Нерон прошептал: «Вот она, верность» – и испустил дух.
Второй пролог
Шатер императора Священной Римской империи Фридриха I Гогенштауфена стоял на большом зеленом холме. Слева его подножие обтекал небольшой извилистый ручей, справа обнимала пышная ореховая роща. И возле ручья и в роще было полно людей, лошадей и собак. Все они пребывали в слегка возбужденном; говорливом состоянии. Трехдневная передышка, данная старым императором войскам, закончилась. Было объявлено, что сегодня поход продолжится.
Третий крестовый поход.
У входа в огромный белый, украшенный синими ромбами и желтыми лентами шатер собрались все главные военачальники. Справа от входа первым стоял Николай Цорн, предводитель тяжелой рыцарской кавалерии, за ним Отто Фрейзинген, командир конных кнехтов, далее Марк Эвергейм, возглавляющий кавалерию брабантскую. Слева от входа расположились Филипп Куртнэ, Вальтер Герольдсек и фон Отто Гизебрехт, начальники соответственно наваррской пехоты, пеших кнехтов и арагонских стрелков.
Первым из шатра вышел камердинер императора Вильгельм Либенцеллер. Он подал знак герольдам, они подняли свои трубы, приложили их к губам, и над холмом вознесся торжественный, высокий, чуть хрипловатый звук.
– Его величество император!
Фридрих явился. Большой тучный бородатый человек, с одновременно сонным и внимательным взглядом из-под тяжелых век.
Собравшиеся склонились в подобающем полупоклоне.
Трубы герольдов взяли тоном ниже.
Император поднял руку.
Музыка стихла.
– Мы выступаем, господа.
Все знали об этом заранее, но согласно обычаю выразили бурную радость.
– Вильгельм, одеваться!
В тот же момент за спиной Фридриха появились два пажа, в руках у них была императорская кольчуга. Кольчуга необыкновенная, ее изготовили по методу, называвшемуся «ячменное зерно». Суть его в том, что каждое кольцо куется отдельно, причем сверху на одном делается выступ, а снизу отверстие. Выступ пропускается в отверстие соседнего кольца, а затем оба кольца склепываются. Мастера захваченного измором Милана изготовили для императора это чудо кузнечного дела.
Вслед за кольчугою, по всем правилам облачения, Фридриху были надеты наколенники. Каждый состоял из пяти частей кованого железа. Средняя, выпуклая часть свободно скользила при сгибании-разгибании по верхней и нижней частям. Верхняя и нижняя наглухо крепились к кольцам кольчуги. Средняя удерживалась на специальных шарнирах.
Потом настал черед наплечников. Они были выполнены в виде выпуклых кусков железа и ремнями крепились все к той же кольчуге.
Пока продолжалась эта неторопливая, тщательно выверенная процедура, император, чтобы не терять времени, расспрашивал Рахевина, своего секретаря. Он хотел знать, не поступили ли за ночь какие-нибудь новые известия о Саладине.
Оказалось, поступили.
– Говори.
Длинный лысоватый секретарь смущенно покашлял.
– Говори же!
– Сведения весьма странные, ваше величество. Доносят, что Саладин приказал срыть стены Арктосиса и Хевана. Эти крепости лежат как раз на нашем пути в Святую землю, если мы не изменим путь движения.
– Мы не изменим путь движения, клянусь тем, ради чего мы сюда прибыли.
– Однако это известие не может не вызвать смущения,– сказал начальник рыцарской кавалерии.
– Он просто распускает такие слухи, которые могли бы вызвать в нас беспечность,– высказал свое мнение Марк Эвергейм.
Ему возразил Филипп Куртнэ:
– Известие, что Саладин срывает стены своих крепостей, вызовет у нас, наоборот, прилив сил.
– Надо еще раз допросить гонца, может быть, его неправильно поняли,– сказал Отто Фрейзинген.
