К тому же лицом я вылитый неаполитанец.
О. X. Ты начал говорить о каком-то слухе.
К. М. Стало вдруг известно, что ранен краснобородый Харудж, один из тех, чье имя произносилось шепотом и с уважением.
О. X. Кто сказал тебе о ранении?
К. М. Я бы не мог сказать, и не потому, что чего-то боюсь или желаю скрыть. Такова жизнь в тамошних местах. На Джербе говорят, что уши, языки и слухи живут сами по себе.
О. X. Непонятная поговорка.
К. М. Да, действительно. Одним словом, стало известно – Харудж ранен.
О. X. Дальше.
К. М. Дальше стало известно, как именно он ранен. Вот тут я понял, что мне нужно или немедленно бежать, или окончательно смириться со своей судьбой.
О. X. Ты смирился?
К. М. Пока я раздумывал, у меня отняли право выбора. Однажды ночью в дверь моей лачуги постучали. Это были люди Харуджа. Они велели, чтобы я собирался, чтобы взял все свои инструменты и вообще все, что мне нужно для работы. Я сказал, что не смогу все это унести. Тогда они сказали, что помогут мне.
О. X. Харудж находился тогда не на Джербе?
К. М. Her знаю, где он находился, меня большую часть дороги везли с завязанными глазами.
О. X. Но Джерба – остров, ты не мог не почувствовать, если тебя пересаживали с коня на корабль?
К. М. Мог.
О. X. Не лги.
К. М. Ангелы Господни, зачем мне лгать?
О. X. Не призывай ангелов в лжесвидетели.
К. М, Истинно говорю, не мог я ничего понять и почувствовать, ибо был бесчувствен.
О. X. Они ударили тебя по голове?
К. М. Бог миловал, кроме того, им были дороги сведения, имевшиеся у меня в голове. Они просто заставили меня выпить полмеха терпкого вина.
О. X. Где ты очнулся?
К. М. В некой крепости, в помещении просторном и сухом, стены оштукатурены. Дверь заперта снаружи. В комнате только кровать деревянная и кувшин с водою. Вода была очень кстати.
О. X. Тебя сразу отвели к Харуджу?
К. М. Ни в тот день, ни на следующий.
О. X. Кто-нибудь с тобой разговаривал?
К. М. Никто, мне просто приносили еду и воду и выводили гулять в небольшой сад.
О. X. Тебя кормили как заключенного?
К. М. Нет, меня кормили как гостя. Единственное, в чем мне отказывали, так это в вине.
О. X. Тебе объяснили почему?
К. М. Мне вообще ничего не объясняли. Я ведь даже не знал, где именно нахожусь, я мог только догадываться, чьи люди меня увезли.
О. X. Так тебе даже не было сообщено, что ты в гостях у Харуджа?
К. М. Нет.
О. X. Как вели себя окружающие?
К. М. Я никого почти не видел, но мне показалось, что не только я, но и весь замок живет ожиданием.
О. X. Ожиданием чего?
К. М. Тогда мне было трудно понять, но теперь-то я знаю, что в течение целого месяца Харудж находился в зыбком положении между жизнью и смертью.
О. X. Как ты понял, что началось улучшение?
К. М. Мне сказали об этом. Молодой сарацин, очень богато одетый, черноусый. Он вел себя как большой начальник.
О. X. Как его звали?
К. М. Он не сказал мне своего имени.
О. X. Он отвел тебя к Харуджу?
К. М. Да.
О. X. В каком ты нашел его состоянии?
К. М. Он был еще очень плох, бледен, худ, но сразу стало понятно, что жизни его уже ничто нe угрожает.
О. X. Ты берешь на себя смелость делать такие выводы?
К. М. Как-никак я сын лекаря.
О. X. Помнится, ты не слишком лестно отзывался о его уроках.
К. М. Оказывается, можно приобрести кое-какие знания и помимо воли.
О. X. Ты осмотрел его руку?
К. М. Для этого меня и привезли.
О. X. Какова была рана?
К. М. Чудовищная.
О. X. Кто его лечил?
К. М. Какой-то коновал в золотом тюрбане. Восточные врачи весьма искусны в рассуждениях, никогда не идут к больному без гадательной книги и ароматических палочек, иногда могут составить питье против запора, но уже в искусстве пускания крови они профаны. Что уж тут говорить о раздробленной руке! Их было пятеро у постели Харуджа, когда у него пошел из открывшейся раны очередной осколок кости. Вид гноя и крови привел их в смятение, и, если бы не я, пират отдал бы душу своему Богу.
