— поторопил меня обладатель пушки.
— Нет. Но у вас там пистолет… По-моему. Вы в курсе?
— Газовый. У меня разрешение. В белой папке. Можете посмотреть. Не перепутайте с черной. Там договора…
— Да нет, я вам верю.
— А карта в левом углу.
Я наконец-то добыла карту, и мы остановились возле первого попавшегося фонаря, чтобы рассмотреть ее: лампочки в салоне не горели.
— Всеволожское направление… — пробасил Рейно. — Вы знаете, где этот vihatud Всеволожск?
— Это рядом с Питером… Трасса за Всеволожском одна, и по ней мы должны упереться в Ладогу. А вот Куккарево…. Я не знаю. Никогда там не была.
— Найдем, — успокоил меня Рейно.
До Всеволожска мы не сказали друг другу ни слова. Я не знала, о чем думал Рейно: во всяком случае, его тяжеловатый, как будто присыпанный песком профиль напрочь отвергал любые обвинения в усиленной умственной деятельности. У меня же из головы не выходили письма и телеграммы, которые Алла Кодрина с такой интенсивностью слала своему любовнику. Их связь не прекращалась все три года замужества Аллы. А такую страсть невозможно скрывать долго. Наверняка Олев Киви что-то подозревал. В конце концов, я была лично знакома с ним и смело могу утверждать, что глаза его были на лице, а не на заднице. И глаза эти все видели, в отличие, допустим, от глаз Яночки Сошальской. Но и Яночка, будучи слепой, задавала телефонного жару своему мужу. Что уж говорить о зрячем!.. Так что обвинения в патологической ревности просто несостоятельны…
— Вы спите? — спросил у меня Рейно. Ну почему, как только я начинаю усиленно думать о чем-то, создается такое впечатление, что я сплю?!
— Нет. — Я была предельно холодна и предельно лаконична в ответе.
— В шкатулке я нашел еще кое-что.
— Не хватит ли сюрпризов?
— Сам удивляюсь. Они в кармане… Верхнем накладном, с вашей стороны. Возьмите…
— Здесь же темно!
— Там же — маленький фонарик.
Я запустила руку в карман и вытащила — сначала фонарик (действительно, крошечный, предназначенный явно для противоправных деяний). А потом — такую же крошечную стопку проколотых степлером листков. Она была настолько незначительной по размеру, что я даже не сразу нашла ее в бездонной пропасти кармана.
Я разложила листки на коленях и принялась изучать их.
— Ничего не понимаю…
— Это квитанции, — небрежно бросил Рейно. — К отправленным телеграммам. Очевидно, Игорь Пестерев тоже был любителем телеграфных сообщений.
— Вы стервятник. Зачем так издеваться над чувствами других людей? Вы наверняка никогда не любили…
— Зато вы наверняка проливали слезы не по одному десятку возлюбленных…
Я откинулась на сиденье. Возлюбленных у меня было гораздо больше десятка (и даже нескольких десятков), но ни один из них не стоил и слезинки. Разве что сентиментальный Лешик Богомол, большой любитель петтинга, подогретой водки и программы «В мире животных». Лешик умилял меня постоянными просьбами «вступить в законный брак» и страстью к коллекционированию пакетов для блевотины на международных авиарейсах. Стоило ему вылететь по своим бандитским делам за бугор, как его обширная коллекция пополнялась очередным шедевром типографско-самолетно-медицинской мысли с символикой авиакомпании.
Н-да, только Лешик заслуживал тихого вздоха…
— Успокойтесь, ничего я не проливала. Просто хочу вступиться за чужие чувства. Влюбленные обмениваются телеграммами, что же здесь дурного?
— В том-то все и дело, что никакого обмена не было! Посмотрите, там указан город, в который направляется телеграмма.
Я забегала пальцами по квитанциям. Квитанций было четыре. И на каждой из них варьировалось одно и то же сочетание букв — «МЕСТ…», «МЕСТН…», «МЕСТНАЯ».
— Соображаете, что к чему?
— С трудом… Вы хотите сказать, что телеграммы отправлялись из Питера в Питер же?
— Мы имеем тому документальное подтверждение, — Рейно гнал машину и даже не смотрел на меня. Кажется, у него были готовы ответы на все мои вопросы. Даже не заданные.
— И что это значит?