В этот момент императору подвели коня. Он возбужденно похрапывал сквозь отверстия в кожаном наглавнике – шанфройне. Шанфройн был изготовлен из листов плотного пергамента и кожи, которые наклеивались друг на друга еще сырыми. Их натягивали на формовку, воспроизводящую лошадиную голову. Продольная железная полоса проходила от макушки до ноздрей. Отверстия для глаз были защищены с боков железными раковинами. Наушники были совершенно замкнутыми, с обрезанным в виде свистка верхним отверстием. В таком облачении конь был защищен не только от стрел, но и от копий.
– Нет,– сказал император,– никого не надо допрашивать, я уверен, что гонцы сообщили правду. И не надо надеяться, что Саладин сошел с ума, так же как не стоит рассчитывать на то, что таким образом он демонстрирует нам готовность подчиниться.
Собравшиеся у шатра молча ожидали, чем Фридрих завершит свою речь. Он решил помедлить. До того момента, когда взберется на коня. С помощью четырех пажей, руководимых Либенцеллером, ему удалось это сделать.
– Я думаю, нам надо насторожиться, господа. Саладин срыл стены этих крепостей, чтобы у его людей не было соблазна за этими стенами скрываться. Он знает о наших силах. Никогда христианский мир не посылал в Святую землю такого войска.
– И под таким командованием,– пропел Рахевин, но его лесть не была замечена.
– Гарнизоны этих крепостей он присоединит к своему войску, которое, очевидно, слабее нашего. Нам предстоят жестокие сражения, противник будет стоять насмерть.
Военачальники склонили головы в знак почтения к императору и преклонения перед его мудростью.
Императору подали шлем, он был, несомненно, византийской работы. Тулья из вороненого железа с восемью сходящимися позолоченными полосами. Место их соединения покрывал золоченый шишак. Низ шлема был обит золоченою же полосой с изображениями животных.
Водрузив это тяжеленное и импозантное сооружение на свою мощную голову, Фридрих сказал:
– Нам пора, господа.
Военачальники надели шлемы.
Император набрал воздуха в кольчужную грудь и мощно проревел:
– Гроб Господень, защити нас!
Ответом ему было мощное подспудное гудение сквозь отверстия в шлемах.
– Гроб Господень, защити нас!
Император тронул поводья, и его конь тяжело, уверенно и неторопливо зашагал вниз с зеленого холма.
Дорога шла вдоль ручья. Он постепенно набирал силу, и уже к середине дня можно было смело говорить, что крестоносная армия движется не вдоль ручья, но вдоль речки. Фридрих специально держался рядом с водным потоком, ибо был наслышан, сколько бедствий вынесли рыцари Христа в засушливых палестинских землях как раз от отсутствия благодатной влаги. Помимо благотворной духовной жажды их зверски изводила жажда физическая – для многих великолепных воинов, для многих великолепных армий она стала причиной гибели. Поэтому император положил себе ни в коем случае не повторять ошибок прежних полководцев на этот счет.
С речкой пришлось расстаться лишь тогда, когда она в прямом смысле слова перегородила путь. Она как бы говорила: если хочешь быть в моем обществе, ступай не на юг, как ты наметил, а со мною на восток.
– Будем переправляться,– велел император и, чтобы показать, как это делается, первым отправил своего могучего жеребца в воды потока.
Речка была хотя и быстрой, но неглубокой. Вода едва доставала до стремени. Конь медленно, но уверенно перебирал копытами по каменистому дну.
Справа и слева от императора шумно въезжали в воду и другие рыцари, со смехом прыгали пехотинцы и брели вперед, поднимая над головою копья.
И тут конь Фридриха оступился – копыто соскользнуло с большого плоского камня. Жеребец и император вместе, как огромная укрепленная башня, рухнули вправо. Вода торопливо и жадно накрыла их. Те, кто находился рядом, на мгновение растерялись – они были поражены видом происходящего. Потом сразу с десяток человек бросились в воду. Вода сбивала их с ног, волокла за собой. Кто-то добрался до императора, схватил за руку, попытался поднять, но нога застряла в стремени. Конь тоже бился под водой, он воевал за свою жизнь, но на стороне реки, не давая спасающим как следует подхватить императора.
