Он сразу, как только я с ним познакомился, показался мне человеком необычным и сильным. Он был умнее всех и сильнее всех. Он сражался как леопард и рассуждал как улем. Он никого не боялся. Он был справедлив, но никогда не проявлял презренной жалости. Он говорил, что жалость убивает душу в живом человеке.
– Почему ты остановился? Говори.
– Я опять хочу пить.
Принесли еще чашу. Фикрет выпил ее с такой жадностью, словно в груди у него разгорался пожар и он хотел его затушить.
Кардинал сказал, пока тот пил:
– Ты красиво описал Харуджа, но из того, что ты о нем рассказал, совсем не видно, почему его слова убедительнее слов Корана или другой умной книги.
Фикрет усмехнулся:
– Он не только говорил слова.
– Что же он делал еще?
– Он показывал рай.
– Рай?
– Да.
– Ты был в раю?
– Да.
– Ты можешь нам рассказать о нем?
– Да.
– Где это было?
– В городе Банияс.
– Рай находится в городе Банияс? – недоверчиво улыбнувшись, спросил кардинал Хименес.
Фикрет слегка оскалился:
– Ты зря надо мной смеешься и пытаешься показать, что я глуп.
– У меня нет такой цели. Говори, над тобой никто не собирается смеяться.
– Это было в городе Банияс. Харудж спросил у меня и моего друга и родственника Абдаллы, не хотим ли мы побывать там, откуда никто не возвращается, и вернуться. Не хотим ли мы посетить обитель вечной радости и провести там некоторое время.
– Вы согласились без колебаний?
– Без малейших, ведь мы уже хорошо узнали Харуджа и верили ему.
– Что же произошло дальше?
– Он сказал, что нам нужно возлечь на ложе, ни о чем не думать и наслаждаться кальяном. Все остальное он сделает сам.
– До этого случая тебе приходилось курить кальян?
– Да.
– Тебе нравилось действие, которое он оказывает?
– Пожалуй. Но я не пристрастился. У нас это развлечение для стариков. Когда они курят, им кажется, что они становятся моложе. Я же был и без того молод.
– В этот раз было так же, как и в прошлые разы?
– Я не помню. Я заснул. И очнулся в большом пышном саду. Я лежал на прекрасном ковре, на берегу серебряного ручья, и передо мной был накрыт необычайный дастархан. Ничего подобного я не видел даже во дворце нашего правителя.
– Ты был голоден?
– Нет.
– Что еще там было кроме еды?
– Райское птичье пение и, самое главное, гурии. Девушки в прозрачных одеждах. Они кружились вокруг меня, присаживались рядом и весело смеялись.
– Ты мог бы овладеть ими?
– Я и овладел. Сначала одной, потом второй, потом третьей. Они были великолепны.
– А потом?
– Я сделался голоден и попробовал еду и питье, которые были передо мной. Еда была такой вкусной, какой не бывает еда на земле.
– А после?
– А после я заснул. А когда проснулся, оказался на том же самом ложе, рядом с моим другом Абдаллой.
– Он тоже побывал в «раю»?
– Да. Мы долго обсуждали то, что с нами произошло, а когда появился Харудж, мы бросились ему в ноги, мы окончательно поверили, что он великий человек. Мы вручили ему свои души.
– Он испытывал вашу верность?
– Конечно, без этого никак нельзя было. Мы сами ему это предложили.
– Он отказывался?
– Он сказал, что и так нам верит, но мы настояли, чтобы он испытал нашу верность. Он сказал, что всякий, кто умрет по его приказу, сразу же попадает в рай. Мы хотели, чтобы он немедленно приказал нам умереть за него. Но он великодушно сказал, что ему жаль наши молодые жизни, и поэтому он предложит испытание менее суровое.
– Он велел Абдалле зарезать своего отца?
– Да. Отец Абдаллы был опасный человек, он хотел донести на Харуджа за его речи. Учитель мог пострадать. Отец Абдаллы был человек ученый и внешне очень добрый, в этом и была главная опасность.
– Какая же?
– Ему могли поверить простые люди, те, кто был не способен понять учение Харуджа. Его тайное, истинное учение. Они могли убить Харуджа, даже его не выслушав.
– Абдалла легко выполнил приказ?
– Легко и с радостью. Ему было приятно хоть в чем-то помочь учителю.
