Одновременно рылась подходящая яма.
Фикрет наклонился к уху хозяина:
– Надо им сказать, чтобы опустили столб. Его поднимают уже с насаженным человеком.
Харудж покачал головой, рыжая борода скрыла усмешку:
– Нет, пусть все сделают сами.
Помогать все же пришлось. Палаческое искусство тоже, как это ни подло звучит, искусство. Четыре суданца под руководством Абдаллы проделали все быстро и страшно. Поставили толстяка на четвереньки, с первого же замаха загнали корявое острие в заднее отверстие, прикрутили орущий кусок мяса ремнями к прибитой перекладине и начали медленно поднимать, уткнув столб в дно ямы. Когда Харудж выезжал из ворот базара, он сказал Фикрету:
– Пусть в городе все говорят о том, что нашли кади Ульмуллу на корабле шейха.
– Я понял тебя, господин.
– Пусть все говорят, это очень важно.
Кавалькада всадников справедливости поскакала к дворцу шейха Салима.
Старик кормил рыбок.
С тех пор как произошло счастливое освобождение Алжира от власти богопротивных испанских собак, Салим ат-Туми большую часть времени делил между кальяном и общением с этими бессловесными и почти невидимыми тварями. Особенно была ему приятна их неболтливость.
Харудж поставил дело так, что даже в своем собственном дворце шейх находился как бы в заточении. Прежних стражников сменили люди Краснобородого. Они совали свой нос повсюду, и никто не смел щелкнуть их по этому носу. Начальником дворцовой стражи был назначен Абдалла, так что жаловаться на притеснения со стороны новых охранников было некому.
Только одно не решился сделать Харудж – это убрать от старого шейха его прежних прислужников. Это были три старых араба из племени саалиба, из старинного рода, чей обязанностью и привилегией было услужение шейхам из рода ат-Туми. Положение родового слуги в арабском племени было особым, покуситься на него – это значило нанести ужасное оскорбление всем, кто себя к этому племени причислял. Харудж рассудил, что вреда от этих стариков будет меньше, если их не трогать.
Четыре унылые, беззвучные тени целыми днями играли в кости или спали на подушках в саду.
Они почти не разговаривали, ибо разговаривать было и не о чем, и незачем. В течение всей многочасовой игры Салим ат-Туми мог, например, произнести всего одну фразу:
– Кто бы из нас сейчас ни выиграл, все мы в проигрыше.
Старики понимающе вздыхали и поглаживали длинные узкие бороды.
Хотя самим Харуджем было велено их не трогать, они прекрасно понимали и остро ощущали, что тронуть их могут в любой момент и даже без всякого предупреждения. Несмотря на внешнюю медлительность, переходящую в непрерывную сонливость, несмотря на старческую замедленность в движениях, в головах у них тем не менее шла напряженная работа.
Надо что-то делать.
Снестись с кем-нибудь из родственников шейха, кочующих в песках Южного Туниса?
Это и невозможно и бесполезно. Почему невозможно, понять нетрудно. Почему бесполезно? Потому что при всем своем ужасном бесправном положении Салим был самым сильным из своих родственников. Если он сам не в состоянии помочь себе, кто же ему поможет?
Когда запыленный и немного возбужденный Харудж вошел в сад в сопровождении Фикрета и дюжины своих веселых головорезов, старый шейх продолжал кормить рыбок. Он стоял на коленях на краю бассейна, сделавшегося временной могилой яростного кабила Сослана, держа в руках небольшую яшмовую чашу, наполненную сухими измельченными кузнечиками. Шейх завороженно следил за игрой крохотных подвижных существ в глубине голубоватой воды. Давным-давно, в молодости, его научили, как правильно любоваться золотыми рыбками. Древние китайцы, сумевшие вывести их в незапамятные времена, считали, что смотреть нужно на них сверху, только так можно рассмотреть подлинную красоту рыбок.
Харудж, надо понимать, ничего не ведал о китайских эстетических советах, поэтому поведение старика шейха показалось ему подозрительным.
Не задумал бы он утопиться, тем более без свидетелей. Горожане могут не поверить, что у него само собой возникло такое намерение сразу после замечательной победы над испанцами.