Когда Фридриха Гогенштауфена вынесли на берег, выяснилось, что он уже испустил дух.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
ГАЛЕРА И ГАЛИОТ
Утром двадцать второго мая 1504 года из порта Генуи вышли две галеры, принадлежащие флоту его святейшества Папы Юлия, «Золотая» и «Бирюзовая». На борту первой из них находился кардинал Антонио Колона – один из ближайших приближенных римского понтифика. Это было не случайно, ибо в трюмах кораблей, направлявшихся в город Чивитавеккья, находился весьма и весьма ценный груз. По той же причине на палубах теснилась многочисленная вооруженная охрана, возле заряженных пушек стояли канониры с тлеющими фитилями, впередсмотрящие неотрывно озирали окружающую водную равнину.
Впрочем, большинство тех, кому выпало участвовать в этом путешествии, относились ко всем этим предосторожностям едва ли не иронически. В самом деле, разве можно представить себе человека, который решился бы напасть на столь мощные и хорошо вооруженные суда, да еще находящиеся под охраной папского авторитета.
Среди морских разбойников того времени было предостаточно людей дерзких, но ничего не было слышно о безумцах.
Первые два дня плавания прошли спокойно, и галеры благополучно останавливались на ночь в портах Специи и Ливорно. И кто мог ожидать, что третий день закончится столь трагически.
Его преосвященство восседал в массивном деревянном кресле, установленном в том месте палубы, что называется ахтерпиком, неподалеку от входа в капитанскую каюту. Кстати, на время плавания и сама каюта сделалась корабельным жилищем высокопоставленного римлянина. Судоводителю «Золотой» галеры приходилось ютиться под так называемой сенью. Ее натягивали над кормовой частью судна в жаркое время дня или во время непогоды. Капитан, краснорожий, хриплоголосый генуэзец по имени Пицци, воспринял это изменение в своем образе жизни спокойно. Более того, старался всячески услужить своему гостю, ибо имел определенные виды на будущее. В своих мечтах он представлялся себе то командиром одной из эскадр священного флота, то капитаном Генуэзского порта. Кардинал был той фигурой, которая могла помочь осуществлению этих мечтаний.
Антонио Колона, сорокалетний меланхолик со всеми признаками аристократического вырождения на длинном бледном лице, неторопливо завтракал. Держа в тонкопалой руке ножку куропатки, он время от времени откусывал от нее и задумчиво жевал, морща при этом левый глаз,– ему сильно досаждал стук большого барабана, установленного в носовой части галеры. Огромный одноглазый гигант лупил по нему двумя тяжелыми войлочными колотушками. Таким образом задавался ритм всем ста двадцати гребцам, мерно раскачивавшимся вперед-назад на сорока банках вдоль бортов корабля.
Заметив неудовольствие кардинала, Пицци осторожно приблизился к его правому плечу и, покашляв, спросил:
– Ваше преосвященство, не прикажете ли прекратить?
– Что именно?
– Барабанный бой, насколько я заметил, он мешает вам завтракать.
– Не столько завтракать, сколько думать, милейший капитан.
– Вот именно.– Пицци, стоявший в полупоклоне, уже выпрямился, чтобы отдать соответствующий приказ своему боцману, квадратному кривоногому сардинцу по имени Гро, но кардинал его остановил:
– А что станет с кораблем, если барабанщик перестанет стучать?
– Сначала ничего.
– А потом?
Капитан набрал воздуху в грудь – он не любил говорить правду, и особенно сильно – неприятную правду.
– Гребцы могут сбиться с ритма, «запутать» весла…
– И?