– А потом Харудж захотел надругаться над твоей невестой, сестрой Абдаллы?
– Нет, не надругаться. Он уступил притязаниям Зульфии, она давно уже была в него влюблена. Она только считалась моей невестой. Харудж говорил, что душа у нее черная, что, как все женщины, она не способна постичь истинное учение. Она готова выйти за меня замуж, хотя втайне мечтает совокупиться с ним, с Харуджем.
– Ты поверил ему?
– Как же мне было ему не поверить, когда он мне доказал это? Он возлег с Зульфией прямо в беседке, и она была этому очень рада. Она всячески угождала ему, я даже не знал, что женщины способны на такое.
Кардинал опустил взор и передвинул свитки на столе.
– Рассказать, что именно она заставляла с собой делать?
– Без этого мы обойдемся.
Фикрет пожал плечами и поморщился от боли.
Плотники во дворе тюрьмы закончили свою работу. Теперь солдаты начали таскать на помост вязанки хвороста.
– После этой истории ты уверовал в Харуджа окончательно, да?
– А как было не уверовать? То, что произошло с отцом Абдаллы и моей невестой, разве не было доказательством, что он прав во всем, что говорит? Разве то преддверие рая, что он нам показал, не доказывало его возможности? Разве могли мы идти каким-то своим путем, когда нам воочию открылся путь истинный?
Кардинал Хименес де Сиснерос сидел, неудобно опершись больным локтем на бархатный подлокотник, мрачно взирая на бумаги, разбросанные на столе. Чаша с целебной водой была пуста.
Отец Хавьер старческой, но решительной походкой подошел к нему.
– Все, ваше преосвященство? Вы удовлетворили свое любопытство? Можно, теперь я закончу то, что начал десять лет назад? По-моему, время пришло.
Кардинал глубоко вздохнул:
– Да, время рано или поздно приходит.
Отец Хавьер торжественно повернулся к однорукому пленнику:
– Не хочешь ли ты нам поведать еще что-нибудь, Фикрет? Или ты все сказал?
– Я сказал все, что знал о том, что у меня спрашивали.
Отец Хавьер сложил руки на груди, потом поднес их к лицу, прошептал какие-то молитвенные слова в пальцы. Было видно, что он готовится к важному моменту.
Фикрет тоже это почувствовал, глаза его сузились, уголки рта опустились.
– Должен тебе сказать вот что: я не верю, что тебя зовут Фикрет.
Пленник не выразил удивления или возмущения, он превратился в статую. В однорукую статую, обмотанную цепями.
– Ты хорошо притворился, ты отвечал на вопросы его преосвященства так, как должен был отвечать Фикрет, ты все заранее обдумал и очень старался. Ты бы мог обмануть любого другого, но не меня.
Звякнула цепь, все вздрогнули. Пленник всего лишь переступил с ноги на ногу.
Отец Хавьер оставался невозмутим.
– Ты придумал хороший план спасения, и ты бы спасся, ты бы проскользнул через наши сети, когда бы не существовало человека, знающего, кого именно нужно ловить.
Повисло молчание. Отец Хавьер пытался отыскать в лице пленника следы смятения.
– Может быть, ты сам назовешься? Ладно, это сделают другие, введите!
Команду святого отца передали по цепочке вниз, к подножию лестницы, оттуда послышался звук шагов. Все и так смотрели в том направлении, теперь нетерпение заставило их приоткрыть не только глаза, но и рты.
Первыми показались каски стражников. Потом показался среднего роста мужчина в одеянии, не позволяющем точно определить род его занятий.
Отец Хавьер громко пояснил:
– Антонио Колона. Четырнадцать лет тому назад был кардиналом Римской католической церкви.
Показалась женская голова.
– Мелисса Полихрониу. Рабыня-наложница, шесть лет назад захвачена на невольничьем рынке Родоса.
Следом вели фонарщика.
– Луиджи Беннариво, плавал надсмотрщиком на галере, принадлежащей флоту рыцарей-иоаннитов.
– Клементио Мендоса, кузнец из Неаполя.
– Рауль Вальдес, канонир из Бужи.
Последней шла невеста Фикрета.
– Зульфия, дочь Аттара эль-Араби.
Взошедшие на розовую площадку были поставлены лицом к лицу с одноруким пленником.
