Судьбы собственно Испании, то есть Кастилии, Арагона, Андалусии, его занимали мало. Пиренейские земли были для него лишь одной из ступеней, с которой можно было бы шагнуть к вершинам «всемирной католической монархии». У этих грандиозных и отнюдь не беспочвенных замыслов были сторонники. Самым главным из них можно было считать римского первосвященника. Папа убеждал короля, что после присоединения юга Италии вместе с Неаполем, после присоединения Сицилии и Сардинии нужно сделать следующие шаг. Заняться Северной Италией всерьез. Надо усмирить города, входившие некогда в Ломбардскую лигу, надо вышвырнуть оттуда обнаглевших французов. Надо сделать столицей этого нового, грандиозного королевства Рим. Вооруженные испанским оружием и римской проповедью католики сокрушат протестантскую ересь в Европе и наложат свою руку на девственные богатства всех Америк и Индий.
Кого лукавый римлянин видел во главе этого гигантского похода, умалчивалось. Более того, Карла I при чтении заморских эпистол должно было укрепить в уверенности, что именно ему отводится эта во всех отношениях почетная роль.
Кардиналу Хименесу было отлично известно, об этих немного неконкретных и очень кокетливых переговорах. Кардинал был настоящим католиком, он тоже стоял за распространение католического влияния в возможно большем количестве стран. Но при этом он оставался испанцем, и ему не хотелось, чтобы рост всемирной католической державы питался исключительно испанской кровью. Он был против слишком дальних заморских экспедиций. Не потому, что не верил в них, а потому, что считал – самый страшный враг находится за морями ближними.
Неприятность заключалась в том, что свои мысли он никак не мог внушить королю. Они и не только в буквальном, но и в переносном смысле, говорили на разных языках.
Но кардинал Хименес не был бы кардиналом Хименесом, если бы он опустил руки после первых же попыток. Влияние его все еще было велико в королевстве. Большинство провинциальных кортесов скорее прислушивалось к его мнению, чем к просьбам короля. Это и понятно, король требовал денег, кардинал взывал к разуму. Всякий разум, даже коллективный, восстает против необоснованных трат. А что может быте менее обоснованным, чем введение новых налогов ради поддержания фламандских текстильных фабрик, которые к тому же отказываются покупать шерсть в Кастилии? Что может быть глупее, чем отказ от пошлин на ввозимое из Аквитании зерно, когда арагонским крестьянам некуда девать свое?
Кортесы Вальядолида, Гранады, Барселоны, Саламанки, Бургоса, Авилы, Куэнки высказались против денежной политики Карла Габсбурга. Члены толедского парламента пошли дальше. Они потребовали, чтобы прекратился вывоз из страны испанской золотой монеты и лошадей. Всякий иностранный купец, желающий торговать пиренейскими товарами на вывоз, на треть должен был покрывать его льном и оливковым маслом.
Карл пришел в бешенство.
Страна, которую он желал использовать как инструмент для достижения своих великих целей, вдруг начала проявлять, собственную волю и обнаруживать собственные желания.
Король решил принять меры на случай возможных неприятностей в будущем. Он выслал двоих доверенных людей в Северную Германию, в Ганновер, с довольно большими деньгами, чтобы там набрать (в полнейшей тайне) небольшое, но боеспособное войско. Придет момент, когда нечто подобное может понадобиться при обострении обстановки.
Кроме того, его величество решил разобраться, кто именно мутит воду в стране. Он не верил, что все происходит само собой. Народы и даже их парламенты не способны к самостоятельным разумным действиям. Одна мысль, одна воля лежит в основе всего, и не важно, как называются одежды, маскирующие подобное положение вещей.
Интересно, что в данном случае Карл Габсбург был прав.
Ему не пришлось слишком напрягаться. Его главный соперник не считал нужным маскироваться. Правда, его величество ошибочно считал, что противник этот маскироваться просто-напросто не умеет.
Кардинал Хименес!