О. X. В данном случае я на стороне восточной медицины.
К. М. Пожалуй. Но вы не должны забывать, что, спасая его жизнь, я спасал и свою.
О. X. Слабое утешение.
К. М. Как вам будет угодно.
О. X. Он сам вам сказал, что собирается сделать себе протез?
К. М. Да, сам, во время первого же разговора. Я тащил щипцами осколок кости, а он говорил мне, что желал бы видеть на месте потерянной руки механическую.
О. X. Это было похоже на бред?
К. М. Нисколько. У него были вполне ясные планы на этот счет.
О. X. Что ты имеешь в виду?
К. М. Он сказал мне, что желает, чтобы рука не только висела просто так, но и двигалась.
О. X. Это пожелание разве не показалось тебе бредовым?
К. М. В тот момент я, конечно, ужаснулся. Одно дело изготовить ложный сустав на кожаных петлях для ноги какого-нибудь портового торговца, другое дело оживить руку правителя. Причем такого жестокого, как Харудж. Ну, сказал я себе, и попал же ты, парень. Когда меня отвели к себе, я лег на жесткую кровать и стал думать.
О. X. Сколько времени тебе дали на раздумье?
К. М. Меня никто не торопил, кроме меня самого. Когда мне в голову пришла хорошая мысль, я сам попросил отвести меня к правителю.
О. X. Он выглядел лучше, чем в предыдущий раз?
К. М. Заметно. Он явно шел на поправку. Рана затянулась. Можно было приступать к делу.
О. X. Ты уже знал, что будешь делать?
К. М. Конечно. Я не только знал, но и был уверен, что у меня получится.
О. X. А Харудж интересовался подробностями?
К. М. Да, это меня и удивило.
О. X. Что тут удивительного?
К. М. Обычно те, кто прибегал к моим услугам, доверяли мне полностью. Они были уверены, что я буду стараться.
О. X. На чем была основана эта уверенность?
К. М. На том, что заранее сообщалось, что возможны две формы расчета: или кошелек в руки, или саблей по шее.
О. X. Да, выхода у тебя не было.
К. М. Харудж входил во все детали. Выспросил не только то, из чего будет сделан протез, но и как. Я задумал применить особые, длинные пружины, он сразу поинтересовался, где я рассчитываю их найти.
О. X. И где же?
К. М. Таких нигде нельзя было отыскать.
О. X. Ты взялся их изготовить?
К. М. Вы угадали, святой отец.
О. X. Ты не рассказывал мне о том, что когда-либо занимался плавильным делом.
К. М. Я не рассказывал вам и о том, что задумал пружины делать из особого сплава. Как вы догадались?
О. X. Вопросы задаю я.
К. М. Простите, святой отец.
О. X. Ты изучал плавильное дело?
К. М. Нет.
О. X. Откуда тебе могла прийти в голову мысль об этом сплаве, а?
К. М. Она мне приснилась.
О. X. Если ты думаешь, что можешь меня дурачить, как девчонок из Виго…
К. М. Простите еще раз, святой отец.
О. X. Откуда ты узнал об этом сплаве?
К. М. От соседа.
О. X. Чьего соседа?
К. М. У нас в Виго был сосед. Ученый. У него были книги. Старинные.
О. X. Он давал тебе их читать?
К. М. Сам бы я на них никогда не покусился.
О. X. Отчего этот чернокнижник решил, что ты нуждаешься в подобном чтении?
К. М. О святой отец, вы все не так поняли. Дон Хуан не был чернокнижником, он любил читать, только и всего.
О. X. Но ты-то, насколько я могу судить, не был страстным книгочеем?!
К. М. Клянусь Всем святым, не был.
О. X. Почему же он к тебе проникся?
К. М. Потому что у меня не было другого способа проникнуть в его дом, кроме как притворившись, что я проникся страстью к чтению. Простите, что получилось так витиевато, но это сущая правда. Клянусь?
О. X. Что тебе было в доме его?Он был богат? Ах да, понял, у него была молодая дочка.
К. М. Вы способны видеть сквозь каменную стену.
О. X. Ты пришел к нему в…?
К. М. Я встретил его на конном рынке и завел соответствующую беседу.
О. X. Соответствующую конному рынку?
К. М. Нет, соответствующую моим планам. Я заговорил с ним о романе.
О. X. Романе?
К. М. Он назывался «Ульроф и Амаласунта».
О. X. Где ты его взял?
К. М. Это единственное, что осталось у моего бедного отца от моей матери. Не считая меня.
О. X. Твой отец был читателем?
