптеке, — не удержалась от сарказма я. — А к винам привыкают.
Олев Киви сморщился и поерзал на стуле, как какой-нибудь отставной майор-геморройник.
— Да, я понимаю… Простите за бестактный вопрос.
— Выпьете со мной? — Черт возьми, мой огрубевший в постельных баталиях рот явно доминировал над мозгами. Я форсировала события, а это вряд ли понравится Стасу.
Эстонец захлопал коровьими ресницами и надолго замолчал. Молчание зависло над его недопитым бокалом с красным вином, над моим бокалом с «Миральвой» и над целомудренными дольками лимона в блюдце. Только спустя минуту виолончелист решился. Он выплеснул остатки красного в соусник и потянулся к моей бутылке.
Теперь мы были на равных — оба с мускатом в руках.
— Как вас зовут? — он испытующе посмотрел на меня.
— Варя. Варвара. Некоторые зовут меня Барбара, это тоже не воспрещается. — Имя «Барбара» предпочитали все прошедшие через мои руки иностранцы и один отечественный бизнесменчик, большой любитель долгоиграющей «Санта-Барбары».
— Мне нравятся русские имена, — Киви перевел дух и как будто успокоился. — За вас, Варя.
Русские имена, кто бы мог подумать!
Мы чокнулись и молодецки заглотнули мускат. Чертова «Миральва» была мне также безразлична, как и воинственная мужская анатомия: тело и тело, вино и вино, одно из тысяч, — но Олев Киви!.. Он устроил из пошленького первого тоста настоящий ритуал! Вначале он пил медленно, маленькими глотками, прислушиваясь к себе. А потом, не ввдержав, опрокинул в себя остатки муската. Как будто бежал изо всех сил к своему прошлому.
Бежал и боялся опоздать.
Отставив пустой бокал, он откинулся на спинку кресла и снова принялся пожирать меня глазами, — как и тогда, в филармонии. Вот тут-то я и поняла, что его блеклые эстонские очи вступили в явное противоречие с его таким же блеклым умишком: «jaa, jaa, jaa» , — нашептывали очи, «mitte, mitte, mitte» , — настаивал умишко.
«Нет. Этого не может быть».
Необычайным усилием воли Олев Киви шуганул распоясавшийся организм. И снова обратился ко мне.
— Я видел вас в филармонии сегодня, — пролепетал он. — Ведь это были вы?
— Неужели вы в состоянии рассматривать зал во время концерта? — уклонилась от прямого ответа я.
— Все не так… — он пощелкал пальцами, подбирая выражение. — Я увидел вас, потому что… потому что хотел увидеть…
Не закончив, он снова потянулся к спасительной «Миральве» (заказанной, между прочим, на наши со Стасом денежки) и снова опрокинул в себя бокал.
— То место, на котором вы сидели…
— Я всегда заказываю билеты именно на него, — я понимала подвыпившего виолончелиста с полуслова. Стас мог быть мной доволен.
— Maania , — жалобно пробормотал он. Полностью с тобой согласна, дорогой мой.
— Вы что-то сказали? — участливо спросила я и положила руку ему на рукав.
Перстень, болтавшийся у меня на пальце, по-змеиному изогнулся и выскочил — камнем на поверхность. Симпатичным, но самым обыкновенным камнем, хрестоматийным и не слишком чистым изумрудиком, к тому же довольно небрежно ограненным. Но его чудесное возникновение произвело фурор. Даже известие о штурме таллинской ратуши русским спецназом (куда только смотрит НАТО?!!) было бы встречено эстонцем с меньшим волнением. Он совсем непочтительно перехватил мою руку и едва не сорвал перстень. Воздуха ему явно не хватало.
— Откуда это у вас? — Киви едва шевелил посиневшими губами.
— Семейная реликвия, — я четко следовала дремовским инструкциям. — Подарок матери. Отпустите, пожалуйста. Вы делаете мне больно…
Его отчаянные, ополоумевшие пальцы слегка ослабили хватку.
— Maania, — снова повторил он. — Как вас зовут, вы сказали?
— Варвара. Варя.
Совсем не то, что он жаждал услышать.
— Это не может быть семейной реликвией, Варя. Не вашей, во всяком случае… Этот перстень я подарил своей жене.
Он осекся и перевел взгляд с моей руки на свою. Я последовала примеру виолончелиста. На его мизинце ловко сидел перстень. Не такой же (перстень был мужским), но очень похожий. Во всяком случае, камни казались почти идентичными.
— Ей хотелось, чтобы мы всегда помнили друг о друге. — Киви понял, куда именно я смотрю.
Теперь уже мне не хватало воздуха. Жучара Стасевич подложил мне свинью, теперь я знала это наверняка. Свинью с гарниром из индийской мелодрамы. Сейчас этот виолончельных дел мастер начнет призывать на помощь ожиревшее ресторанное секьюрити. И клясться государственным флагом Эстонии, что я воровка и стянула перстенек у его жены, прибегнув к эксгумации трупа. Нетрудно предположить, что за этим последует…
— Отпустите… Если вы не прекратите, я позову метрдотеля, — отчаянно труся, прошипела я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63