Король не виделся с ним около полугода и каждый раз удовлетворенно кивал, когда поступало известие, что здоровье старого негодяя все ухудшается.
Однажды, однако, он задался вопросом, сколь же бездонны запасы жизненной силы в этом человеке, если он до сих пор не умер. Ведь к подагре у него прибавились ужасающие почечные колики, размягчение мозга и гнойная сыпь по всему телу!
Вполне естественно, что его величество захотел встретиться с таким человеком.
Фон Гооге, министр двора Карла Габсбурга, был отправлен в мадридский дом кардинала с длинным витиеватым предложением о встрече. Долговязый, худой как жердь и все, что на нее похоже, нидерландец, вознесенный на одну из вершин испанской власти фантастическим стечением исторических обстоятельств, очень был удивлен этим поручением.
Он, как и многие другие, считал кардинала фигурой из прошлого, фигурой отставной, если не комической. Ему было странно со своих придворных высот спускаться в затхлую кастильскую прихожую. Хитрый Карл, прекрасно понимая, чтр умный кардинал оценит уровень посланца, рассчитывал его этим психологически подкупить в самом начале переговоров.
Кардинал оценил все, что нужно было оценить.
Фон Гооге был отправлен от ворот мадридского дома восвояси.
Король задумал было вспылить, мстительно обидеться, но потом сообразил – не надо. Глядя на министра двора, который в удивленном виде очень напоминал бледную лошадь, он расхохотался:
– На каком языке вы представились?
Фон Гооге гордо поднял глупую голову:
– На родном, ваше величество.
– Родном кому, Рууд?
– Родном вам, ваше величество.
– Я все понял, идите распорядитесь насчет охоты.
– Вы меня понижаете до егермейстера?
– Да.
– За что, ваше величество?
– За чрезмерную догадливость.
На следующий день в Мадрид из Севильи поскакал другой гонец, знающий кастильское наречие, и с письмом, начертанным на нем же.
Вызывающее поведение старика говорило о том, что король не ошибся в своих подозрениях на его счет. Кардинал знает свою силу, что ж, король покажет, что тоже ее знает. Король готов сделать вид, будто он признает что-то вроде первенства за мудрым Хименесом де Сиснеросом.
Карл ехидно усмехнулся, добравшись в своих размышлениях до этой мысли.
Кардиналу за все придется заплатить. Он даже перед министром двора в долгу, не говоря уже обо всем прочем!
Кардинал Хименес принял приглашение короля к разговору. Но каким-то странным образом. Он сообщал, что готов встретиться с его величеством у себя дома. Тяжелая болезнь не позволяет ему предпринять продолжительное путешествие.
В тот же день Карл отдал приказ собираться.
– Куда едем? – вопрошали придворные.
– В Мадрид,–последовал ответ.
Двор впал в недоумение.
Отменена охота.
Отменен бал.
Ради чего? Ради поездки в этот заштатный городишко?
Фламандская свита была не совсем права. В эти годы Мадрид рос и развивался быстрее, чем все другие города Кастилии. Он уже почти достигал размеров Толедо и обогнал Вальядолид. Он отстраивался на особый, испанский манер, и всякий, кто обладал хотя бы минимальным историческим чутьем, понимал, что этому городу суждено великое будущее.
Дом кардинала Хименеса располагался вне городских стен, в огромной платановой роще. Там бродили, как в лесу, косули, лоси и кабаны. Кардинал, несмотря на свою испанскую кровь, не любил охоту. Даже в молодости. С годами он, естественно, укрепился в этой неприязни.
Но вегетарианцем отнюдь не был.
Ни в столовой, ни в политике.
Когда доложили о прибытии короля, он сидел на бepeгy небольшого озера в переносном деревянном кресле. Слуги топтались за его спиной между деревьями шагах в десяти, всегда готовые приблизиться по первому знаку.
Его преосвященство не любовался природой. Глаза его были закрыты. И перед мысленным взором проносились картины другого рода.