К. М. Ни в малейшей степени. Он ничего не читал, кроме своих трактатов, да и то лишь тогда, когда учился в Саламанке.
О. X. Для чего же ему был нужен этот роман?
К. М. Я не удосужился спросить.
О. X. Итак, ты заговорил…
К. М. Он был тронут, ибо других собеседников, знающих толк в романах, у него в Виго в ту пору уже не было.
О. X. Перемерли?
К. М. Или отправились в дальние страны в поисках подвигов.
О. X. Дон Хуан пригласил тебя домой?
К. М. В тот же день. Уходя от него, я унес для прочтения другой роман. Потом третий, четвертый. Дочь дона Хуана носила траур по своему погибшему брату, а траурное платье –в Испании одна из самых неприступных крепостей.
О. X. Не вижу вэтом ничего дурного.
К. М. Я теперь тоже! Но тогда мне пришлось перечитать целую библиотеку, чтобы иметь возможность обмениваться с Альдонсой хотя бы двумя взглядами в день. Пусть после этого говорят, что современный мужчина скуп, когда ему приходится платить за женское внимание.
О. X. Я понял, среди романов тебе однажды попался трактат, где описывался процесс изготовления гибкого сплава.
К. М. Как великодушно Провидение, когда оно посылает тебе столь проницательного собеседника!
О. X. Провидение послало тебя мне, а меня тебе.
К. М. Только безумный бы спорил. Так вот, лежа на жесткой сарацинской кровати в четырех голых стенах, лишенный вин и общества женщин, я вспомнил вдруг об этом трактате.
О. X. И ты сразу понял, что выход найден?
К. М. Вы иронически улыбаетесь, святой отец, а ведь так оно и было, именно так.
О. X. Ты запомнил этот трактат наизусть?
К. М. Вы слишком высокого мнения обо мне, хотя, если честно, запомнил я немало. Тем не менее, чтобы отвести возможный гнев в случае неудачи, я сказал Харуджу, что мне нужен трактат Адсона из Эвримена под названием «О новой жизни металлов, об огне разрушающем, укрепляющем и превращающем, о любви фосфора и серы, могущей нести смерть».
О. X. Это алхимический труд, я слышал о нем, он состоит в индексе запрещенных.
К. М. Мог ли я знать о том?
О. X. Оставим это, мы не на заседании суда святой инквизиции.
К. М. Воистину оставим.
О. X. Отвечай дальше: тебе был доставлен этот богомерзкий трактат?
К. М. Менее чем через неделю.
О. X. Ты сразу приступил к своему делу?
К. М. Мог ли я затягивать? И тут же в присутствии Харуджа.
О. X. Он сам так потребовал?
К. М. Да. Нашел я то место, где говорилось о соединении нужных металлов и описывались свойства сплава, происходящего от этой любви. Помню, как сейчас, что нужно было смешать одну одиннадцатую фунта чистого эпирского серебра, фунт с четвертью мягкого александрийского железа. Добавить… нет, забыл, прошло все же порядочно времени.
О. X. Забыл или делаешь вид, что забыл?
К. М. Зачем мне лгать? Тем более что самое интересное не в рецепте самом.
О. X. А в чем?
К. М. А в том, что Харудж, выслушав все очень внимательно, велел мне удвоить дозировку. Я все рассчитал со всей тщательностью, а он приказал удвоить!
О. X. Что это могло означать?
К. М. Очень скоро выяснилось. Когда я изготовил и укрепил ему руку таким образом, что она могла под невидимым воздействием пружины двигаться как живая, он велел мне сделать еще одну такую же.
О. X. Ты не спросил зачем?
К. М. И за менее наглый вопрос можно было бы лишиться языка.
О. X. Возможно, ему была нужна запасная?
К. М. Развожу руками, и это мой ответ.
Глава пятая
КОРОЛЬ И КАРДИНАЛ
Карл I не любил страну, которой правил. Он плохо знал испанский язык. Он не выносил Мадрид. Королевский двор, состоявший по большей части из фламандских выходцев и других заграничных авантюристов, делил свое шумное и прожорливое внимание между веселой Севильей и аскетичным Толедо. В то время именно Севилья была самым богатым и населенным городом испанской короны. В ней проживало не менее ста тысяч жителей. Роскошные мавританские дворцы, католические соборы, громадные овечьи и овощные рынки – все это отлично уживалось друг с другом. Все это возбуждало аппетиты иноземной знати. Король всячески подкармливал свою свиту, ибо считал, что только на своих фламандских подданных он может опереться всецело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51