Фикрет понял, к чему относится недовольный изгиб хозяйской брови, он отдал короткую команду, и два сарацина, из тех, что стояли за спиной, мгновенно подхватили шейха под руки и отволокли от опасной воды на гору атласных и шелковых подушек. В общество любимого кальяна.
Яшмовая ваза пошла на дно бассейна, вызвав радостную истерику среди китайских красавиц рыбок.
Салим ат-Туми ни единым словом не выразил возмущения или удивления по поводу того, как с ним изволят обращаться те, кому положено валяться перед ним ниц.
Харудж тоже молча смотрел на него, и весь его вид как бы говорил: ну что мне е тобой делать, старая развалина?
Для начала надо выпустить воду из бассейна. И позаботиться о том, чтобы со стариком всегда кто-нибудь находился рядом. Где, кстати, его партнеры по игре в кости?
Да, где?!
Салим ат-Туми, словно услышав этот безмолвный вопль, улыбнулся.
– Фикрет!
– Да, господин!
– Найти стариков. Немедленно!
– Стариков?! – Даже вернейший и ближайший слуга не сразу понял Харуджа, не уследил за рывком его мысли. Но замешательство это длилось весьма недолго. Уже в следующее мгновение направляемые командами черноусого телохранителя пираты ринулись во все стороны, обшаривая комнаты, распихивая визжащих женщин, переворачивая постели и круша кувшины.
– Может, ты мне сам скажешь, где они?
– Если бы Аллах всемогущий дал мне это знать, я бы не дал знать тебе, Харудж-разбойник.
Краснобородый не обиделся, и к тому же понял, что со стариком объясняться бесполезно: он решил принять мученический венец. Что ж, отказа ему в этом не будет, но пока необходимо разыскать тех, кому он помог бежать.
Интересно, куда они могли направить свои немощные стопы? В сад, на площадку перед бассейном, втащили одного из «беглецов». Надо сказать, он не упирался. Так же как и второй, доставленный волоком за ноги из другого входа.
– Все здесь,– доложил через минуту довольный своей исполнительностью Фикрет.
Харудж мрачно поглядел на него:
– Тут что-то не так.
Об этом же говорила блаженная улыбка на лице шейха.
– Чему ты радуешься, старая обезьяна?!
– Тому, что мои друзья вновь со мной. Прикажите принести кости.
Выпущенные из объятий стражников старики начали сползаться поближе к своему верховному партнеру.
На лице пиратского вожака выразилась мука непонимания.
– Тут что-то не так? – зачем-то переспросил верный Фикрет, ему тоже было не по себе, в основном оттого, что было не по себе господину.
Взгляд, ледяной голубоватый взгляд Харуджа, блуждал по саду, останавливался на лицах, вонзался в проемы между колоннами, поднимался кверху. Он знал, что разгадка недалеко, разгадка где-то здесь, она, может быть, даже прямо перед его глазами. Ее нужно только увидеть.
Вот она!
– Подойди ко мне! – Харудж указал на одного из игроков в кости, по имени Риис. Но тот не успел выполнить приказание. Два негра бросились к нему и в мгновение ока поставили перед приказывающим.– Что это?
Риис поднял рукав изрядно потертого халата:
– Это?
– Это! – Палец Харуджа уперся в большое темное пятно на рукаве.
Старик закрыл глаза.
– Ты думаешь, что так тебе будет лучше видно?!
– Это кровь,– прошептал заглянувший через плечо господина Фикрет.
– Это кровь? – спросил резко успокоившимся голосом Харудж.
Старик молча кивнул.
– Фикрет, обыщите дворец еще раз. Все подвалы, зиндан… – Харудж не договорил, лицо его осветилось тихим демоническим светом.– Не надо осматривать весь дворец. Пошли людей взглянуть, чем занимается наш испанский друг, генерал Тобарес. И если он на месте, приведите его сюда.
Абдалла, отправившийся во главе команды в дворцовую тюрьму, вернулся очень быстро.
– Испанца нет. Наши стражники зарезаны.
Харудж повернулся к сгрудившимся на подушках старикам и оглядел их с некоторым даже интересом.