С левой стороны к креслу приблизился Скансио и тихо прошептал:
– Его величество.
Кардинал не удивился. Ни тому, что король прибыл, ни тому, что он прибыл именно сейчас.
– Сходите за бумагами.
– Да, ваше преосвященство.
Карл Габсбург был великолепен на траве между платанами. Его появление в Испании ввело новую моду на придворные цвета. Фердинанд Католик носил в основном черное и красное и предпочитал, чтобы при его дворе одевались так же. Даже дамы. По этому поводу даже шутили, что его величество находится в вечном трауре.
Новый король любил жизнь и не считал нужным это скрывать. Розовые чулки, голубые колеты, белые перья на шляпах, бежевые плащи, серебряные каблуки – вот каким предстал двор Карла пред очами больного старика, тайного штурмана испанской политики. Старик дремал.
Карл выразительно посмотрел на Скансио.
Тот снова осторожно приблизился к переносному креслу и снова прошептал:
– Его величество.
Свита короля пребывала в затяжном недоумении. Что, собственно говоря, происходит, спрашивали их кривые улыбки и выпученные глаза. Этим вопросам не суждено было скоро прекратиться. Кардинал сказал секретарю:
– Скажите его величеству, что мы будем разговаривать только втроем.
Карл удивился, но не слишком:
– Кто третий?
Скансио поклонился, прижимая к груди многочисленные пергаментные свитки:
– С вашего разрешения, я.
Секретарь дона Хименеса владел очень большим количеством языков, за что, помимо преданности, и был ценим.
Король не знал этого, поэтому в его взоре появился вопрос.
– Господа министры знают только фламандский, господин кардинал – только кастильский, я же и тот и другой.
Его величество счел объяснение резонным:
– Господа, погуляйте по этому дикому парку, спуститесь к воде. По-моему, эти лебеди хотят есть.
Кардинал сидя поклонился, отдавая дань сговорчивости короля.
– Так для чего же вы просили меня приехать?
– Во-первых, я должен вас нижайше поблагодарить за этот визит. Немощь моя так велика, что другим образом наша встреча не могла бы произойти.
– Уважение к старшим – это не только кастильская, но и фламандская добродетель.
– Благодарение Господу, да. Теперь, экономя ваше драгоценное время, я хотел бы сразу перейти к существу дела.
Король кивнул, поглаживая пальцами драгоценный эфес своей шпаги. Он не знал, что его поза выглядит воинственной, и, если бы ему сказали об этом, очень бы удивился. Он думал, что ему удается очень хорошо скрывать свое истинное настроение.
– Начать придется с несколько странной просьбы.
В этот момент слуги принесли большое роскошное кресло. Усаживаясь в нем, Карл кивнул. Мол, здесь у вас все странно, так что давайте и вашу просьбу заодно.
– Мой секретарь сейчас передаст вам эти свитки, и я умолял бы вас немедленно с ними ознакомиться.
Карл усмехнулся:
– Но вы же знаете, я даже говорю по-кастильски нетвердо, письменную же речь не разбираю вовсе.
– На всякий случай, ваше величество, мы к вашему прибытию перевели все на ваш родной язык.
Скансио с поклоном протянул королю пергаменты.
– А что в них?
– Это допросные листы.
– Вы занялись судебными делами, ваше преосвященство? Занятно.
– Это особое дело, ваше величество. Настолько особое, что, мне кажется, и вы должны с ним ознакомиться.
– Но смотрите, сколько здесь всего, мне этого и до полудня не прочесть!
– Однако прочесть надо,– мягко, но твердо сказал его преосвященство.
Карл понял, что именно за этим сюда его и позвали, вот сейчас, собственно, и начнется настоящий торг. Он потрогал пальцем в перчатке ус, дернул, очень по-королевски, губой и развернул первый свиток.
В это время свита его потерянно и бессмысленно бродила по гигантскому неухоженному парку. Министры и пажи негромко переговаривались, пожимали плечами и вздыхали.
– Что делает его величество?
– Читает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51