— Ничего, кроме того, что указано в квитанциях. Помните страстные призывы Алики? В разные месяцы, в разные годы и из разных концов света. А здесь… Все четыре — в течение месяца, в одном и том же городе, но из разных почтовых отделений. Подождите!..
Рейно так резко затормозил, что «опелек» едва не врезался в дорожный указатель «РАХЬЯ. 5 KM». А я едва не врезалась головой в лобовое стекло.
— Вашу мать! — выругалась я, исподтишка подсчитывая языком количество уцелевших зубов. — Не дрова везете, в самом деле!!!
Но Рейно было ровным счетом наплевать на мою многострадальную челюсть.
— Дайте сюда! Дайте их мне! — Он почти силой вырвал фонарик и квитанции из моих рук. И снова принялся изучать их. Но теперь к бумажкам добавился еще и «вечный календарь».
Чтобы не видеть этих судорожных телодвижений, я выскочила из машины и прошлась по обочине, разминая ноги. Было темно, где-то вдалеке (должно быть, в населенном пункте Рахья) побрехивали собаки, и за шиворот забирался сырой ветер. «Почему бы тебе, действительно, не уехать в Молдавию?» — вдруг подумала я. Там мало воды, но много солнца, там мало лесов, но много виноградников, там мало дождей, но много звезд на небе; там мало водки, но много вина, там мало шлюх, но много детей; там ты сможешь покорить Аурэла Чорбу…
— Куда вы пропали? — донесся до меня голос Рей-но. — Решили, что я буду искать вас в этих чертовых потемках?
— Уже иду…
Я вздохнула. Влажные мечты об Аурэле Чорбу придется отложить до лучших времен…
— Ну что, обнаружили что-нибудь из ряда вон? — безразличным голосом спросила я, усаживаясь на сиденье рядом с Рейно.
— Пока не знаю. В цепочке не хватает звеньев, но некоторые вещи настораживают.
— Какие же именно?
— Квитанции. Все четыре посланы из Питера в Питер. Это первое. Второе: все четыре посланы в течение месяца.
— Вы повторяетесь.
— Третье: все четыре посланы из разных почтовых отделений.
— Вы повторяетесь.
— Пятое, — Рейно было глубоко наплевать на мои комментарии. — Все четыре посланы из разных почтовых отделений, но практически в одно и то же время. Между десятью и одиннадцатью утра. И, наконец, шестое: все четыре отправлены в будние дни. Никаких суббот, никаких воскресений.
— Может быть, есть еще и седьмое? — Причина странного волнения Рейно до сих пор была мне непонятна. — Семь — магическое число.
— Седьмое? Пожалуй, есть… — Он даже обрадовался: я оказалась в нужное время в нужном месте и даже умудрилась подать нужную реплику. — Месяц, когда пошел поток телеграмм… Этот месяц — май. Май прошлого года. Последнее письмо Алики датировано апрелем прошлого года. А в июне ее убили. Слишком много событий для шестидесяти дней, вы не находите?
Я угрюмо молчала. Не исключено, совсем не исключено, что накануне вечером мы проводили шмон в квартире убийцы. И это мрачное ружье, которое так и хочется приставить к какой-нибудь зазевавшейся грудной клетке… И этот мрачный нож, которым так и хочется поддеть какие-нибудь зазевавшиеся мозги…
А ведь Алла…. Алла была убита неустановленным предметом… Предположительно — ножом. Об этом свидетельствовал характер раны!
Но каков подонок! Какова сволочь! Каков гад этот Игорь Аркадьевич Пестерев! Не простить своей возлюбленной опрометчивого шага! Копить ненависть на протяжении стольких лет! А потом вызвать в Россию доверившуюся ему женщину и хладнокровно расправиться с ней!..
О, мужчины! О, жалкие опоссумы, скунсы и тушканчики! Зарвавшиеся утконосы, возомнившие, что именно они правят миром! Обнаглевшие муравьеды, которые даже наивного доверчивого боженьку сделали своим сообщником! Наклеили ему бороду и переодели в брюки, когда он спал… Права, права Монтесума — от мужчин не приходится ждать ничего хорошего! В лучшем случае они оставляют тебя в покое и ограничиваются лишь слюнявым лобзанием рук. А за каждым таким лобзанием кажет лик змеиное жало!..