– Мы потеряем немного времени, чтобы вернуться к прежнему порядку,
– Понятно,– скучным голосом сказал его святейшество, ему было велено доставить груз как можно скорее, и он не был расположен терять ни секунды драгоценного времени,–Скажите, капитан, а если в бою вражеская стрела выбьет глаз вашему барабанщику или он упадет за борт, как гребцы узнают, с какой скоростью им следует ворочать весла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Второй пролог
Шатер императора Священной Римской империи Фридриха I Гогенштауфена стоял на большом зеленом холме. Слева его подножие обтекал небольшой извилистый ручей, справа обнимала пышная ореховая роща. И возле ручья и в роще было полно людей, лошадей и собак. Все они пребывали в слегка возбужденном; говорливом состоянии. Трехдневная передышка, данная старым императором войскам, закончилась. Было объявлено, что сегодня поход продолжится.
Третий крестовый поход.
У входа в огромный белый, украшенный синими ромбами и желтыми лентами шатер собрались все главные военачальники. Справа от входа первым стоял Николай Цорн, предводитель тяжелой рыцарской кавалерии, за ним Отто Фрейзинген, командир конных кнехтов, далее Марк Эвергейм, возглавляющий кавалерию брабантскую. Слева от входа расположились Филипп Куртнэ, Вальтер Герольдсек и фон Отто Гизебрехт, начальники соответственно наваррской пехоты, пеших кнехтов и арагонских стрелков.
Первым из шатра вышел камердинер императора Вильгельм Либенцеллер. Он подал знак герольдам, они подняли свои трубы, приложили их к губам, и над холмом вознесся торжественный, высокий, чуть хрипловатый звук.
– Его величество император!
Фридрих явился. Большой тучный бородатый человек, с одновременно сонным и внимательным взглядом из-под тяжелых век.
Собравшиеся склонились в подобающем полупоклоне.
Трубы герольдов взяли тоном ниже.
Император поднял руку.
Музыка стихла.
– Мы выступаем, господа.
Все знали об этом заранее, но согласно обычаю выразили бурную радость.
– Вильгельм, одеваться!
В тот же момент за спиной Фридриха появились два пажа, в руках у них была императорская кольчуга. Кольчуга необыкновенная, ее изготовили по методу, называвшемуся «ячменное зерно». Суть его в том, что каждое кольцо куется отдельно, причем сверху на одном делается выступ, а снизу отверстие. Выступ пропускается в отверстие соседнего кольца, а затем оба кольца склепываются. Мастера захваченного измором Милана изготовили для императора это чудо кузнечного дела.
Вслед за кольчугою, по всем правилам облачения, Фридриху были надеты наколенники. Каждый состоял из пяти частей кованого железа. Средняя, выпуклая часть свободно скользила при сгибании-разгибании по верхней и нижней частям. Верхняя и нижняя наглухо крепились к кольцам кольчуги. Средняя удерживалась на специальных шарнирах.
Потом настал черед наплечников. Они были выполнены в виде выпуклых кусков железа и ремнями крепились все к той же кольчуге.
Пока продолжалась эта неторопливая, тщательно выверенная процедура, император, чтобы не терять времени, расспрашивал Рахевина, своего секретаря. Он хотел знать, не поступили ли за ночь какие-нибудь новые известия о Саладине.
Оказалось, поступили.
– Говори.
Длинный лысоватый секретарь смущенно покашлял.
– Говори же!
– Сведения весьма странные, ваше величество. Доносят, что Саладин приказал срыть стены Арктосиса и Хевана. Эти крепости лежат как раз на нашем пути в Святую землю, если мы не изменим путь движения.
– Мы не изменим путь движения, клянусь тем, ради чего мы сюда прибыли.
– Однако это известие не может не вызвать смущения,– сказал начальник рыцарской кавалерии.
– Он просто распускает такие слухи, которые могли бы вызвать в нас беспечность,– высказал свое мнение Марк Эвергейм.
Ему возразил Филипп Куртнэ:
– Известие, что Саладин срывает стены своих крепостей, вызовет у нас, наоборот, прилив сил.
– Надо еще раз допросить гонца, может быть, его неправильно поняли,– сказал Отто Фрейзинген.