– Клянусь всеми сурами Священного Корана, всеми – от первой до последней и от последней до первой, то, что вы сделали, глупо. Испанца я поймаю. А если не поймаю, то он все равно не успеет вам помочь.
Сзади к Харуджу подошел на цыпочках Фикрет.
– Прибыла делегация граждан Тлемсена.
– Чего они хотят?
По сияющему лицу усача было видно, что желают они сделать его господину что-то приятное.
– Хорошо, я сейчас выйду к ним.
– А что делать с этими? – поинтересовался Абдалла. Харудж задумался, а потом сразу же понял – делать с ними можно все что угодно и все равно что.
– Удавить.
Даже привыкшие к решительности своего господина пираты удивились. И восхитились одновременно. Уважение к вождю проникло на новую глубину в их души.
Это надо же, настоящего шейха взять и удавить: кто во всем Магрибе мог бы позволить себе такое и после нисколько не пожалеть?!
Никто, один лишь краснобородый Харудж.
Надо сказать, что сам новый повелитель Алжира о своей торопливости слегка пожалел. Дело в том, что депутация от жителей Тлемсена просила ни много ни мало, как о помощи против своего шейха, принявшего сюзеренитет испанской короны. От них же поступило известие, что посланный Харуджем конный отряд без всякого сопротивления занял город Тенес, и сейчас легкомысленный султан его под охраной направляется в Алжир, чтобы предстать перед судом главного и единственного защитника всех мусульман Восточного Магриба.
Харудж, выслушав эти сообщения, понял, какого лишил себя удовольствия. Сухощавому, быстро остывающему трупу Салима не расскажешь об этих победах.
В мутных закатившихся глазах не прочтешь вопль стариковского отчаяния и бессилия.
Приказав готовиться к пиру по случаю блистательных побед, уже совершившихся, и тех, коим еще только предстояло совершиться, Краснобородый приказал:
– Испанца надо догнать. Пошли самых лучших людей.
– Доставить живым?
– Думаю, он уже в тех местах, где его легче убить, чем пленить. Убить в данном случае достаточно.
Глава седьмая
МОНАХ И ЛЕЙТЕНАНТ
Вы еще не забыли о бравом Мартине де Варгасе? Он дольше всех сражался с непобедимым пиратом. Он ни за что не желал признать себя побежденным. Мы расстались с ним в тот момент, когда он наблюдал за торопливой эвакуацией остатков испанского гарнизона с вершины рыночной башни Алжира. Лейтенант не позволил им раствориться в беспорядочном бегстве. Он собрал всех борцов за свою жизнь и принудил сделаться борцами за интересы испанской короны. В тот момент они состояли в том, чтобы отсидеться до темноты в зарослях на берегу Алжирского залива, а ночью вплавь добраться до острова Пеньон и попытаться овладеть его укреплениями. Такую задачу ставил перед собой Мартин де Варгас.
Как это ни удивительно, его план удался. Гребешок – так переводилось название острова – был захвачен двумя десятками мокрых и полуголых испанских пехотинцев. Они продрожали до самого утра, не смея зажечь огонь, чтобы не привлечь к себе внимание нового гарнизона. Если солдаты дрожали в основном от холода и страха, то их лейтенант трясся от нетерпения. Он умолял рассвет явиться поскорее, чтобы можно было без помех выяснить, сколько сарацин осталось на батареях острова, перерезать их и дать хорошенький залп по предательскому городу, павшему на колени перед отъявленным морским негодяем.
И эта часть плана, за исключением последнего пункта, была выполнена. Люди Харуджа, оставленные на Пеньоне, были обнаружены сонными возле потухших костров, среди пустых и полупустых винных кувшинов. Они были безжалостно и мгновенно перебиты: испанский солдат, как известно, мстителен, в этом своеобразность его очарования. Дав своим расхрабрившимся бойцам дожевать остатки холодной рыбы и дохлебать остатки терпкого алжирского вина, Мартин де Варгас погнал их на ту батарею, что была специально предназначена строителями форта для бомбардировки Алжира в том случае, если в этом возникнет необходимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51