— Сволочи! — Я стукнула себя по колену. — Все мужчины таковы!
— Ну вот, еще одна ушибленная феминизмом, — покачал головой Рейно. — Чем вам-то мужчины досадили, бедняжка?
— Меня гоняют, как зайца, — начала я, и Рейно снова резко затормозил. И снова я едва не пробила лбом стекло. — Нет уж! Вы меня выслушаете, и никакие технические уловки вам не помогут!..
— Готов выслушать. Но, по-моему, мы уже приехали. Я захлопнула пасть и уставилась на круг света от фар. Они недвусмысленно высвечивали указатель «КУККАРЕВО».
— Действительно, приехали… И что теперь делать?
— Вы же изучали досье Кодриной, — снова напомнил мне Рейно. — Там был адрес.
— Да? — несказанно удивилась я.
— Окуневый проток, дом 1. Ну что, двинули?
— Раз уж мы здесь… Конечно.
Куккарево оказалось ничем не примечательным селеньицем в одну улицу, полностью укрытым камышами. Улица так и называлась — Окуневой. Именно сюда и выходили тылы всех домов: лицом все эти избушки были обращены к Ладоге. От каждой такой избушки к самому озеру шел проток, тоже отороченный непролазными камышовыми метелками. Должно быть, жители Куккарева были чрезмерно амбициозны, — одной улицы им показалось мало, и они организовали сразу несколько десятков: по количеству домов.
Окуневый проток 1
Окуневый проток 2
Окуневый проток 3 — и далее по списку.
Родовой дом Кодриных оказался самым первым. Теперь ясно, почему появление Аллы и ее смерть так и остались незамеченными. Ни Алле, ни приехавшему вместе с ней (или после нее) убийце не нужно было въезжать в саму деревню. А камыши своим неумолкаемым шорохом могли лжесвидетельствовать столько, сколько их душенька пожелает.
Остановив машину на обочине, Рейно выполз наружу и сразу же потерялся в едва брезжущих сумерках. Откинувшись на сиденье, я слушала шелест камышей и едва уловимый плеск воды — с Ладоги дул ветер.
Требовательный стук в стекло раздался так неожиданно, что я вздрогнула. Положительно, родители Рейно Юускула, старые матерые железнодорожники, вытолкнули своего сынишку на свет божий только с одной миссией: чтобы он мешал мне, Варваре Сулейменовой, жить. И со сладострастием распугивал мои и без того пугливые мысли.
— Вылезайте, — скомандовал Рейно. — Посетим эту vihatud Долину Смерти.
— А там?..
— Там никого нет. Должно быть, оставшиеся в живых члены клана отреклись от дома навсегда.
— Может, подождем, пока рассветет?
— Может, подождем, пока наступит зима?.. Или до Страшного суда здесь задержимся?
Он резко дернул дверцу «опелька», и я почти вывалилась ему на руки.
— Идите за мной. Тропинка почти не видна и заросла крапивой…
— Спасибо, что предупредили…
Это действительно был широкий жест с его стороны. Девять из десяти эстонцев промолчали бы о крапиве, да еще и подставили бы подножку, чтобы русская тетеха свалилась в мерзопакостную траву и понаставила волдырей на имперскую, попирающую свободу слова и права нацменьшинств ряху.
Я ухватилась за край юускуловской жилетки, закрыла глаза и благополучно проскочила до застекленной веранды.
На входной двери висел внушительного вида амбарный замок.
— Вперед, — сказала я. — Вскрывайте двери на глазах у изумленной общественности! Плюйте на закон о неприкосновенности жилья! У вас это очень хорошо получается.
Рейно смерил меня презрительным взглядом и отправился на крыльцо — терзать проржавевший замок.
— Или в России уже разрешается накладывать лапу на чужое имущество без всяких последствий? — Что за бес в меня вселился, почему я никак не уймусь?!
— А вы как думали? Вы, русские, сначала со своей приватизацией разберитесь, а потом уже указывайте другим народам, что им делать… — Рейно не закончил и коротко выругался. — О, куррат!..
— Что там случилось?
Он ничего не ответил, а сунул в рот сбитый о замок палец. По левой фаланге сочилась кровь.
— Будете знать, как наезжать на великую страну, — сказала я, по-хозяйски запустила руку в один из карманов Рейно и вынула оттуда носовой платок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Нет. Но у вас там пистолет… По-моему. Вы в курсе?