В этот момент императору подвели коня. Он возбужденно похрапывал сквозь отверстия в кожаном наглавнике – шанфройне. Шанфройн был изготовлен из листов плотного пергамента и кожи, которые наклеивались друг на друга еще сырыми. Их натягивали на формовку, воспроизводящую лошадиную голову. Продольная железная полоса проходила от макушки до ноздрей. Отверстия для глаз были защищены с боков железными раковинами. Наушники были совершенно замкнутыми, с обрезанным в виде свистка верхним отверстием. В таком облачении конь был защищен не только от стрел, но и от копий.
– Нет,– сказал император,– никого не надо допрашивать, я уверен, что гонцы сообщили правду. И не надо надеяться, что Саладин сошел с ума, так же как не стоит рассчитывать на то, что таким образом он демонстрирует нам готовность подчиниться.
Собравшиеся у шатра молча ожидали, чем Фридрих завершит свою речь. Он решил помедлить. До того момента, когда взберется на коня. С помощью четырех пажей, руководимых Либенцеллером, ему удалось это сделать.
– Я думаю, нам надо насторожиться, господа. Саладин срыл стены этих крепостей, чтобы у его людей не было соблазна за этими стенами скрываться. Он знает о наших силах. Никогда христианский мир не посылал в Святую землю такого войска.
– И под таким командованием,– пропел Рахевин, но его лесть не была замечена.
– Гарнизоны этих крепостей он присоединит к своему войску, которое, очевидно, слабее нашего. Нам предстоят жестокие сражения, противник будет стоять насмерть.
Военачальники склонили головы в знак почтения к императору и преклонения перед его мудростью.
Императору подали шлем, он был, несомненно, византийской работы. Тулья из вороненого железа с восемью сходящимися позолоченными полосами. Место их соединения покрывал золоченый шишак. Низ шлема был обит золоченою же полосой с изображениями животных.
Водрузив это тяжеленное и импозантное сооружение на свою мощную голову, Фридрих сказал:
– Нам пора, господа.
Военачальники надели шлемы.
Император набрал воздуха в кольчужную грудь и мощно проревел:
– Гроб Господень, защити нас!
Ответом ему было мощное подспудное гудение сквозь отверстия в шлемах.
– Гроб Господень, защити нас!
Император тронул поводья, и его конь тяжело, уверенно и неторопливо зашагал вниз с зеленого холма.
Дорога шла вдоль ручья. Он постепенно набирал силу, и уже к середине дня можно было смело говорить, что крестоносная армия движется не вдоль ручья, но вдоль речки. Фридрих специально держался рядом с водным потоком, ибо был наслышан, сколько бедствий вынесли рыцари Христа в засушливых палестинских землях как раз от отсутствия благодатной влаги. Помимо благотворной духовной жажды их зверски изводила жажда физическая – для многих великолепных воинов, для многих великолепных армий она стала причиной гибели. Поэтому император положил себе ни в коем случае не повторять ошибок прежних полководцев на этот счет.
С речкой пришлось расстаться лишь тогда, когда она в прямом смысле слова перегородила путь. Она как бы говорила: если хочешь быть в моем обществе, ступай не на юг, как ты наметил, а со мною на восток.
– Будем переправляться,– велел император и, чтобы показать, как это делается, первым отправил своего могучего жеребца в воды потока.
Речка была хотя и быстрой, но неглубокой. Вода едва доставала до стремени. Конь медленно, но уверенно перебирал копытами по каменистому дну.
Справа и слева от императора шумно въезжали в воду и другие рыцари, со смехом прыгали пехотинцы и брели вперед, поднимая над головою копья.
И тут конь Фридриха оступился – копыто соскользнуло с большого плоского камня. Жеребец и император вместе, как огромная укрепленная башня, рухнули вправо. Вода торопливо и жадно накрыла их. Те, кто находился рядом, на мгновение растерялись – они были поражены видом происходящего. Потом сразу с десяток человек бросились в воду. Вода сбивала их с ног, волокла за собой. Кто-то добрался до императора, схватил за руку, попытался поднять, но нога застряла в стремени. Конь тоже бился под водой, он воевал за свою жизнь, но на стороне реки, не давая спасающим как следует подхватить императора.