Отец Хавьер прошел туда и обратно по разделяющему их коридору.
– Ты, Мелисса Полихрониу, ты, Луиджи Беннариво, ты, Клементио Мендоса, ты, Рауль Вальдес, ты, Зульфия, дочь Аттара эль-Араби, вы узнаете этого человека?
Наступило напряженное, испуганное, почти истерическое молчание.
– Вы узнаете этого человека?
– Да,– было произнесено разными голосами.
– Как его имя?!
Глава четырнадцатая
КАПИТАН И РИО-САЛАДО
Сержант Логроньо потряс капитана де Варгаса за плечо. Тот мгновенно проснулся.
– Он бежал?
– Он атаковал наши позиции в шести местах. В пяти идет бой, а в одном месте сарацины прорвались.
Капитан бодро вскочил.
– Поднимайте нашу кавалерию!
– Я уже отдал приказ, но если мы разделим ее на шесть частей…
Мартин де Варгас натянул второй сапог.
– Зачем мы будем делить ее на шесть частей?
– Мы же не знаем, где именно находится Харудж.
– Там, где сражаются, его, разумеется, нет. Он там, где удалось прорваться.
Капитан нацепил шпагу.
– Есть вероятность того, что он остался в крепости, в надежде на то, что мы все бросимся в погоню, а он спокойно скроется в противоположном направлении, когда осядет поднятая нами пыль.
– Что же делать?
– Мы попросим остаться здесь генерала, пусть его пехота штурмует Мешуар. Таким образом, мы поделим славу. Я захвачу Харуджа, он захватит крепость.
– Неравноценные успехи.
Мартин де Варгас усмехнулся, выходя из палатки.
– Да, Логроньо, да. Но все справедливо, каждому по его делам.
Рассвет капитан встретил на полном скаку. Не зря он велел своим людям как следует кормить и поить лошадей, теперь эта заботливость давала результаты.
– Вон там! – крикнул сержант, указывая правой рукой в сторону холма, появившегося слева от колонны преследователей.
– Верно, Логроньо, верно,– отвечал капитан.– Это облако пыли подняли они.
Погоня продолжилась, теперь уже не вслепую.
Харудж тоже почувствовал, что за ним гонятся, что его ночная уловка не сработала. Но он не собирался сдаваться на милость догоняющего. Мартин де Варгас очень скоро это почувствовал. На очередном повороте дороги, в том месте, где она огибала угол масличного сада, прямо в пыли было рассыпано несколько десятков золотых монет. У кого-то из беглецов разорвался кошель? Нет, капитан сразу сообразил, что россыпь эта искусственного происхождения.
– Не останавливаться! – крикнул он.
Как ни трудно было солдатам выполнить этот приказ, они его выполнили. Тон, которым отдавал его капитан, не оставлял сомнений в том, что будет с теми, кто ослушается. Но все же тень сомнения была поселена в и без того темноватых солдатских душах. Так что когда шагов через триста посреди дороги снова заблестело золото, один из всадников с отчаянным криком спрыгнул на землю и, упав на колени, стал собирать круглые желтяки.
Мартин де Варгас, не полагаясь более на действие слов, изо всех сил хлестнул его лезвием шпаги по туловищу. Кожаная куртка звучно лопнула на спине, обезумевший почитатель Маммоны вскочил и бросился догонять своего коня.
– Когда мы схватим или убьем Харуджа, мы вернемся сюда и соберем все эти монеты!
Солдаты не стали возражать своему командиру, но было понятно, что они ему не поверили. Они знали, что если ты прошел мимо золота, то, вернувшись на это место, его уже не застанешь. Золото обидится. Таков уж его характер.
Харудж, как видно, бежал из Мешуара со всей своей казной, потому что монеты прямо-таки устилали раскаленную дорогу. Дублоны, талеры, мараведисы, денарии. Всадники капитана скакали с закрытыми глазами, чтобы не сойти с ума от вида попираемого богатства. Трудно сказать, чем бы все это закончилось, когда бы Харудж не закончил все сам.
Чувствуя, видимо, что кони его выдохлись, а люди находятся на грани душевного помрачения оттого, что им приходится вспарывать тюки с монетами и устилать ими голую землю, он решил сменить тактику. Как раз на глаза ему попался одиноко стоящий загон для скота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51