— Газовый. У меня разрешение. В белой папке. Можете посмотреть. Не перепутайте с черной. Там договора…
— Да нет, я вам верю.
— А карта в левом углу.
Я наконец-то добыла карту, и мы остановились возле первого попавшегося фонаря, чтобы рассмотреть ее: лампочки в салоне не горели.
— Всеволожское направление… — пробасил Рейно. — Вы знаете, где этот vihatud Всеволожск?
— Это рядом с Питером… Трасса за Всеволожском одна, и по ней мы должны упереться в Ладогу. А вот Куккарево…. Я не знаю. Никогда там не была.
— Найдем, — успокоил меня Рейно.
До Всеволожска мы не сказали друг другу ни слова. Я не знала, о чем думал Рейно: во всяком случае, его тяжеловатый, как будто присыпанный песком профиль напрочь отвергал любые обвинения в усиленной умственной деятельности. У меня же из головы не выходили письма и телеграммы, которые Алла Кодрина с такой интенсивностью слала своему любовнику. Их связь не прекращалась все три года замужества Аллы. А такую страсть невозможно скрывать долго. Наверняка Олев Киви что-то подозревал. В конце концов, я была лично знакома с ним и смело могу утверждать, что глаза его были на лице, а не на заднице. И глаза эти все видели, в отличие, допустим, от глаз Яночки Сошальской. Но и Яночка, будучи слепой, задавала телефонного жару своему мужу. Что уж говорить о зрячем!.. Так что обвинения в патологической ревности просто несостоятельны…
— Вы спите? — спросил у меня Рейно. Ну почему, как только я начинаю усиленно думать о чем-то, создается такое впечатление, что я сплю?!
— Нет. — Я была предельно холодна и предельно лаконична в ответе.
— В шкатулке я нашел еще кое-что.
— Не хватит ли сюрпризов?
— Сам удивляюсь. Они в кармане… Верхнем накладном, с вашей стороны. Возьмите…
— Здесь же темно!
— Там же — маленький фонарик.
Я запустила руку в карман и вытащила — сначала фонарик (действительно, крошечный, предназначенный явно для противоправных деяний). А потом — такую же крошечную стопку проколотых степлером листков. Она была настолько незначительной по размеру, что я даже не сразу нашла ее в бездонной пропасти кармана.
Я разложила листки на коленях и принялась изучать их.
— Ничего не понимаю…
— Это квитанции, — небрежно бросил Рейно. — К отправленным телеграммам. Очевидно, Игорь Пестерев тоже был любителем телеграфных сообщений.
— Вы стервятник. Зачем так издеваться над чувствами других людей? Вы наверняка никогда не любили…
— Зато вы наверняка проливали слезы не по одному десятку возлюбленных…
Я откинулась на сиденье. Возлюбленных у меня было гораздо больше десятка (и даже нескольких десятков), но ни один из них не стоил и слезинки. Разве что сентиментальный Лешик Богомол, большой любитель петтинга, подогретой водки и программы «В мире животных». Лешик умилял меня постоянными просьбами «вступить в законный брак» и страстью к коллекционированию пакетов для блевотины на международных авиарейсах. Стоило ему вылететь по своим бандитским делам за бугор, как его обширная коллекция пополнялась очередным шедевром типографско-самолетно-медицинской мысли с символикой авиакомпании.
Н-да, только Лешик заслуживал тихого вздоха…
— Успокойтесь, ничего я не проливала. Просто хочу вступиться за чужие чувства. Влюбленные обмениваются телеграммами, что же здесь дурного?
— В том-то все и дело, что никакого обмена не было! Посмотрите, там указан город, в который направляется телеграмма.
Я забегала пальцами по квитанциям. Квитанций было четыре. И на каждой из них варьировалось одно и то же сочетание букв — «МЕСТ…», «МЕСТН…», «МЕСТНАЯ».
— Соображаете, что к чему?
— С трудом… Вы хотите сказать, что телеграммы отправлялись из Питера в Питер же?
— Мы имеем тому документальное подтверждение, — Рейно гнал машину и даже не смотрел на меня. Кажется, у него были готовы ответы на все мои вопросы. Даже не заданные.
— И что это значит?