Когда Фридриха Гогенштауфена вынесли на берег, выяснилось, что он уже испустил дух.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
ГАЛЕРА И ГАЛИОТ
Утром двадцать второго мая 1504 года из порта Генуи вышли две галеры, принадлежащие флоту его святейшества Папы Юлия, «Золотая» и «Бирюзовая». На борту первой из них находился кардинал Антонио Колона – один из ближайших приближенных римского понтифика. Это было не случайно, ибо в трюмах кораблей, направлявшихся в город Чивитавеккья, находился весьма и весьма ценный груз. По той же причине на палубах теснилась многочисленная вооруженная охрана, возле заряженных пушек стояли канониры с тлеющими фитилями, впередсмотрящие неотрывно озирали окружающую водную равнину.
Впрочем, большинство тех, кому выпало участвовать в этом путешествии, относились ко всем этим предосторожностям едва ли не иронически. В самом деле, разве можно представить себе человека, который решился бы напасть на столь мощные и хорошо вооруженные суда, да еще находящиеся под охраной папского авторитета.
Среди морских разбойников того времени было предостаточно людей дерзких, но ничего не было слышно о безумцах.
Первые два дня плавания прошли спокойно, и галеры благополучно останавливались на ночь в портах Специи и Ливорно. И кто мог ожидать, что третий день закончится столь трагически.
Его преосвященство восседал в массивном деревянном кресле, установленном в том месте палубы, что называется ахтерпиком, неподалеку от входа в капитанскую каюту. Кстати, на время плавания и сама каюта сделалась корабельным жилищем высокопоставленного римлянина. Судоводителю «Золотой» галеры приходилось ютиться под так называемой сенью. Ее натягивали над кормовой частью судна в жаркое время дня или во время непогоды. Капитан, краснорожий, хриплоголосый генуэзец по имени Пицци, воспринял это изменение в своем образе жизни спокойно. Более того, старался всячески услужить своему гостю, ибо имел определенные виды на будущее. В своих мечтах он представлялся себе то командиром одной из эскадр священного флота, то капитаном Генуэзского порта. Кардинал был той фигурой, которая могла помочь осуществлению этих мечтаний.
Антонио Колона, сорокалетний меланхолик со всеми признаками аристократического вырождения на длинном бледном лице, неторопливо завтракал. Держа в тонкопалой руке ножку куропатки, он время от времени откусывал от нее и задумчиво жевал, морща при этом левый глаз,– ему сильно досаждал стук большого барабана, установленного в носовой части галеры. Огромный одноглазый гигант лупил по нему двумя тяжелыми войлочными колотушками. Таким образом задавался ритм всем ста двадцати гребцам, мерно раскачивавшимся вперед-назад на сорока банках вдоль бортов корабля.
Заметив неудовольствие кардинала, Пицци осторожно приблизился к его правому плечу и, покашляв, спросил:
– Ваше преосвященство, не прикажете ли прекратить?
– Что именно?
– Барабанный бой, насколько я заметил, он мешает вам завтракать.
– Не столько завтракать, сколько думать, милейший капитан.
– Вот именно.– Пицци, стоявший в полупоклоне, уже выпрямился, чтобы отдать соответствующий приказ своему боцману, квадратному кривоногому сардинцу по имени Гро, но кардинал его остановил:
– А что станет с кораблем, если барабанщик перестанет стучать?
– Сначала ничего.
– А потом?
Капитан набрал воздуху в грудь – он не любил говорить правду, и особенно сильно – неприятную правду.
– Гребцы могут сбиться с ритма, «запутать» весла…
– И?
– Мы потеряем немного времени, чтобы вернуться к прежнему порядку,
– Понятно,– скучным голосом сказал его святейшество, ему было велено доставить груз как можно скорее, и он не был расположен терять ни секунды драгоценного времени,–Скажите, капитан, а если в бою вражеская стрела выбьет глаз вашему барабанщику или он упадет за борт, как гребцы узнают, с какой скоростью им следует ворочать весла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51