— Ничего, кроме того, что указано в квитанциях. Помните страстные призывы Алики? В разные месяцы, в разные годы и из разных концов света. А здесь… Все четыре — в течение месяца, в одном и том же городе, но из разных почтовых отделений. Подождите!..
Рейно так резко затормозил, что «опелек» едва не врезался в дорожный указатель «РАХЬЯ. 5 KM». А я едва не врезалась головой в лобовое стекло.
— Вашу мать! — выругалась я, исподтишка подсчитывая языком количество уцелевших зубов. — Не дрова везете, в самом деле!!!
Но Рейно было ровным счетом наплевать на мою многострадальную челюсть.
— Дайте сюда! Дайте их мне! — Он почти силой вырвал фонарик и квитанции из моих рук. И снова принялся изучать их. Но теперь к бумажкам добавился еще и «вечный календарь».
Чтобы не видеть этих судорожных телодвижений, я выскочила из машины и прошлась по обочине, разминая ноги. Было темно, где-то вдалеке (должно быть, в населенном пункте Рахья) побрехивали собаки, и за шиворот забирался сырой ветер. «Почему бы тебе, действительно, не уехать в Молдавию?» — вдруг подумала я. Там мало воды, но много солнца, там мало лесов, но много виноградников, там мало дождей, но много звезд на небе; там мало водки, но много вина, там мало шлюх, но много детей; там ты сможешь покорить Аурэла Чорбу…
— Куда вы пропали? — донесся до меня голос Рей-но. — Решили, что я буду искать вас в этих чертовых потемках?
— Уже иду…
Я вздохнула. Влажные мечты об Аурэле Чорбу придется отложить до лучших времен…
— Ну что, обнаружили что-нибудь из ряда вон? — безразличным голосом спросила я, усаживаясь на сиденье рядом с Рейно.
— Пока не знаю. В цепочке не хватает звеньев, но некоторые вещи настораживают.
— Какие же именно?
— Квитанции. Все четыре посланы из Питера в Питер. Это первое. Второе: все четыре посланы в течение месяца.
— Вы повторяетесь.
— Третье: все четыре посланы из разных почтовых отделений.
— Вы повторяетесь.
— Пятое, — Рейно было глубоко наплевать на мои комментарии. — Все четыре посланы из разных почтовых отделений, но практически в одно и то же время. Между десятью и одиннадцатью утра. И, наконец, шестое: все четыре отправлены в будние дни. Никаких суббот, никаких воскресений.
— Может быть, есть еще и седьмое? — Причина странного волнения Рейно до сих пор была мне непонятна. — Семь — магическое число.
— Седьмое? Пожалуй, есть… — Он даже обрадовался: я оказалась в нужное время в нужном месте и даже умудрилась подать нужную реплику. — Месяц, когда пошел поток телеграмм… Этот месяц — май. Май прошлого года. Последнее письмо Алики датировано апрелем прошлого года. А в июне ее убили. Слишком много событий для шестидесяти дней, вы не находите?
Я угрюмо молчала. Не исключено, совсем не исключено, что накануне вечером мы проводили шмон в квартире убийцы. И это мрачное ружье, которое так и хочется приставить к какой-нибудь зазевавшейся грудной клетке… И этот мрачный нож, которым так и хочется поддеть какие-нибудь зазевавшиеся мозги…
А ведь Алла…. Алла была убита неустановленным предметом… Предположительно — ножом. Об этом свидетельствовал характер раны!
Но каков подонок! Какова сволочь! Каков гад этот Игорь Аркадьевич Пестерев! Не простить своей возлюбленной опрометчивого шага! Копить ненависть на протяжении стольких лет! А потом вызвать в Россию доверившуюся ему женщину и хладнокровно расправиться с ней!..
О, мужчины! О, жалкие опоссумы, скунсы и тушканчики! Зарвавшиеся утконосы, возомнившие, что именно они правят миром! Обнаглевшие муравьеды, которые даже наивного доверчивого боженьку сделали своим сообщником! Наклеили ему бороду и переодели в брюки, когда он спал… Права, права Монтесума — от мужчин не приходится ждать ничего хорошего! В лучшем случае они оставляют тебя в покое и ограничиваются лишь слюнявым лобзанием рук. А за каждым таким лобзанием кажет лик змеиное жало!..
— Сволочи! — Я стукнула себя по колену. — Все мужчины таковы!
— Ну вот, еще одна ушибленная феминизмом, — покачал головой Рейно. — Чем вам-то мужчины досадили, бедняжка?
— Меня гоняют, как зайца, — начала я, и Рейно снова резко затормозил. И снова я едва не пробила лбом стекло. — Нет уж! Вы меня выслушаете, и никакие технические уловки вам не помогут!..
— Готов выслушать. Но, по-моему, мы уже приехали. Я захлопнула пасть и уставилась на круг света от фар. Они недвусмысленно высвечивали указатель «КУККАРЕВО».
— Действительно, приехали… И что теперь делать?
— Вы же изучали досье Кодриной, — снова напомнил мне Рейно. — Там был адрес.
— Да? — несказанно удивилась я.
— Окуневый проток, дом 1. Ну что, двинули?
— Раз уж мы здесь… Конечно.
Куккарево оказалось ничем не примечательным селеньицем в одну улицу, полностью укрытым камышами. Улица так и называлась — Окуневой. Именно сюда и выходили тылы всех домов: лицом все эти избушки были обращены к Ладоге. От каждой такой избушки к самому озеру шел проток, тоже отороченный непролазными камышовыми метелками. Должно быть, жители Куккарева были чрезмерно амбициозны, — одной улицы им показалось мало, и они организовали сразу несколько десятков: по количеству домов.
Окуневый проток 1
Окуневый проток 2
Окуневый проток 3 — и далее по списку.
Родовой дом Кодриных оказался самым первым. Теперь ясно, почему появление Аллы и ее смерть так и остались незамеченными. Ни Алле, ни приехавшему вместе с ней (или после нее) убийце не нужно было въезжать в саму деревню. А камыши своим неумолкаемым шорохом могли лжесвидетельствовать столько, сколько их душенька пожелает.
Остановив машину на обочине, Рейно выполз наружу и сразу же потерялся в едва брезжущих сумерках. Откинувшись на сиденье, я слушала шелест камышей и едва уловимый плеск воды — с Ладоги дул ветер.
Требовательный стук в стекло раздался так неожиданно, что я вздрогнула. Положительно, родители Рейно Юускула, старые матерые железнодорожники, вытолкнули своего сынишку на свет божий только с одной миссией: чтобы он мешал мне, Варваре Сулейменовой, жить. И со сладострастием распугивал мои и без того пугливые мысли.
— Вылезайте, — скомандовал Рейно. — Посетим эту vihatud Долину Смерти.
— А там?..
— Там никого нет. Должно быть, оставшиеся в живых члены клана отреклись от дома навсегда.
— Может, подождем, пока рассветет?
— Может, подождем, пока наступит зима?.. Или до Страшного суда здесь задержимся?
Он резко дернул дверцу «опелька», и я почти вывалилась ему на руки.
— Идите за мной. Тропинка почти не видна и заросла крапивой…
— Спасибо, что предупредили…
Это действительно был широкий жест с его стороны. Девять из десяти эстонцев промолчали бы о крапиве, да еще и подставили бы подножку, чтобы русская тетеха свалилась в мерзопакостную траву и понаставила волдырей на имперскую, попирающую свободу слова и права нацменьшинств ряху.
Я ухватилась за край юускуловской жилетки, закрыла глаза и благополучно проскочила до застекленной веранды.
На входной двери висел внушительного вида амбарный замок.
— Вперед, — сказала я. — Вскрывайте двери на глазах у изумленной общественности! Плюйте на закон о неприкосновенности жилья! У вас это очень хорошо получается.
Рейно смерил меня презрительным взглядом и отправился на крыльцо — терзать проржавевший замок.
— Или в России уже разрешается накладывать лапу на чужое имущество без всяких последствий? — Что за бес в меня вселился, почему я никак не уймусь?!
— А вы как думали? Вы, русские, сначала со своей приватизацией разберитесь, а потом уже указывайте другим народам, что им делать… — Рейно не закончил и коротко выругался. — О, куррат!..
— Что там случилось?
Он ничего не ответил, а сунул в рот сбитый о замок палец. По левой фаланге сочилась кровь.
— Будете знать, как наезжать на великую страну, — сказала я, по-хозяйски запустила руку в один из карманов Рейно и вынула оттуда носовой платок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63